Спенсер Скотт - Анатомия любви Страница 67

Вероятно, это уже не имело значения. Такси, сбившее его, ехало быстро, и удар был прямой. Хью, вероятно, уже был мертв или же при смерти. Но его ударил во второй раз зеленый грузовик из цветочного магазина. Это был даже не удар. Небольшой грузовик переехал Хью, раздавив верхнюю часть его безжизненного тела.

Окрасились ли небеса в алый цвет? Замедлило ли солнце свой неумолимый ход? Даже на запруженном народом Манхэттене мир казался совершенно спокойным. Люди разворачивались медленно, тихо. На лицах было то озадаченное, слегка отсутствующее выражение, какое бывает у публики в фойе театра после авангардной постановки. Это точно оно? Лучше сами скажите, что это было. Как будто требовался еще один взгляд, чтобы убедиться в том, что случилось именно это. А затем образ того мужчины, которого такси подкинуло, как мешок с мясом, завершил свой безумный пируэт по нашим чувствам, и мы снова увидели это. Долгие минуты ожидания остались в прошлом, нервные клетки больше не получали никаких сигналов, и вот теперь зазвучали первые крики, первые возгласы, руки закрыли не желающие видеть это глаза. Мы вдруг превратились в охваченное ужасом стадо, которое повалило на проезжую часть, наступая друг другу на пятки, отталкивая локтями, боясь внимательно взглянуть на этого незнакомца, и каждый надеялся, что кто-нибудь другой знает, что надо делать.

Только никто не знал, что надо делать. Никто и не делал ничего. Мы просто двигались к месту аварии. Затем я увидел, как Хью поднимается, но в действительности этого не произошло. Кто-то передо мной уронил брецель, один из огромных нью-йоркских кренделей размером с голову, и я нечаянно наступил на него. Кто-то еще уронил газету. Люди вокруг роняли вещи.

– О господи! – услышал я чей-то голос. – Не смотри. Прошу тебя, милая. Не смотри.

Я стоял одной ногой на тротуаре, другой – на проезжей части. Все движение замерло. В пяти кварталах от нас гудели автомобильные клаксоны. Передо мной застыли десятки людей. Никто не закричал: «Я врач!» Никто не попросил нас расступиться. Все просто стояли, замерев, как круглые идиоты.

На мгновение я ощутил, что могу лишиться сознания, и в ту же секунду представил, каково будет оказаться под ногами толпы. Явственно увидел острый каблук, впивающийся в горло.

Это был уже даже не Хью. Хью освободился от своего растерзанного тела и… стоял рядом со мной. Нет, просто сбоку от меня, подавшись вперед и не сознавая моего присутствия, стоял мужчина в блейзере яхтсмена и в одной из тех соломенных шляп, какие встретишь скорее на ипподроме. Этот мужчина немного походил на Хью, по крайней мере, мне так показалось. Честный взгляд сине-зеленых глаз, бесстрастность, присущая истинному герою. Может быть, дух Хью был где-то среди нас, висел в воздухе, словно пыль, взметенная взрывом, и его частицы осели на всех нас. Но так всегда хочется думать, когда кто-то умирает.

Я протиснулся вперед. Никто особенно не возражал. Люди, стоявшие ближе меня к телу Хью, не горели желанием сохранить за собой место.

С другой стороны улицы пробиралась Ингрид Очестер.

– Я его знаю, – говорила она голосом, не отражавшим ее горе – тон был повествовательный, слегка смущенный. Она как будто извинялась за то, что имеет какое-то отношение к аварии, так могла бы извиняться нянька, чей подопечный опрокинул что-нибудь в магазине. – Я его знаю, – повторяла она снова и снова.

Она размахивала перед собой длинными руками, рассеянно похлопывая тех, кто не уступал ей дорогу. Она как будто шла по саду, отбиваясь от роя черных мух. Когда Ингрид перешагнула бордюр и оказалась рядом с телом Хью, колени у нее подогнулись, и, даже не пытаясь удержаться, она упала на четвереньки. Она приземлилась футах в пяти-десяти от Хью, но теперь из-под него натекла лужа крови, и она стояла на самом краю, вглядываясь в лужу, как будто хотела увидеть там свое отражение. Я стоял с другой стороны от Хью, шагах в десяти от тела. Еще три человека пробрались сквозь толпу, и теперь мы все существовали внутри этой ошеломленной сферы наблюдателей, словно застигнутые в некоем ритуальном танце.

– Не трогайте его, – сказал кто-то Ингрид.

Я обернулся, надеясь увидеть копа, который пробился через толпу и вот теперь берет все под свой контроль, но увидел простого прохожего. Когда я снова повернулся к Ингрид, она уже стояла коленями в луже крови, откидывая волосы со лба Хью. Ее свободно заплетенные косы упали на грудь, джинсовая юбка была красной и мокрой от крови, а ее руки и лицо в тех местах, где она коснулась Хью, были в красных пятнах. Она говорила что-то – Хью, мне, всем вокруг, – но я не понял, что именно. Я видел, как Хью гонится за мной. Я сам был Хью. Такси ударило меня в грудь, я упал на капот, но такси не притормозило, и от движения меня швырнуло назад. Я взлетел в воздух, а когда упал на проезжую часть, то меня по инерции протащило дальше. Кости грудной клетки у меня были сломаны, и когда голова ударилась об асфальт, фрагмент черепа отвалился, словно кусок старого фонаря из тыквы. Но хуже всего было, когда меня швырнуло обратно, сдирая кожу: это была знакомая боль, глупейшая и самая обыденная. Это было все равно что катиться по горячим осколкам стекла, хотя на самом деле я не знаю, каково это, но я прочувствовал ее, эту боль, которая заполнила последние мгновения моей жизни, подобно неистовому, ужасающему аккорду в финале симфонии.

Водитель цветочного грузовика, переехавший Хью, вышел из машины. Огромный мускулистый парень в белой майке, зауженных черных брюках и с коком, как у Элвиса Пресли. Он прижимал ко лбу носовой платок, промокая крохотные капли крови, сочившиеся из царапин, которые он получил, ударившись массивной головой о лобовое стекло. Он остановился в доброй сотне футов от Хью: такой потребовался тормозной путь после того, как он переехал его. Водитель двигался странной, неровной походкой, как будто надел ботинки младшего брата. Он смотрел на Хью и качал головой: кажется, он никак не мог понять, как его угораздило вдруг оказаться причастным к смерти другого человека.

– Смотрите, что случилось! – Ингрид обращалась к водителю грузовика.

– Отойдите, отойдите, – продолжал повторять кто-то.

Хью слабо шевельнулся, хотя, вероятнее всего, нет. К этому моменту я уже плакал в три ручья, и мир перед глазами дрожал, словно кусок желе на ложке.

– Посмотрите, – сказала Ингрид голосом матери, которая показывает детям гнездо с только что вылупившимися воробьями.

Водитель грузовика не стал приближаться к телу. Он покачивал головой и пристально смотрел на мертвого Хью, вероятно силясь понять, как этот чужеродный мешок с костями мог упасть ему под колеса, взорваться в эпицентре его сознания, угрожая лишить работы, отнять хлеб у его семьи.