Ирина Лобусова - Пять минут до любви Страница 68

Он обернулся. На меня равнодушно и холодно смотрел мой кошмар. Из — за его плеча с любопытством выглядывала девица, по — прежнему сжимая мои пригласительные в руке. Я разглядывала круглый красный блин ее лица. Но вскоре блин покрылся дымчатой пеленой, и я не различала больше ничего, кроме лица моего кошмара. Он смотрел на меня холодно, равнодушно и очень зло. Мой оператор застыл в двух шагах, с огромным интересом наблюдая эту сцену. Мой конфликт с любовником был настолько занимателен, что он уже не жалел о том, что мы не взяли интервью у паршивой эстрадной цацки. Кроме него за всем происходящим с восторгом наблюдали несколько моих знакомых журналистов. Устроить скандал на глазах у всех означало погубить себя навсегда. После такого скандала и не сделанного репортажа на моей карьере можно было бы ставить жирный крест.

Я сказала:

— Что это значит?

Он ухмыльнулся. Не зная, что сказать, я протянула руку и выхватила у девицы пригласительные. Она ничего не сказала, только побледнело — очень сильно. Он по — прежнему молчал. Я сказала, едва выдавливая из себя:

— Значит, ты был настолько занят, правда? Так занят, что не смог пойти со мной?

Его лицо стало злым и жестоким:

— А зачем мне идти с тобой? Я не имею к тебе никакого отношения! И не твое дело, куда я хожу и с кем!

— И с кем?

— Вот именно! Это не твое дело!

Теперь он стал красным, как вареный рак, и голос его стал срываться на крик. Все внутри разорвалось, у меня появилось бешенное желание его убить. Я развернулась на каблуках и пошла прочь. Со всех сторон на меня были устремлены любопытные взгляды. Оператор встретил меня фразой:

— Это твой любовник? Что, девочку привел по твоим пригласительным?

— Откуда ты знаешь, что по моим?

— Они же в твоей руке! Ты что, забыла? Мы же их вместе с тобой получали!

Я взглянула на две мятых бумажки и с отвращением бросила их в ближайшую урну.

— А, не расстраивайся! — сказал оператор, — Все так делают!

— Кто все?

— Все мужчины.

Я стала падать — и, чтобы не упасть, прислонилась лицом к холодному стеклу. Ничего не понимая, я чувствовала холод этого стекла руками.

— Отвези меня домой!

— Сейчас?

— Да, сейчас!

— Ты сорвешь съемки!

Мы стояли в самом центре заполненного людьми зала. Так как концерт еще не начался, все взгляды были направлены на меня. Большинство сидящих в зале смотрело по местному каналу мою программу — программу, в которой было много музыки, интересных сюжетов… Я вцепилась ногтями в ладони, чтобы не заплакать. Когда на тебя направлены сотни глаз, плакать нельзя.

— Я хочу домой!

— Это невозможно! Съемки уже оплачены — ты знаешь.

Знаю… Выхода нет.

— Я включаю камеру. Надо работать.

— Я не могу вести съемку! Мне плохо!

— Ты что, издеваешься?! Возьми себя в руки! Сколько людей смотрит на нас!

Сотни тысяч безнадежных, пустых дорог, спутанным ночным клубком уходящих от меня в небо. Сколько я прошла, сколько еще предстоит пройти… Безнадежно скитаться в сгустившейся тьме, нигде не находя ни приюта, ни света. Ничего, кроме разъедающей сердце тоски. Господи, разве я совершила какой-то страшный грех? Чем я заслужила все это? Почему мое сердце рвется, расползается на чужих глазах по кускам? А я не могу даже сделать вид, что подбираю обломки. Мне так страшно, как будто я уже умерла. За что? Чем я заслужила все это? Все, что я хотела — просто быть с ним. В моей груди хранилось столько нежности, любви и тепла. Почему теперь через окровавленные трещины моих глаз медленно вылетает все это? Почему среди целого моря жестоких, холодных душ и моя должна стать равнодушной и злой душою? Боль — это не слезы и не страдания, растворенные в темноте. Боль — это целое море ослепительно ярких огней, и тысячи уставившихся на тебя лиц, равнодушных, злых лиц, до предела жаждущих напиться твоей крови. Мое горе вызвало бы только злорадство. Слишком часто я мелькала в чужих глазах… Я не могу стоять перед камерой и улыбаться, словно идиотская кукла! Это слишком страшно, чтобы быть правдой! Я не выдержу! Я не смогу! Я…

Тихо склоненное к уху лицо:

— Они сидят в четырнадцатом ряду и он не сводит с тебя глаз. Девка ему что-то возмущенно говорит и говорит, но он даже не поворачивает в ее сторону голову. Не отрываясь, он все время смотрит только на тебя!

— Плевать на него! Плевать на всех!

— Неужели вот так запросто ты подаришь ему эту победу? Просто так, не делая ничего? Для того, чтобы вечно он считал себя сильнее?

— Ты о чем?

— Он сидит и смотрит на тебя. Если ты сейчас развернешься и выйдешь из зала (а уж он-то заметит, что ты не вернешься), он поймет, что случившееся сильно тебя расстроило. Ты покажешь ему, что он сильнее, ведь именно из — за него ты не сможешь выполнить свою работу и уйдешь с хорошего концерта. Он будет сидеть в зале и получать удовольствие, а ты будешь плакать где-то в одиночестве. Разве он заслуживает такой легкой победы? Почему бы тебе не показать, что все это не так? Измена — всегда унижение и оскорбление. Так покажи, что ты выше этого! Ты должна улыбаться, смеяться и прекрасно выглядеть. Ты должна снять великолепный сюжет и остаться хотя бы на час концерта. Ты должна показать, что тебе плевать на происходящее и что такое ничтожество, как он, не может вызвать слезы на твоих глазах. Самообладанием и уверенностью ты должна победить и добиться успеха. И показать, что ты сильнее его. Ему на зло ты должна добиться успеха! А когда твой сюжет не будет сходить с экрана, он поймет, каким был дураком и ничтожеством. И никогда не простит себе того, что смог тебя потерять. Для того, чтобы победить, нужно быть сильной! Ты должна снять сюжет и держать себя в руках! Пусть твоя душа рвется на части, и больше всего на свете тебе хочется плакать — никто из находящихся здесь не должен догадаться, что происходит в твоем сердце. На такое мужество способны лишь избранные. Неужели ты поставишь себя на одну доску с той, кого вместо тебя он привел на этот концерт? Неужели ты такая, как все?

В этот момент кто-то тронул меня за плечо, и я резко вздрогнула, словно сквозь меня пропустили заряд электрического тока. Я увидела встревоженное лицо оператора:

— Ты разговариваешь сама с собой?!

И поразилась. Никто не говорил мне таких слов. Голос, шептавший на ухо — был мой голос. И эти слова я мысленно говорила самой себе. Я сказала эти слова себе сама.

Я улыбнулась, достала из сумки косметичку и поправила грим:

— Включай камеру. Я готова.

Это был хороший сюжет. Может, один из самых лучших. Мы засняли и начало концерта, и интервью, и закулисье и многое из того, что никто не снимал. Я не знала, что по окончании этой блестящей работы ко мне придет только одна мысль — умереть.