Лина Дорош - Очки для секса. Побег первый, столичный. «Уйти, чтобы…» Страница 7

Утром Глеб подарил Ане кораллы. Яркие бусы и браслет – точь-в-точь к ее новой любимой тряпочке-сумочке.

– Глебушка, – Аня потянулась под одеялом, – спасибо, дорогой, они – волшебные. Теперь я точно не стану тебя принуждать есть сумочку… Одну… А только вместе с бусиками и браслетиком! – Аня прыгнула на Глеба, как кошка. И очень нежно поцеловала.

Эти ее прыжки и резкие переходы от безумия к нежности он тоже любил.

Так было тогда, а сейчас Аня пришла сюда и всё это вспомнила. Ходила, смотрела на вещи. Увидела стул, но сумочки с цветком на нем не было. И тут ее осенило: оранжевая радость осталась у Глеба. И другую такую купить уже нельзя. Настроение испортилось. Она вышла из магазина. Мозг менеджера еще по привычке пытался решить задачу, операция получила название «Спасти рядового Сумочку-Цветочкина», даже был намечен план действий. Но тут она вышла к пруду. Увидела людей, деревья и поняла, что рядовой Сумочка-Цветочкин ей не нужен. Пусть вещица, богатая витамином С, будет там, где она есть. Надо, по возможности, оставлять после себя воспоминания, богатые витаминами.

И она пошла прочь от воспоминаний. Туда, где картины, – на Арбат. Да-да-да! Эти картины ей нравились. Особенно у одного художника, который часто оставался дольше других. Размытые силуэты Москвы. Очень светлые и прозрачные. Очень хотелось купить. А если начистоту – очень хотелось получить в подарок. Хотя бы маленькую – самую маленькую картину!

Когда Аня остановилась в третий раз, он, художник, заговорил:

– Понять не могу, то ли с работы этим путем ходишь, то ли специально заруливаешь?

– Специально. Нравится мне тут.

– Так уж нет почти никого!

– А мне Ваши нравятся. Светлые картины и прозрачные. Весна в них живет. И улыбка.

– Угадала! Какой я – такие и картины выходят. А берут их мало почему-то. Может, улыбок людям и без моих хватает. Или ни к чему они. Я складываюсь уже, помоги до мастерской донести?

Художника звали Петр. Внешне он на художника походил мало. В нем ощущалась не тонкая нервная энергия, а энергичность крепкого хозяйственника. Причем хозяйственника не только в переносном, но и в прямом смысле. Внешне он очень был похож на завхоза или на прораба – невысокий и плотный до полноты. Круглое лицо, торчащие уши и маленькие светлые глаза – это то, что бросалось в глаза. А еще в глаза бросалось, что он старательно прячет руки. И тем самым только притягивает к ним взгляд. Хотелось сказать: «Ну и что! Подумаешь пальцы-сардельки! Есть пианисты с такими пальцами – и ничего! Играют, да еще как! А для художника – это вообще не важно… Ну, смешные чуть-чуть такие пальцы-сардельки. Они же не выбиваются из облика, они очень даже органичны – и пузику, и вообще». Аня даже хотела у него спросить, чьи это картины он продает. Потому что очень они были разные: Петр и его картины.

– Вам говорили, что Вы на Санчо Панса похожи?

– И она туда же! Да что вам этот Панса дался! Вот с детства этого Сервантеса ненавижу!

– Ну, простите, – Аня еле сдержалась от смеха, – в душе Вы же Дон Кихот!

– Думаешь?

– Конечно! Такие картины может писать только человек с душой Дон Кихота. Дон Кихот-то Вам нравится?

– Нравится, – Петр задумался. – Знаешь, я никогда не смотрел на себя с этой точки зрения. Сервантес тебя не забудет! Ты нас с ним помирила, а этой вражде уже лет двадцать пять. Как звать?

– Анна, – ей хотелось добавить «королева Франции», но равновесие в настроении Петра было таким зыбким, что она удержалась.

Они шли по Арбату. Потом шли какими-то тропами по дворам.

– Пришли, могу чаем угостить, – Петр делал вид, что ему всё равно.

Аня поняла, что ему хочется поговорить. Он производил впечатление человека, который всё время оказывается в роли «младшего» или «ведомого». И в общении на равных у него всегда был дефицит. Так бывает, когда человеку с детства не дают самостоятельно найти свою точку опоры, и потом не дают, и позже опять не дают. А еще чуть-чуть времени спустя, говорят, что у него нет этой самой точки опоры. И окружают уже бессрочной опекой. И человек больше не стремится к каким-то исканиям, но томление на него иногда находит. Вот как сейчас.

В мастерской было тесно. Когда-то это была квартира. Однокомнатная квартира в центре. Наступил момент, когда пришлось выбирать: либо она будет жильем, либо – мастерской. На помойку были вынесены стены и вся мебель, кроме маленького стола и дивана. Жены дома не было. Когда она вернулась, то сказала, что это он не вещи, а ее саму вынес на помойку.

– Прощай, Петр, – сказала жена.

– Может, чаю выпьем? – спросил Петр жену.

Он и сейчас наливал чай. Только Ане.

– Так и сказал? – Аня понимала, что глупость сморозила, но сдержаться не могла.

– Ага, думал, выпьем чаю – помиримся.

– А она?

– Ушла. Не стала пить.

– Может, хоть кухню надо было оставить?

– Я большое полотно писал – нельзя было. Надо было все стены убрать. Сейчас уже отказался от больших форм. Сейчас бы не стал убирать, а тогда – никак нельзя было стены оставить! Ну должна же жена художника такие элементарные вещи понимать! Или я не прав?

– Прав.

– Вот видишь, ты – не жена художника, а понимаешь.

– Можно я буду приходить иногда, чаю попить и поговорить?

– Приходи, конечно. На Арбат заходи вечером – картины всё ловчее вдвоем нести. А хочешь, возьму тебя с собой по городу ходить? Картины искать?

– Конечно, хочу!

– Только рано надо идти, а ты, поди, спать подолгу любишь?

– Люблю, но встаю рано – дворник я!

– Чего?

– Правда.

– Руки покажи! – как-то резко изменился тон Петра.

– Вот, – протянула Аня руки.

– Ага! Руки – ухоженные, лицо – ухоженное, сумка с очками – денег стоят немалых. Это ты-то дворничиха? Я художник, а не лопух!

– Петр, честное слово, дворник я! Просто я совсем недавно дворник! Из начинающих! Раньше никогда дворником не работала, а маникюр делала регулярно. Привычка еще не прошла. До сих пор каждую неделю делаю. Ну не вру я. Пошли! Двор и инвентарскую покажу. И завтра утром приходи в полпятого – мести буду. Сам во всем убедишься!

– Пошли, – прозвучало очень серьезно и решительно.

Ему было важно убедиться, что Аня не врет. Почему так важно? Непонятно. Но важно. Петр молчал, пока не переступил порог дворницкой.

– Ага. Уже почти поверил. Завтра рано приду, еще проверю. Если не врешь – буду писать твой двор. И картину тебе подарю. Если врешь – даже за деньги ни одну не продам! – звучало еще грозно, но гораздо теплее.

– Идет. Завтра в полпятого здесь!

Так у Ани появилась картина ее мечты. Патриаршие, как их увидел Петр. И картина – момент истины, на которой она метет двор, а кругом – начинается осень.

Альтер эго

Проснувшись ранним утром во вторник, 10 октября, Аня почувствовала, что день готовит какой-то подвох. Она убрала двор. Предчувствие подвоха не прошло. Ни душ, ни завтрак тоже не помогли. Тогда она решила еще поспать – может, так отпустит? Долго спать не дали. Позвонила Майка и поздравила с днем рождения. Вот оно! Что-то подобное Аня и предполагала, но без Майки долго бы вспоминала, что именно. Она лежала и думала: радоваться или как обычно? Майка в категорической форме заявила, что вечером придет в гости. Думать некогда, надо было начинать «заготовлять» продукты.

Аня пошла к своему другу на рынок – за фруктами. Шампанское уже ждало подруг в холодильнике. Мартини просто ждало. А сливовое надо было еще купить. Не то чтобы планы были такие грандиозные, просто еще была не понятна концепция предстоящей вечеринки. И, соответственно, не назначен напиток вечера.

Тычбек удивился, что Ане понадобилась почти оптовая партия фруктов. Пришлось признаться, что у нее день рождения. Он пожелал Ане здоровья и счастья, и стал накладывать в пакет яблоки, груши, бананы, орехи.

– И не обижай меня! Убери деньги! – Тычбек чуть не визжал.

– Тычбек, давай так: два килограмма я покупаю, а ты в подарок мне еще чего-нибудь дашь. За одно яблоко я тебе никогда денег не предлагала. Так что – без обид.

– Хорошо, один кило покупаешь. Остальное – в подарок!

– По рукам!

Когда уже всё было сложено в пакет, Тычбек полез под прилавок, чем-то упорно шуршал, потом вылез, сияя от счастья.

– Вот, это мне родня из Узбекистана прислала. Настоящий киш-миш – возьми, дочка!

Что-то живое и пахучее лежало на ладони Тычбека. Такую гроздь. как котенка, в руки взять страшно – вдруг раздавишь внутри что-то…

– Тычбек, спасибо. Это такой подарок! Такой… К такому винограду и вина не надо!

– Угодил, да? Угодил? – Тычбек был счастлив.

– Не то слово, дай я тебя поцелую!

Аня мыла виноград в тазике. Нежно поливала, чтобы не повредить. Переложила гроздь на тарелку и пошла выплескивать воду. В воде что-то плавало. Раковина виноградной улитки. Подумала, что улитка умерла и стала просто ракушкой. Оставила ее на память – на подоконнике. Виноград закончится быстро, а ракушка будет о нем напоминать.