Игорь Соколов - Мнемозина, или Алиби троеженца. роман Страница 7

О, батюшки, какие бесподобные всхлипы ее, какие нежные стоны, стоны похотливой девки, готовой отдаться тебе когда угодно и где угодно, лишь бы только почивать на лаврах обеспеченного ею скверного блаженства.

– Ай, больно, – плачет моя Мнемозинка, а я делаю еще круче взмах ручкой, движение мое становится еще быстрее и быстрее. Как вихрь, как небесный ураганчик я обрушиваю на Мнемозинку всю силу своей безумной страсти!

– Ай! Ай! Ай! Больно! – плачет Мнемозинка.

– Ну, что, ты, голубушка, ну, еще немножечко! Ну, еще чуть-чуть и все пройдет!

– Больно! – орет Мнемозинка, а у меня от ее крика даже уши закладывает. Однако, наслаждение уже достигнуто. На ее божественной попке кровоточат цветы моего блаженства. Я даже не удержался, и немного лизнул ее теплую кровушку.

– Ну, вот, а ты боялась! Всего и делов-то! – засмеялся я, и снова погладил ее по головке своей резиновой перчаткой.

– Ты извращенец, – с ненавистью поглядела на меня Мнемозинка, переворачиваясь на спину, и сжимая ручки в маленькие кулачки.

– Эх, Мнемозинка, все мы по своему извращаем свою земную сущность, – вздохнул я, опять вдевая ремешок в брючные хлястики, – однако, мне уж пора и на работку. Кстати, я додумался, что твоим папкой с мамакой все же лучше купить двухэтажный домик, этак две тыщи квадратов, да и баньку с бассейнчиком неплохо бы соорудить! А?!

– С бассейном?! – переспросила Мнемозинка, быстро изменяясь в лице.

– Да, с бассейном, да еще с зимним садиком, – подтвердил я, – представляешь, вокруг будут цвести пальмочки в кадках, а в середке будет озерцо с морской водичкой!

– Да, ты просто прелесть, Герман, – нежно проворковала Мнемозинка, – можно я тебя поцелую?! Ну, один только разок?!

Боже мой! Эта чертовка опять засунула грязный язычище в мой ротик! Однако, на этот уж раз я промолчал, хотя чуть было не задохнулся. Ладно, сейчас аэрозолем пройдусь, а чуть позже прополощу рот зубным эликсирчиком, да еще спиртовой настойкой перца, уж больно она хорошо микробы-то уничтожает!

– Поскорей бы приезжали родители, – Мнемозинка так мечтательно заморгала глазками, что мне опять захотелось пройтись ремнем по ее милой попке, но надо было уже убегать.

– Мнемозинка, пообещай мне, что ты теперь всегда будешь мне давать бить себя по попке! Ведь это же совсем не больно?! – испытующе я взглянул на нее.

Мнемозинка на какое-то мгновенье вздрогнула, и даже немного всплакнула.

– Если тебе, Герман, этого так хочется, то я, конечно, не против, – еле выговорила она, изображая на личике страдальческую улыбку.

– Ну, вот и ладушки, – обрадовался я, – так что сегодня вечерком опять будь готова!

– Для тебя, Герман, я всегда готова, – облизнула губки Мнемозинка, и было непонятно, то ли она издевается надо мной, то ли на самом деле соглашается.

– Только на этот раз будет не ремень, а плеточка, – поправляя на себе галстучек, прошептал я, глядя с восторженным придыханием, как обессиленная от напряжения Мнемозинка уже покорно опускается на кроватку.

– А лучше всего это сделать сейчас, – неожиданно возбудился я, и, вытащив из шкафчика свою заветную плеточку из свиной кожки, и оголив ей попку, с наслаждением исхлестал в кровь ее ягодички.

Мнемозинка зарыдала, глупая, и чтобы никак не встревожить ее криком соседей, я засунул ей в рот край подушки, который она тут же ухватила от боли красивыми зубками.

– Хорошо, Мнемозиночка! Даже очень прекрасно! – задыхаясь от счастья, прошептал я, взмахивая плеточкой, – еще чуть-чуть потерпи, пожалуйста, ради нашего семейного счастья! И очень скоро ты его обязательно получишь! Ей-Богу, получишь! Ах, Мнемозинка! Моя Мнемозинка, ты просто картинка!

– Мама! – закричала будто резаная Мнемозина. – Мамочка! Помогите!

– Да, что же ты так кричишь-то, Мнемозинка, ты же напугаешь всех соседей, – занервничал я, и с сожалением закончил нашу глубоко интимную связь, спрятав плеточку обратно в шкафчик, – подумаешь, ну, похлестал тебя немножко! А разве тебя в детстве не пороли?! И потом, должен же я хоть в чем-то находить свою безумную радость! Или не должен?!

– Должен! Должен! – всхлипнула Мнемозинка, оборачиваясь красной от слез мордочкой ко мне.

– Может я, чем больше тебя бью, тем больше наполняюсь к тебе жалостью, и вообще любовью, – прошептал я тоже со слезами на глазах, – эх, как же хорошо так вот любить, и жалеть, и лупить, а потом снова жалеть и любить, и снова лупить изо всех сил!

– Эх, ты, сумасшедший, – вздохнула глубоко опечаленная Мнемозинка, – иди на свою работку, а то опоздаешь, на хрен!

– Спасибо тебе, родненькая, сегодня ты мне принесла истинную радость, – прошептал я, и снова погладив ее по головке как котенка, побежал, то есть поехал на своем голубом «Пежо» на работку.

Из дневника невинного садиста Германа Сепова: Волшебство:

Волшебство Мнемозинки заключается в ее попке. Попка Мнемозинки мягкая, нежная и очень-очень гладкая… В ней осязаемо проявляются и два земных полушария, и кружочки грудей, и кругляшки щек ее мордочки, и вообще попка Мнемозинки самодостаточна, она одновременно – и источник наслаждения, и источник болюшки.

Наслаждение не может быть без болюшки. Мое наслаждение – это боль Мнемозинки. Ее попка это карточка всех ее болевых точек… Особенно волшебной чувствуется на вкус кровь ее попки… Некое олицетворение ее девственной крови, пусть даже в прошлом чистоты… Идеальное ощущение проникновения в самую ее суть, в душу…

И потом ее попка приводит меня не только в восторг, но и к великим мыслям :

Попка – это Любовь! Попка – это счастье! Попка – это жизнь! Попка – наслажденье!

Без попки Мнемозинки Счастье невозможно!

Волшебен бывает и голос Мнемозинки, крик боли, который я из нее так легко вырываю, подобен звездному серпантину, покрывающему собою все небо… От удара плеточкой ее попка сотрясается как живое существо. Кажется, что ее попка может сама любить и страдать, и вообще существовать независимо от самой Мнемозинки… Бесконечный фонтанчик наслаждений, попка Мнемозинки – само волшебство!

Глава 4. Эманации рыдающей Вселенной

Через три дня из далекого Заполярья прилетели родители Мнемозинки. Леонид Осипович и Елизавета Петровна произвели на меня неизгладимое впечатление.

Еще совсем не старые (обоим по сорок пять), но уже изрядно потрепанные северными ветрами и морозами (бледный цвет лица, множество железных коронок на зубах), они с большой охотой согласились на приобретение для них двухэтажного домика с сауной, бассейнчиком и зимним садиком, в районе ближнего Подмосковья.

– Господи, какой вы добрый, Герман! – плакал от счастья Леонид Осипович.

– Конечно, добрый, – слюнявила мою щеку благодарная Елизавета Петровна, – по нему сразу видно, какой он добрый, красивый и благородный!

От слов тещи я даже немного прослезился. До этого мне никто не говорил таких прекрасных слов.

– Да уж, – тяжело вздохнула Мнемозинка, с болезненной гримасой усаживаясь в кресло.

Я с умопомрачительной нежностью взглянул на нее, и снова представил себе, как бью Мнемозинку кожаной плеточкой по попе, и как она снова хватается зубами за край подушки, и снова содрогнулся в экстазе, наполнившись чувствительными эманациями ее рыдающей Вселенной.

– Вообще-то я уже купил для вас домик, просто решил сделать вам сюрприз, – улыбнулся я, – так что завтра поедем вселяться, а заодно вызовем нотариуса и оформим все документики!

– Да, вы просто прелесть, – Елизавета Петровна неожиданно прильнула ко мне и заключила меня в свои безумные объятия, бессовестно прикусив в поцелуе мою нижнюю губу своими железными зубами. Теперь уж без настойки перца мне действительно не обойтись!

– Ты уж, дорогая, поосторожнее демонстрируй ему свои чувства, – деликатно высказался Леонид Осипович, заметив мои вытаращенные от ужаса глаза.

– Не учи ученую, – с обидой отозвалась Елизавета Петровна, с большой неохотой отодвигаясь от меня.

– Да уж, мама, ты веди себя поприличнее, а то ему это может и не понравиться, – поддержала отца Мнемозинка и опять слегка поморщилась, едва пошевелясь в кресле.

– Что это с тобой, моя девочка? – удивилась Елизавета Петровна, подойдя к ней ближе.

Мнемозинка тут же протянула свои губы к ее уху и стала что-то шептать, с лукавой усмешкой поглядывая на меня. Сердце мое сжалось от страха, но через некоторое время облегченно разжалось, потому что Елизавета Петровна полушепотом уже давала Мнемозинке какие-то полезные советы насчет лечения геморроя.

– Вы не курите?! – спросил меня Леонид Осипович.

– Нет, берегу свое здоровьишко, но могу просто постоять с вами на балконе.

– Буду очень-очень рад, – засмеялся с простодушной улыбкой Леонид Осипович, и мелкими шагами засеменил за мной по направлению к балкону.