Сандра Браун - Буря в Эдеме Страница 7

Шей почувствовала, что ее щеки начинают полыхать огнем. В ушах загудело, и голос матери она слышала как во сне.

— Нет, — выпалила она. — Нет, ты не говорила мне, что Ян священник.

Что она сказала этому человеку? Что она наделала? Черт возьми! Он вовсе не похож на тех священников, которых ей доводилось видеть. В его облике ничто не указывало на его принадлежность к этому сословию. Она предполагала, что священники должны носить соответствующую одежду, а их манеры должны соответствовать их сану. Это нечестно, что он одет, как обычный светский человек. Она подумала, что он только поджидает удобного случая, чтобы уличить кого-то в греховном поступке.

От этих мыслей чувство смущения стало переходить в неконтролируемый гнев. Почему он с самого начала не сказал ей, кто он такой? Из-за него она выглядит как настоящая дура, это он выставил ее на посмешище. Она почувствовала себя оскорбленной. Но не было смысла набрасываться на него сейчас. Ее мать еще больше расстроится из-за нее. Шей взяла себя в руки, мило улыбнулась и, повернувшись к нему, сказала:

— Надеюсь, что моя профессия не очень шокировала вас, ваше преподобие. Он невозмутимо потягивал кофе.

— Чем бы ты ни занималась, это не может шокировать меня.

Она почувствовала скрытую скорбь в его словах и обиженно сжала губы. Она хотела что-то ответить ему, но в разговор вмешалась мать.

— Мне бы очень не хотелось, чтобы вы превратно поняли профессиональные занятия Шей. Она не позирует для вульгарных журналов, которые предназначены специально для мужчин, — сказала Селия с нервным смешком.

— Я не нуждаюсь в том, чтобы ты защищала меня перед ним, — довольно резко заметила Шей и посмотрела на Яна.

— А я и не пытаюсь этого делать, Шей, дорогая, — дипломатично ответила ее мать. — Я просто хотела объяснить нашим мужчинам сущность твоей профессии. — Она повернулась к своему мужу и добавила:

— Она работает с самыми лучшими современными художниками, скульпторами и фотографами и помогает им создавать замечательные произведения искусства, которые никто не посмеет назвать непристойными.

Шей глубоко оскорбили умоляющие нотки в голосе матери.

— О, мама, оставь это, ради Бога! — раздраженно воскликнула она и встала, с шумом отодвинув от себя стул. — Пока вы все трое будете здесь молиться за мою грешную душу, я помою посуду. — Не сказав больше ни слова, она повернулась и пошла на кухню.

Некоторое время спустя она с остервенением драила тарелки, окуная руки в горячую мыльную воду. Ее юбка была прикрыта кухонным полотенцем, которое она использовала вместо фартука. Когда раздался стук закрываемой двери, она даже не повернулась. Ей пока не хотелось говорить с матерью. Но когда за ее спиной послышался низкий мужской голос, она вздрогнула от неожиданности.

— Хочешь, я помогу тебе?

— Нет, — коротко отрезала Шей, стараясь не задумываться, отчего так сильно забилось сердце. — Почему твой отец не установил на кухне посудомоечную машину, когда строил дом? — сердито спросила она, чтобы скрыть от него внезапно охватившую ее нервозность. Ее безразличие к происходящему было показным, а на самом деле ее очень огорчало то, что она вела себя в его присутствии неподобающим образом.

Он поставил на стол стопку грязной посуды и рассмеялся.

— Мне кажется, что сейчас она ему совсем не нужна. Он и твоя мать с превеликим удовольствием сами занимаются этим делом. Каждый вечер после ужина они приходят на кухню и с упоением моют и чистят. При этом они весело болтают и строят планы на будущее. Они так близки друг другу в этот момент, что я даже немного завидую им.

Несколько успокоенная тем, что он не обиделся на ее слова. Шей повернулась к нему и с любопытством посмотрела в глаза:

— Ты единственный ребенок в семье?

— Да.

— Я тоже. Мне кажется, что большинство детей в маленьких семьях чувствуют себя забытыми, заброшенными, когда их родители заняты собственными интимными вопросами. У них возникает чувство, что они вторглись в чужую семью.

— Ты знаешь это по собственному опыту? Она резко повернула голову, подчиняясь защитному рефлексу, но выражение его лица было мягким и понимающим.

— Да, думаю, что это так, — призналась она и снова повернулась к раковине, когда он вышел из кухни за очередной стопкой посуды.

Через некоторое время он вернулся, и она задала ему вопрос, который не собиралась задавать. Он просто сорвался с ее губ:

— Почему ты не сказал мне, что ты священник, прежде чем я выставила себя на посмешище?

Он снова рассмеялся.

— Обстоятельства вышли из-под контроля, — сказал он. — Я просто не успел этого сделать.

Он взял старомодный веник и стал тщательно подметать пол на кухне.

— Как ты думаешь, когда я мог сделать такое признание? Когда стоял совершенно голый перед тобой, открыв от удивления рот? Или ты считаешь, я должен носить на шее табличку с надписью, что я священник?

Ей стало совершенно ясно, что он насмехается над ней. Она сжала зубы, помолчала несколько секунд и сказала сдавленным голосом:

— Ты вполне бы мог сказать о своей работе, когда мы с тобой беседовали до приезда родителей.

— Что? Лишить тебя возможности наброситься на меня со своими идиотскими упреками и прекратить твои попытки соблазнить меня?

Она бросила тарелку в раковину, выплеснув на себя горячую воду.

— Я вовсе не хотела наскакивать на тебя! — закричала она, повернувшись к нему лицом. — И не предпринимала никаких попыток соблазнить тебя!

— Ах так, значит, ты бегала здесь без нижнего белья просто ради интереса?

— Я сделала это только потому, что не люблю носить смешные приспособления, придуманные викторианцами. — Она тут же позабыла о своем гневе и хитро посмотрела на Яна. — Я так понимаю, что ты все-таки обратил на это внимание, хотя ты и священник.

Его голубые глаза скользнули по всем изгибам ее упругого тела, этот взгляд совершенно явно говорил о возбужденном желании. Затем он снова посмотрел ей в глаза и равнодушно пожал плечами.

— Я должен был быть совершенно слепым, чтобы не обратить на это внимания.

Он взял сухую тряпку и наклонился вниз, чтобы вытереть насухо только что вымытую кастрюлю. Шей гневно дернула головой и повернулась к раковине.

— Ты очень категоричен в своей критике одежды, которую носят другие люди, — сказала она, продолжая мыть посуду. — А ты сам во что одет? Я никогда еще не видела, чтобы священник носил слаксы и спортивную майку.

Про себя она отметила, что в этих слаксах и оксфордской майке он был скорее похож на чиновника из Манхэттена, который приехал в Коннектикут, чтобы немного отдохнуть и отвлечься от городской суеты.