Даниэла Стил - Чарлз-стрит 44 Страница 7

— Я решила сдавать часть дома, чтобы выплачивать кредит, — нехотя сообщила Франческа.

Ее мать мгновенно пришла в ужас и взвилась:

— Ты спятила? Пускать в дом неизвестно кого, случайных людей! Ты правда решила сдавать комнаты чужим?

— Я хочу сохранить дом, мама, значит, другого выхода у меня нет. Жильцов я буду выбирать осмотрительно, я не собираюсь пускать в дом кого попало. Сначала выясню, кто они такие, а потом подумаю.

— А потом окажется, что у тебя за стеной живет маньяк-убийца, — встревоженно подхватила мать.

— Надеюсь, нет. Я постараюсь подыскать жильцов получше.

— По-моему, затея кошмарная. Ты об этом еще пожалеешь.

— Тогда и напомнишь мне, что предупреждала, — сухо заключила Франческа. Свою мать она знала слишком хорошо. Талия не упускала случая напомнить дочери о том, сколько ошибок она уже совершила и как она, Талия, пыталась предостеречь ее.

— И все-таки тебе следует передумать, — настаивала Талия.

— Не буду, — честно ответила Франческа. — Иначе не сумею выплатить кредит без Тодда. Как только галерея начнет приносить прибыль, я перестану сдавать комнаты. Но пока что выбора у меня нет. Придется стиснуть зубы и терпеть.

И не только чужих людей в доме. Франческа была готова на все, лишь бы сохранить галерею и дом: готова отказаться от уединения в собственном доме ради выплаты кредита, от отцовских картин — ради доли Тодда, но если отец не захочет вложить средства в ее бизнес, все пропало. Об этом даже думать не хотелось.

— Это полное безумие. Теперь я всю ночь не сомкну глаз, буду думать, кто теперь поселится с тобой в одном доме, и переживать.

— Не так страшно, если жильцов будет несколько. Для безопасности троих должно хватить.

— Должно-то должно, но хватит ли — неизвестно. И потом, если они подпишут договор аренды, тебе придется терпеть их все время, пока не закончится ее срок. Даже если эти люди окажутся неприятными, просто выставить их за дверь ты не сможешь.

— Не смогу. Поэтому постараюсь выбрать приятных, — деловито объяснила Франческа.

После этого она постаралась как можно скорее завершить разговор. Ее мать услышала все, что должна была узнать: о расставании с Тоддом, об отчаянных попытках сохранить галерею и дом. Ей незачем знать больше, особенно неприглядные подробности. Мать повела себя в точности так, как предсказывала Франческа: раскритиковала ее, но никакой помощи не предложила. Все-таки есть в мире постоянство.

Со звонком отцу было покончено быстрее и проще. От Франчески потребовалось только пригласить его завтра на обед и услышать, что он принял приглашение. За обедом она и собиралась рассказать ему все, помня о том, что отец гораздо спокойнее и покладистее матери. С отцом они договорились встретиться в его любимом ресторане «Ла Гулю»[1]. Оттуда было близко до его галереи, в этом ресторане он часто бывал и даже считался чем-то вроде местных достопримечательностей, не простым, а знаменитым завсегдатаем. Отец явно был рад звонку.

— У тебя все хорошо? — спросил он перед тем, как закончить разговор. Приглашение встретиться прозвучало неспроста. Отец с дочерью редко бывали вместе на людях.

— Вполне. Завтра обо всем поговорим.

— Ладно. Мне давно не терпится повидать тебя, — галантно добавил он. В шестьдесят пять лет его голос в трубке по-прежнему звучал молодо. Он и выглядел моложе своих лет — впрочем, как и его жена. Франческа считала, что с виду ее матери можно дать намного больше лет, чем Эйвери: лихорадочные поиски нового мужчины придавали выражению лица Талии оттенок отчаяния и, подобно годам, старили ее. Отец держался гораздо свободнее, был дружелюбным и спокойным — благодаря не только характеру, доставшемуся от природы, но и поддержке Эйвери. А личная жизнь Талии зашла в тупик еще несколько лет назад. У Франчески на этот счет сложилась своя теория: ее мать слишком сильно жаждала близких отношений, и это желание проявлялось в каждом ее поступке. Такой урок стоило запомнить, особенно теперь, когда Франческа впервые за пять лет была свободна и могла ходить на свидания.

Эта мысль невероятно угнетала ее, она не была готова даже предположить, что когда-нибудь в ее жизни появятся другие мужчины. Втайне она мечтала о том, чтобы ей больше никогда не пришлось ходить на свидания. Новых отношений она не хотела, жизнь, в которой есть место свиданиям, считала худшей из возможных. Но ей предстояло подыскать себе трех соседей по дому, чтобы раздобыть денег и сохранить его, а со временем вновь начать с кем-нибудь встречаться, если только она не хочет провести остаток жизни в одиночестве. Решение важное, но с ним можно повременить. В конце концов, Тодд пока даже не вывез свои вещи.

Обед с отцом на следующий день прошел без приключений. Он подъехал к «Ла Гулю» в такси как раз в тот момент, когда после краткой прогулки от ближайшей станции метро подошла Франческа. Как всегда, Генри притягивал к себе взгляды: в черно-белом твидовом пальто, купленном в Париже несколько лет назад, с поднятым от ветра воротником, в далеко не новой шляпе борсалино, привезенной из Флоренции, ботинках и джинсах, он выглядел и джентльменом, и художником. Морщины на его угловатом лице сбегали к квадратному подбородку с глубокой ямочкой, которая в детстве завораживала Франческу. При виде дочери Генри просиял и обнял ее. Холодности Талии в нем не было и в помине, всем видом он давал понять, что рад встрече.

Сообщить ему о разрыве с Тоддом оказалось легче, чем ожидала Франческа. Отец признался, что не удивлен, и добавил, что Франческа и Тодд всегда казались ему слишком разными. Сама она так не считала. Она думала, что общего у них даже слишком много. Поначалу так и было, но не теперь.

— В мире искусства он был просто туристом, — заметил ее отец, когда принесли обед. Генри заказал луковый суп и зеленую фасоль — он следил за своей фигурой, длинной, гибкой и тонкой, такой похожей на унаследованную Франческой. Сытная и полезная домашняя стряпня Эйвери пришлась ему по вкусу. Франческа относилась к еде далеко не так внимательно, особенно с тех пор, как ушел Тодд. По вечерам она ленилась готовить ужин для себя одной, поэтому с недавних пор начала набирать вес.

— Я всегда был уверен, что когда-нибудь он вернется на Уолл-стрит, — добавил ее отец, принимаясь за луковый суп. Франческа заказала салат с крабами.

— Забавно… — откликнулась она, помолчав. — А я об этом даже не задумывалась. Но как видишь, ты оказался прав. Тодд говорит, что ему осточертело быть бедным.

Отец рассмеялся.

— Точно, совсем как мне, пока Эйвери не спасла меня.

Франческа объяснила отцу, что пытается выкупить у Тодда его долю дома и, виновато потупившись, добавила, что хотела бы продать несколько отцовских картин. К этому известию он отнесся со всем сочувствием. Франческа понимала, почему женщины обожали Генри. Покладистый, обаятельный, он никогда не опускался до критики и, казалось, был готов простить женщине что угодно. От такой реакции Франческе сразу стало легче, она поняла, что отец и не думает обижаться на нее. К тому времени принесли кофе, и Франческа, набравшись смелости, попросила отца помочь ей в галерее, вызвав у него улыбку. Эйвери намеками предупредила его, о чем пойдет разговор, добавила, что дочери нужна его помощь, и попросила быть с ней помягче. Но он догадался бы и без просьб. Дочь была его единственным ребенком, а Генри, считавший себя ненадежным отцом, по натуре был добрым человеком.