Галина Врублевская - Загадки любви Страница 7

Он закончил говорить, вытер огромным платком капельки пота с покатого лба, дежурно улыбнулся присутствующим, предложил задавать вопросы.

Меня охватило смятение. Если я сейчас промолчу, я потеряю к себе уважение навсегда! Вчера меня бросил мужик, сегодня этот тип нагло воспользовался результатами моей работы. Да, мне было страшно, потому что теперь у меня не было тылов, если меня выкинут с работы, я останусь без копейки. В то же время отчаяние придало мне сил: я резко вскинула руку вверх. Лицо Лунина сделалось непроницаемым, улыбку смело с его лица. Нехотя он кивнул.

Я, заикаясь от волнения, начала говорить. Сообщила, что в работе шефа использованы мои результаты. И может, я не расслышала, но он не дал ссылки на мои исследования.

– Ваши исследования? – Бесцветные брови шефа сдвинулись над переносицей, поскольку подниматься в уходящий назад лоб им было трудно. – У вас есть опубликованные работы по этой теме?

– Опубликованные работы? – Я растерянно приоткрыла рот. – Я вам отдала три месяца назад статью, вы сказали, что пристроите ее в хороший журнал.

– Я ничего не получал от вас, любезная Дарья Гелиевна. Вы, должно быть, что-то забыли.

Я села. Потом выступали другие преподаватели, оппоненты и рецензенты, и обсуждение перешло в бесконечное «одобрямс», как будто и не было моего замечания. Я понимала, что никто не хочет портить отношения с влиятельным человеком, каким был Леонид Александрович Лунин. В итоге работа доцента была рекомендована для защиты в диссертационный совет. В мою сторону никто не смотрел.

Едва соответствующее решение было объявлено, как все поспешно стали расходиться. В комнате остались беспорядочно сдвинутые пустые стулья, и секретарь кафедры Галочка Тишковец стала расставлять их по местам. Я помогала ей.

Галя – абсолютно натуральная блондинка, почти даже альбиноска: и брови и ресницы бесцветные, когда не накрашены. Меня удивляет, почему ей родители такое имя неподходящее дали, ведь в природе все галки черные. Отношения у нас с ней простые, мы даже дружим, хотя она почти на десять лет моложе меня. Познакомились с ней в больнице. Мне лечили в ЛОР-отделении воспаление среднего уха, надеюсь, последнее, а Галя лежала там с гайморитом, нагноением носовых пазух. Она была еще студенткой и все время пребывания в больнице корпела над конспектами. И только перед сном у нас начинались откровенные беседы. Узнав, что я закончила психфак, пыталась получить у меня психологическую консультацию, как понравиться парням. Но, как известно, нельзя смешивать профессиональную помощь и девичью болтовню в больничной палате. О чем я ей и сказала. Галя сразу, в отличие от многих, приняла этот закон, и наши беседы перестали быть обременительными для обеих. Я призналась ей, что тоже до третьего курса успехом у ребят не пользовалась, и даже рассказала ей свою историю неудачной школьной любви.

Мы продолжали общаться и после выписки из больницы. Галя напоминала мне меня в юности: и держалась скованно, и одевалась скучно – водолазки-свитерочки да джинсы. Зато теперь я с легкостью чередую брюки и юбки, строгие пиджаки и модный трикотаж. И ее к разнообразию приучаю.

Также выяснилось, что к своей будущей профессии инженера Галя тяги не испытывала – поступала, потому что конкурс меньше, – однако диплом получила своевременно. Долго не могла найти места работы и приноровилась программировать сайты случайным заказчикам. Поэтому была несказанно обрадована, когда я сообщила ей о вакансии референта – или просто секретарши – на нашей кафедре: оклад хоть и мизерный, зато постоянный. Обычно эту ставку студенты занимали, но Галя согласилась, решив, что продолжит подрабатывать изготовлением сайтов.

Расставив стулья, Галя вскипятила чайник и предложила мне присоединиться к ней. Теперь она уже не носила водолазки. На ней был строгий брючный костюм, черный, в узкую полоску, белая блузка с английским воротником и черный же, с приспущенным к груди узлом, галстук. Ее бесцветные прямые волосы спускались ниже плеч по спине – вид и деловой, и сексуальный одновременно. Галя недавно пережила свой первый в жизни роман, тоже неудачный, а потому чувствовала себя теперь совсем взрослой и говорила со мной на равных.

– Ну, рассказывай, Дашуля. Отчего ты сегодня, как тигрица, набросилась на нашего Леонида Александровича? Все из-за Кира? Он тебя бросил, а ты на Лунине отыгралась? А ну как он возглавит кафедру? Ведь тогда тебя в два счета вытолкает вон.

– Кир здесь абсолютно ни при чем! – возмутилась я. – А то, что мне боком выйдет мое выступление, я и сама понимаю. Профессор Аношин опять в больницу угодил на какое-то обследование. А кроме него, меня никто не решится поддержать! Ну а ты что предлагаешь мне: молчать? У меня в статье были такие красивые результаты, теперь все коту под хвост. Уже никуда с ними не сунешься.

– И все же ты не зли тигра, извинись перед Луниным, скажи, что перепутала там что-то.

– Галя!!! – Я резко встала, опрокинув стул.

– Ладно, ладно, Дашуля. – Галя подняла упавший стул, усадила меня осторожно, словно больную, положила руку на плечо. – А из-за Кира ты тоже не переживай. Сама ведь говорила, что он не понимает тебя.

– Меня не то убивает, что он ушел, а то, как он это сделал! Ничего не объяснил, не предупредил, прилепил к холодильнику записку и был таков!

Я снова поднялась на ноги, подошла к окну. На улице уже стемнело. На парковке перед университетом почти не осталось машин, и только мой яркий «лимончик» светился, как фонарь, перед входом.

Галя тряхнула своей белоснежной гривой, переживая за мои обиды. Потом, чтобы подбодрить меня, произнесла:

– Может, он еще вернется?

– Вернется? – Голос мой стал звонче. – А мне надо? Я ведь его никогда по-настоящему не любила!

– Ты никогда прежде об этом не говорила. Тогда я не пойму: ты горюешь или радуешься?

Я снова уселась, взяла бутерброд с сыром и надкусила его.

– Понимаешь, сожаление о потерянном – это невроз.

– Невроз? Вроде того, о каком ты мне когда-то рассказывала? О любви к своему однокласснику. Его Артур звали, да? О том, как плакала ночами, когда он куда-то уехал с родителями.

Я хотела небрежно ответить Гале, что письма этого одноклассника теперь лежат у меня в электронном ящике, но, разглядывая розово-синий узор по бокам чашки, решила промолчать.

Я помнила выпускной вечер в мельчайших подробностях. Мы с Витюшей стояли в полупустынном коридоре у подоконника, а из актового зала доносилась музыка – и он сказал, что собирается ехать с родителями в Прагу, куда отца переводят по работе. Хочет посмотреть новую страну и учебу продолжит, скорее всего, за границей. Отец готов оплатить ее.