Сесилия Ахерн - Подарок Страница 7

Лу нахмурился, напряженно соображая.

— А по субботам обувь у него легкая, словно он только-только с борта яхты сошел.

— Альфред! — засмеялся Лу, наконец поняв, кого ему описывают. — Потому что он и вправду может сходить с борта ях… — Он осекся, тут же переспросив: — Так он уже на месте?

— С полчаса назад прибыл. Протопал, словно спешил очень. А с ним вместе еще черные мягкие ботинки прошли.

— Мягкие ботинки?

— Черные, простые такие мужские туфли. Блестят хорошо, но без всяких там финтифлюшек. Туфли как туфли. Особых примет никаких, если не считать, что отставали они от тех, других.

— Вы очень наблюдательны.

Лу оглядел мужчину, прикидывая, кем тот мог быть в прошлом, пока жизнь не бросила его на холодный тротуар перед офисом, и в то же время напрягая мозг в попытке разгадать, кто были те двое, о которых говорил Гейб. Появление Альфреда на работе в такой ранний час смущало. Их общий коллега Клифф пережил недавно нервный срыв, взволновав их всех, да, взволновав, возможностью новой вакансии. В случае, если Клиффу не станет лучше, на что Лу втайне надеялся, в компании ожидались перестановки, и необычное поведение Альфреда вызывало вопросы и недоумения. Строго говоря, поведение Альфреда всегда их вызывало.

Гейб подмигнул.

— Может, наблюдательный человек вам тут не будет лишним, а?

Лу разомкнул свои руки в перчатках.

— К сожалению, будет.

— Ну, не важно. Понадоблюсь, так вы знаете, где меня найти. Я парень в «мартенсах», — засмеялся он и приподнял одеяло, показывая ноги в высоких черных ботинках.

— Не могу понять, чего это они так рано. — Лу взглянул на Гейба, словно тот обладал неким высшим знанием.

— Боюсь, тут я вам помочь не могу. Но на прошлой неделе они обедали вместе. По крайней мере, они вместе вышли из здания в обеденное время и вернулись тоже вместе, когда обеденное время истекло. Ну а уж чем там они занимались в промежутке, можно только догадываться. — Он хохотнул. — Только в такую погоду не до догадок — мозги стынут! — продолжал он.

— Когда был этот их обед, в какой день?

Гейб опять прищурился и закрыл глаза, вспоминая.

— По-моему, в пятницу. Он ваш соперник, этот, что в коричневых мокасинах?

— Да нет, он мой друг. Вернее, приятель. Знакомый, в общем. — Услышанная новость заставила Лу говорить сейчас с некоторым раздражением. — Он мой коллега, но теперь, в связи с болезнью Клиффа, есть большая вероятность для нас обоих… ну, вы понимаете…

— Подсидеть вашего заболевшего приятеля, — с улыбкой докончил за него фразу Гейб. — Очень мило. А знаете, эти неспешные мягкие ботинки, черные, — продолжал он, — они тут намедни с работы с парочкой «лубутенов» уходили.

— Лу… Луб… Как вы сказали?

— Туфли такие, их по лакированной красной подошве всегда признать можно. А та пара была еще и на каблуках в сто двадцать миллиметров.

— Миллиметров? — переспросил Лу. — Красная подошва… Понятно. — Он кивнул, переваривая полученную информацию.

— Вы можете выяснить у вашего друга, то есть знакомого, то есть коллеги, с кем это он проводит время, — предложил Гейб, и глаза его блеснули.

На это Лу ответил уклончиво:

— Конечно. Ну, я побегу. Ждут дела, и люди ждут, и все одновременно, вы просто не поверите. — Он подмигнул: — Спасибо вам за помощь, Гейб. — И он опустил в плошку Гейба банкноту в десять евро.

— Прощай, друг! — расцвел улыбкой Гейб и тут же, схватив банкноту, запихнул ее в карман. И постучал по нему пальцем: — Чтоб не пронюхали, вы понимаете?

— Вы правы, — одобрительно закивал Лу.

Но при этом почувствовал, что вовсе его не одобряет.

5. Тринадцатый этаж

— Наверх?

На этот вопрос, заданный мужчиной, стоявшим на втором этаже и с надеждой вглядывавшимся в заспанные лица людей в битком набитом лифте, ответом было утвердительное бурчание и дружные кивки. Отреагировали все, кроме Лу, который был слишком занят разглядыванием подошв мужчины, перешагивавшего через узкую щель над холодным и темным провалом, отделяющую его от замкнутого пространства лифта. Лу охотился за красными подошвами и мягкими черными ботинками. Альфред приехал рано и обедал в обществе черных башмаков. Черные же башмаки уходили с работы в компании красных подошв. Если ему удастся выследить красные подошвы, он сможет узнать, с кем работает их владелица и с кем тайно встречается Альфред — деталь слишком важная, чтобы просто спросить об этом Альфреда, и дающая достаточно оснований сомневаться в искренности последнего. Обо всем этом он размышлял, в то же время разделяя неловкое молчание, какое порой воцаряется в лифтах, объединяющих незнакомых друг другу людей.

— Какой вам этаж? — раздался придушенный голос человека, совершенно скрытого от глаз и, возможно, притиснутого к стене, но единственного, кто еще имел доступ к кнопкам, а потому вынужденного взять на себя роль распорядителя.

— Тринадцатый, пожалуйста, — сказал вошедший.

Послышались вздохи, и кто-то неодобрительно зацокал языком.

— Тринадцатого нет, — ответствовал придушенный голос.

Дверцы лифта закрылись, и кабина устремилась вверх.

— Ну, решайтесь же поскорее, — торопил придушенный.

— Хм… я… — Мужчина рылся в портфеле в поисках ежедневника.

— Вам нужен либо двенадцатый, либо четырнадцатый, — высказал предположение придушенный. — А тринадцатого здесь нет.

— Ему, должно быть, на четырнадцатый надо, — пришел на помощь другой мужчина. — Четырнадцатый — это, строго говоря, и есть тринадцатый.

— Так мне четырнадцатый нажимать? — спросил придушенный уже довольно раздраженно.

— Хм… — Мужчина все еще рылся в своих бумажках.

Лу не вникал в эту беседу, необычно взволнованную для мирной обстановки лифта, так как был поглощен созерцанием обуви. Черных ботинок было много — на одних кожа с выработкой, на других потерта, одни начищены, другие сильно разношены, на некоторых шнурки развязались, а вот красных подошв — не видно. Он заметил, что ноги вокруг стали слегка поджиматься и переминаться. Одна пара ботинок слегка отодвинулась от него. Голова его дернулась, потому что лифт, зажужжав, встал.

— Наверх? — спросила девушка.

На этот раз утвердительный хор мужских голосов отозвался более любезно.

Войдя, девушка встала напротив Лу, и он принялся изучать ее туфли, тогда как прочие мужчины в лифте занялись изучением различных частей ее фигуры в безмолвии, столь знакомом женщинам, едущим в лифте, битком набитом мужчинами.

Наконец человек, обутый в коричневые грубые башмаки, так ничего и не найдя, вынырнул из своего портфеля и, удрученный сознанием своего поражения, объявил: