Наталья Калинина - Паэлья от Синей Бороды Страница 7

Помню, Антонио то ли в шутку, то ли всерьез посетовал на то, что ему очень нравится Россия, но вот кофе оставляет желать лучшего. И рассказал об испанских кофейнях, которые есть на каждом шагу. И можно прийти туда в любое время, взять газету, заказать кофе и сидеть так долго, как тебе хочется. Почему-то эта кофейная тема расположила меня к испанцу еще больше. Он рассказывал, используя простые русские слова, но картинка, которую пытался обрисовать, нисколько не страдала от нехватки словесных красок, напротив, иностранный акцент, игнорируемые спряжения и падежи лишь придали ей особую пикантность, даже уютность. Мне в тот момент ужасно захотелось оказаться в солнечной Испании, сидеть в маленькой кафешке, пить расхваленный кофе со взбитым до пены молоком и читать какую-нибудь интересную книгу. И никуда не торопиться. Принять испанский ритм жизни, по сравнению с которым московский – это бег на выживание по узким улочкам от раздразненных быков. Я, потягивая горячий чай и слушая Антонио, смотрела в заснеженное окно на рано спускавшиеся на землю сердитые сумерки, и мне хотелось сойти с дистанции, сделать остановку, передышку, чтобы, глянув со стороны на несущуюся эскалаторную ленту московской жизни, осмыслить спокойно, что я хочу, чего добиваюсь, зачем оказалась на этой ленте и нужно ли это мне. Антонио ничем не напоминал американского «гастролера» Джона-Билла, он создавал впечатление серьезного человека, уверенно идущего к своим целям и не мечущегося меж нескольких возможностей, не зная, какой отдать предпочтение. И вместе с тем, несмотря на кажущуюся серьезность, он был не лишен чувства юмора, чем нравился все больше. Мне казалось, что главное препятствие в общении, которое может возникнуть между русским и иностранцем, – это разное чувство юмора. Но, к моему удовольствию, смысл многих шуток и поговорок оказался одинаковым. Мы в тот вечер увлеклись поиском общих пословиц и почти ничего не рассказывали о себе. Будто действительно были знакомы очень давно и успели хорошо изучить друг друга.

После кафе, помнится, я повезла Антонио ужинать на Мясницкую, в пролетарско-студенческий ресторан популярной сети «Му-му», нисколько не озаботившись тем, что, возможно, такому внешне элегантному иностранцу не с руки будет толкаться в очереди с подносом. Но мне в первую очередь думалось о вкусных салатах и ароматном борще, которые там подавали, и хотелось, чтобы Антонио тоже оценил по достоинству тамошнюю кухню. Оценил. И принял с юмором и неким умилением эту мою выходку – отказаться от предложенного им респектабельного ресторана в пользу дешевого общепита системы самообслуживания.

До его отъезда мы увиделись еще три раза.

– Ты поедешь со мной в Испанию? – спросил Антонио в последний вечер. Для верности он перевел эту фразу с помощью переводчика, потому что вопрос казался ему чрезвычайно важным. И я, думая об испанских кофейнях и размеренном образе жизни, о солнце, которое сияет с безоблачного синего неба круглый год, кивнула, молча принимая предложение. Меня не смутило то, что я дала так скоро, лишь после четырех встреч, согласие малознакомому человеку ехать в его страну. Пусть только и на неделю, с туристической целью.

– Я куплю тебе тур, – пообещал Антонио, вначале переведя эту фразу в компьютере, а потом зачитав мне. Мы в тот же вечер отправились в туристическое агентство и забронировали тур в Барселону. Антонио, несмотря на мои возражения и предложение самой оплатить поездку, отсчитал затребованную девушкой-оператором сумму и решительно сунул ее мне в руки.

В ожидании моего приезда он писал мне каждый день с помощью косноязычной программы-переводчика длинные подробные письма. Так, в письмах, мы постепенно и узнавали друг о друге. Я узнала, что Антонио никогда не был женат, в молодости уехал в Латинскую Америку и там довольно неплохо раскрутил бизнес (какой именно – он умолчал), но пару лет назад вернулся в родную Испанию, занялся экспортом вин, купил старинный дом, бывший в запустении, и постепенно его реставрирует. Дом огромный, живет он в нем один, если не считать женщины Розы, приехавшей с ним из Латинской Америки и помогающей вести хозяйство. Моя мама, которой я читала эти письма, бросалась из крайности в крайность. От излишних переживаний за свою единственную дочь, которая намылилась ехать далеко-далёко к заморскому принцу, она выискивала в письмах фразы, компрометирующие безупречную репутацию Антонио.

– Вот, вот, смотри, ему почти полтинник, а он до сих пор не был женат! Что-то здесь не то! Это ненормально, Даша! Либо он тебя обманывает и у него – богатое прошлое, либо что-то у него не в порядке… гм… ну, в интимном плане. Как так можно!

Я парировала, что она меряет все российскими мерками, по которым женятся-разводятся очень рано, а в Европе (не знаю, в Латинской Америке, может быть, тоже?) семью заводят уже осознанно, имея прочную материальную базу и, следовательно, гораздо позже. Мама хмыкала, поджимала губы и тут же начинала противоречить сама себе:

– Смотри, Дашка, не упусти такого жениха! Ну что ты здесь забыла, какое будущее тебя ожидает в нашей нестабильной стране? Дурой будешь, если упустишь его! Ну и что, что ему уже под пятьдесят, значит, умный и зрелый человек. Смотри, какие письма хорошие тебе пишет!

Я смеялась и уверяла маму, что все сложится так, как и должно сложиться, и если Антонио – моя судьба, то никуда ни я от него, ни он от меня не денемся.

…Кажется, я задремала в шезлонге, потому что чье-то неожиданное прикосновение к плечу напугало меня. Я вздрогнула, мгновенно выныривая из омута сладкой дремы, и резко открыла глаза. Надо мной склонилась Роза.

– Сеньора, – сквозь зубы произнесла она. Видимо, такое обращение ко мне коробило ее. И протянула мне трубку радиотелефона: – Сеньор Антонио.

Слово «сеньор» она произнесла с подчеркнутым уважением, словно стараясь указать мне на лишь ей понятную разницу.

Я кивком поблагодарила Розу и взяла из ее рук трубку.

– Ола? – спросила-поздоровалась я и выразительно покосилась на бестактно оставшуюся стоять на месте домработницу. Ноль эмоций. Обратившись в слух, она замерла выжидающей скульптурой возле моего шезлонга.

– Ола, Дача! – весело поздоровался Антонио. Он все время забывал, как звучит наша русская буква «ш» и прозносил ее на испанский манер как «ч». Вот так я каждый раз в его устах перевоплащалась из девушки в загородный дом.

– Привет, Антонио! Не «дача», а «Даш-ша», – смеясь, поправила я его и бросила еще один выразительный взгляд на Розу, которая чуть заметно нахмурилась, услышав, что мы собираемся общаться на русском. И поскольку домработница вновь проигнорировала мой намек, я встала из шезлонга. Пусть мы с Антонио и собираемся общаться на лишь нам понятном языке, состоящем из набора русско-испанских слов, мне было очень неловко разговаривать под внимательным контролем чрезмерно любопытной Розы. Мелькнула даже нехорошая мысль: а не ревнует ли она меня к своему «сеньору Антонио»? Тогда стала бы понятна та неприязнь, которую она испытывает ко мне.