Барбара Делински - Созданные для любви Страница 7

—Неужели ты совсем не выйдешь на поле?

— Ну, может, в самом конце игры, если мы будем безнадежно проигрывать или выигрывать с большим разрывом в счете.

— Но это же несправедливо! Знаешь, я все равно приеду посмотреть игру, на случай если тебя выпустят хотя бы в конце, — решила Анетт.

— Мама, не приезжай, не надо.

— Ну почему, мне это нетрудно, правда.

— Я не хочу, чтобы ты приезжала. Мало того, что мн придется торчать на скамейке запасных, если ты будецл смотреть, это для меня будет в десять раз хуже.

— Но я могу болеть за твою команду.

— Нет, мама.

— Послушай, Робби, — примирительно сказала Анетт, — давай не будем спорить. Ты идешь на игру и делаешь все, что можешь. Если я приеду, значит, приеду, если нет

значит, нет.

Анетт значала, что все равно приедет. Она бывала на всех мероприятиях, в которых участвовали ее дети, даже если как сейчас с Робби, их участие было минимальным; помешать ей могло только нечто из ряда вон выходящее. Быть с детьми — вот что Анетт считала для себя главным правилом. Путь они никогда не узнают, каково это — видеть, что родители других ребят сидят на трибунах, и сознавать, что твоих родителей среди них нет. Муж тоже, когда мог, присутствовал на концертах, матчах, но это случалось не часто. Жан-Поль был нейрохирургом, его рабочий день нередко продолжался двенадцать часов, с семи утра до семи вечера, а после этого приходилось еще работать дома.

Поэтому события вроде этой бейсбольной игры были для Анетт вдвойне важны. Она не сомневалась, что протесты Робби — всего лишь обычные капризы семнадцатилетнего паренька, но в глубине души он хочет видеть ее среди болельщиков. И когда Робби, почти не замечая во время игры ее присутствия на трибуне, после матча пробежал мимо, лишь небрежно помахав ей рукой, Анетт не расстроилась. Она не стала задерживаться, зная, что Робби сам вернется, когда освободится, к тому же ей нужно было забрать Томаса от учителя музыки и везти его к учителю математики, а потом заехать за Нэтом к его другу.

Едва она покормила обедом Нэта, как вернулись старшие девочки, оживленно обсуждая прошедший день. Как и следовало ожидать, платья не привели их в восторг, но не потому, что не были черными.

— Мама, мы собирались завтра после уроков пройтись по магазинам вместе со Сьюзи и Бет, — сказала Николь.

— Завтра у вас на это не будет времени, ведь послезавтра две контрольные, — возразила Анетт.

— Мы уже подготовились, — заявила Девон.

— Неужели? — усомнилась Анетт.

— Ну, может, не совсем, но все остальное можно доучить после магазинов.

— А как же эти платья? — . Анетт указала на кровати. — Они вам совсем не нравятся?

— Платья хорошие. Но они твои, а не наши, — сказала Николь.

— Они вам очень пойдут! — уверяла Анетт.

— Мама, мы хотели купить себе платья сами!

— Да, мама, ты не даешь нам ничего делать самим, — поддержала сестру Девон.

— Но мне нравится покупать вам вещи.

— Это потому, что бабушка никогда тебе ничего не покупала, а тебе этого хотелось. Но нам-то ты всю жизнь все покупаешь сама.

— Кстати, о бабушке, — вставила Девон. — Что она пишет?

Анетт только сейчас вспомнила о письме, которое так и осталось лежать на кухне.

—Не знаю, я его еще не прочитала.

— Неужели тебе не интересно, что пишет бабушка?

— Не особенно. — Анетт тронула обеих дочерей за руки. Прикосновения тоже важны, даже такие незначительные. — Мне куда интереснее то, что относится к вам. Будете обедать сейчас или позже?

Близняшки решили поесть сейчас. Анетт посидела с ними. Когда вернулся Робби, она посидела и с ним, но сама не ела до тех пор, пока не приехал Жан-Поль. Наконец с обедом было покончено. Анетт загружала в посудомоечную машину последние тарелки, когда у нее перед глазами возник конверт из Филадельфии.

— Ты нарочно его не распечатываешь? — спросил Жан-Поль. Его негромкий голос с едва заметным французским акцентом внушал пациентам уверенность, а на Анетт он действовал успокаивающе.

— Возможно.

— Око за око?

Анетт вполголоса невесело рассмеялась. Жан-Поль помахал письмом, она взяла конверт мокрыми пальцами и бросила на кухонный стол.

—Позже, когда закончу дела.

На первом месте для Анетт были дети, и она не желала ничем омрачать время, которое проводила с ними. А общение с матерью непременно испортило бы ей настроение, в этом Анетт не сомневалась. Ей было легче выкинуть из головы сестер, чем Джинни, — слишком много обиды и негодования накопилось у нее в душе, и для того, чтобы они вспыхнули вновь, хватило бы искры воспоминания о близости, которая только казалась таковой, и семье, лишенной настоящего тепла. Джинни ухитрялась быть далекой от детей, даже находясь рядом с ними. Анетт же считала, что должна участвовать в их жизни, и была полна решимости не дать матери испортить ей настроение. Однако она не могла тянуть с письмом до бесконечности.

В положенное время Нэт и Томас были уложены спать, девочки готовились к занятиям, Робби говорил по телефону. Все уже поцеловали мать в щеку и пожелали родителям спокойной ночи. Дела были переделаны. Анетт надела ночную рубашку и легла в кровать рядом с мужем. Жан-Поль сидел, подложив под спину подушки, и читал. Очки съехали до середины его аристократического галльского носа — к счастью, близнецы унаследовали отцовский нос. Только теперь, сознавая, что может рассчитывать на поддержку и утешение мужа, Анетт наконец распечатала конверт. Прочитав первые строчки, она фыркнула.

— В чем дело? — спросил Жан-Поль.

— Для начала она выражает надежду, что у меня все в порядке, потому что, видите ли, никто из сестер не сообщал ей об обратном. Бедная мама, она все еще пытается делать вид, будто мы — одна большая дружная семья. Но если бы кто-то из нас семерых и заболел, ни Кэролайн, ни Лиа не узнали бы об этом, ведь я с ними уже несколько недель даже по телефону не говорила.

— Это печально, — без упрека заметил Жан-Поль. — Тебе бы понравилось, если бы наши дети, повзрослев, стали чужими друг другу?

— Это было бы ужасно, потому-то я и стараюсь, чтобы они росли дружными. Им не нужно соревноваться друг с другом за время и внимание матери, как в свое время соревновались мы.

Анетт стала читать дальше и через несколько секунд проворчала:

— Только что приехала из Палм-Спрингс, пишет, что там тише, чем в Филадельфии. Она ахнула. — Господи, она продала дом! И купила другой. В штате Мэн!

Анетт нахмурилась и повернулась к мужу: — Ерунда какая-то.

— Почему ерунда?

— Моя мама прежде всего светская женщина, ее невозможно представить вне общества. Но в Мэне она никого не знает! — Анетт вернулась к письму, комментируя вполголоса: — И речь идет даже не о Портленде; она собирается перебраться в маленький прибрежный городок, нечто вроде колонии художников, как она пишет. Господи, ведь ей же скоро семьдесят! — Анетт снова повернулась к Жан- Полю, на этот раз ей нужно было, чтобы он ее подбодрил: даже считая Джинни плохой матерью, она не могла не задумываться с тревогой о том, что мать стареет. — Да, в следующий день рождения ей исполнится семьдесят.