Энн Уинстон - Вторая жизнь Страница 7

— Ты — мама? — спросила Марина, присев на кушетку рядом с Дженни. Малышка энергично кивнула:

— Да, мой бэ-би пьет мо-ко мамы. Марина была поражена. Она быстро сосчитала: шесть слов! Ее затопила волна родительской гордости. Предложение из шести слов! А ей еще нет и двух лет.

— Твоя дочка пьет мамино молоко?

— Ага. Бэ-би любит мо-ко.

— А ты любишь молоко? — Она хотела, чтобы Джен продолжала говорить.

К удивлению Марины, девочка покачала головой:

— Джен не пьет мо-ко. Ма-ма уш-я. У Марины комок застрял в горле, и она с трудом продолжила:

— Твоя мама любит тебя, Дженни, хотя ты и не можешь ее больше видеть. Она тебя очень, очень любит, и она всегда будет в твоем сердце. — Голос ее звучал напряженно. Посмотрев вверх, Марина увидела стоящего рядом Бена с напитками и попыталась смягчить ситуацию:

— Когда-нибудь из нее выйдет отличная мама.

Бен смотрел в свой бокал, не улыбаясь.

— Кто знает, захочет ли она стать мамой! Дженни предстоит расти, осознавая, что в жизни нет никаких гарантий. Ей не придется объяснять, что жизнь коротка. Кто знает, как… смерть Кэрри… отразится в дальнейшем на ее развитии и восприятии действительности?

Слова были пронизаны печалью. Марина инстинктивно приподнялась, протянула к нему руку. Она страстно хотела сказать, что он ошибается: жизнь вечна.

— Па-па. — Голосок Дженни дрожал. Они прекратили разговор и повернулись к малышке. — Я хо-чу к ма-ме, — сказала она, засунув в рот большой палец.

Бен нежно поднял ее. Прижав к плечу, потер ее маленькую спинку. Глаза его были закрыты, а лицо исказилось страданием.

— Я знаю, моя сладкая, знаю. Может, пойдешь спать? И во сне ты увидишь свою маму. — Он повернулся к Марине:

— Мне надо уложить ее. Она почти всегда капризничает, когда устает.

Марина тут же поднялась, едва сдерживая слезы.

— Все в порядке. Мне уже пора уходить.

— Нет. — Бен покачал головой. — Я еще не посмотрел фотографии. — Он указал на музыкальный центр, занимающий почти всю стену:

— Подберите себе музыку, какую любите. Я вернусь через несколько минут.

Марина послала Дженни воздушный поцелуй, и Бен унес малышку из комнаты. Вынув фотографии из кармана, она положила их на кофейный столик. Затем повернулась к музыкальному центру. Ей не надо было изучать многочисленные записи, выбирая, что ей нравится. Один из ее любимых альбомов стоял близко. Очевидно, Бен не часто слушал музыку. Она могла поклясться, что диск находится на том же месте, куда она его ставила последний раз.

Мелодия гармонично сочетающихся духовых инструментов и акустической гитары наполнила комнату, а когда зазвучал голос певца, Марина стала тихонько подпевать. Было трудно поверить, что теперь она может петь. Кэрри любила музыку, но ей не удавалось передать мелодию так, чтобы она была узнаваемой. Низкое контральто Марины стало для нее приятным сюрпризом. Мелодии, которые звучали у нее в ушах, она легко воспроизводила, когда начинала петь.

Она поднялась с пола, где сидела, рассматривая новый кукольный домик, который кто-то подарил Дженни, и столкнулась лицом к лицу с… собой.

Бен поставил ее фото на полку на уровне глаз. Она тут же вспомнила снимок, хотя он еще не был увеличен и вставлен в рамку, когда она видела его в последний раз. Бен снял ее без подготовки, внезапно и с близкого расстояния. Это было прошлым летом, за несколько недель до… На нем Кэрри пропалывала клумбу, и видны были только ее голова и плечи среди моря цветов. Она смеялась чему-то, что сказал Бен, и глаза светились весельем. Ее темные вьющиеся волосы были стянуты сзади заколками; эту прическу Бен очень любил. Такой же, как и у Дженни, вздернутый нос обгорел…

Одиночество. Глядя на эту фотографию, Марина испытывала безутешное чувство утраты. Знакомые черты вызывали боль в сердце. Впервые она поняла, что тоже скорбит. И не потому, что утратила свой стиль жизни, а потому, что лишилась самой себя. До этого момента она не имела возможности увидеть себя прежнюю. Одному Богу известно, сколько бы она отдала, чтобы, взглянув в зеркало, снова увидеть свое прежнее лицо. Слезы застилали ей глаза, когда она взяла фотографию и провела по ней дрожащим пальцем. Соленая слезинка упала на стекло, и она поспешно вытерла ее.

В этот момент две руки опустились ей на плечи. Она чуть не закричала и повернулась с такой поспешностью, что ударила фотографией в грудь Бена.

— Извините… Я только…

— Все в порядке. — На какое-то мгновенье его руки напряглись. — Я привыкаю видеть лицо Кэрри здесь. Когда я в первый раз поставил сюда эту фотографию, было очень тяжело на нее смотреть. Но это надо было сделать для Дженни. И, возможно, для себя тоже. — Он взял фотографию из ее слабых пальцев и снова поставил на полку.

— Это так тяжело… — Марина беспомощно опустила голову, из ее глаз скатилось еще несколько слезинок. Она ненавидела себя за то, что приходится обманывать Бена. Но она никогда не смогла бы объяснить ему причину своих слез.

— Я понимаю. — Его голос был тоже хриплым.

Не в силах сдержаться, Марина коснулась его лица. Рука скользнула по его подбородку, затем по густым прямым волосам. Вот почему я не могу его покинуть. Я нужна ему. Она обняла его сильные широкие плечи, потому что они задрожали. А он судорожно сжал ее руки. Это объятие было красноречивее всяких слов.

Сколько стояли они так, успокаивая и утешая друг друга, Марина не знала. Но ее рыдания ослабели, и она стала осознавать, как крепко она прижата к высокому сильному телу Бена и насколько интимным оказалось вдруг это, объятие. И хотя тело уговаривало Марину остаться в той же позе — и она имела на это все права, — в ее сознании зазвенел сигнальный звонок. Она отстранилась от Бена. Ее грудь и живот чувствовали неприятную прохладу по мере того, как она отдалялась от него.

— Мне пора домой. — Она избегала его взгляда, пока он не коснулся пальцем ее подбородка и не приподнял ее лицо.

— Спасибо, что дали поплакать у вас на плече.

— Это было взаимно.

— Ага. — Его взгляд был напряженным. — Я думаю, что только тот, кто сам пережил утрату, может понять испытываемые при этом чувства.

— Да, я тоже так считаю. — Она отвела взгляд. Это была не та тема разговора, при которой она чувствовала себя спокойной. Умолчание — та же ложь. А это неприемлемо для нее — слишком ярки еще воспоминания о том, как ее… изучали и оценивали. Подаренную жизнь она должна прожить с честностью, добротой и нежностью, доступными человеческим возможностям. Она отодвинулась от Бена, избегая контакта, и направилась к двери. — Фотографии я положила на кофейный столик.

— Спасибо. Во вторник вечером мы будем отмечать день рождения Дженни. Вы не хотите к нам присоединиться? — спросил Бен и опять удивился тому, что пригласил ее.