Джудит Крэнц - Звездная пыль Страница 7

— Дерьмо! Это не изнасилование, а глупость какая-то. Что за болван! Но ты по-прежнему девственница, так что беспокоиться не о чем. Что он сказал?

— Сказал, что ему жаль и что, если я немного подожду, он повторит все снова, только медленно, чтобы мне тоже было хорошо. Можешь себе представить? Еще раз.

— Марк не понял, что ты девственница?

— Он не настолько глубоко забрался, чтобы это выяснить. Марк считал, что мне восемнадцать, что у меня уже есть опыт. О Мими, что же делать? — воскликнула Тереза.

— Прежде всего перестань плакать. Сейчас примешь горячую ванну. Я принесу тебе пару таблеток маминого снотворного. Ты ляжешь в постель и больше не будешь об этом думать. Ничего не было. Тебе приснился плохой сон. Марк знает, где тебя искать?

— Я назвалась другой фамилией и сказала, что мы из Стэмфорда.

— Если повезет, вы никогда больше не встретитесь, да и без макияжа ему тебя не узнать. Все, с этим покончено раз и навсегда. Ничего не произошло. Ты меня понимаешь, Тереза? И я не желаю ничего слышать о грехе. Ты не соображала, что делаешь. Он тебя напоил, ты ни в чем не виновата. Ты слышишь меня?

— Я понимаю, о чем ты думаешь, Мими. Но я знаю, я согрешила против Отца и Сына, и Святого Духа, и Пресвятой Богородицы. Что бы ты ни говорила, этого не изменить.

3

— Мими, по-моему, я беременна. — Тереза была бледной как мел. Ее охватила настоящая паника. Сердце Мими ухнуло в пропасть. Она торопливо встала и заперла дверь в свою комнату.

— Ты же девственница, как такое может быть? У тебя просто задержка, вот и все, — сказала она, крепко сжала холодные, дрожащие пальцы подруги и начала их растирать.

— С тех пор как год назад у меня начались месячные, у меня никогда не бывало задержки. А после той вечеринки задержка уже три недели. Я прочла в школьной энциклопедии, что сперматозоиды двигаются, ты можешь себе представить? Причем очень быстро, и могут жить во влагалище несколько дней.

— Но ты девственница! Это просто невозможно!

— Девственная плева не может служить преградой. Ведь менструальная кровь из матки через нее вытекает. Вспомни, мы об этом читали в той книжке, что тебе дала мама, чтобы самой тебе ни о чем не рассказывать.

— Черт. Черт. ЧЕРТ! Нет, я не могу поверить. Этого не могло произойти.

— Могло, Мими. Взгляни правде в лицо, это случилось. — У Терезы дрожали губы, и выглядела она совсем не так решительно, как говорила.

— У тебя будет выкидыш или как это там называется. Завтра, послезавтра, на днях. Тебе ведь только четырнадцать, ты не можешь родить ребенка! — Мими тоже затрясло от страха.

— Я себе говорила то же самое, — еле слышно отозвалась Тереза. — Ночью я часами стояла на коленях и молилась, молилась, прося господа забрать этого ребенка. Это его решение, и только он может что-то исправить. В школе я на каждой перемене бегала в туалет, проверяла, не начались ли месячные. Я обманывала себя, мне казалось, что я ощущаю приступ боли. Но правда в том, что я беременна. Я могу либо сказать об этом матери, либо покончить с собой. Не знаю, что хуже.

— Всего три недели! Если ты вообще беременна. Но ты можешь еще долго ничего не говорить. Кто знает, что произойдет за это время?

— Да. На это я и рассчитываю. Еще слишком рано принимать какие-то решения. Я и тебе не говорила, сколько могла, но у меня больше нет сил носить это все в себе.

— Если только… — Мими замолчала.

— Что?

— Если бы ты не была такой истовой католичкой, Тереза! Мама знакома с одним врачом, он отлично делает…

— Даже не произноси этого слова, Мими. Никогда, ни за что на свете. Пусть я грешница, но на такое я пойти не могу. Никогда.

— Я знаю, — Мими печально вздохнула. С самого начала их разговора она не сомневалась, что, если Тереза и в самом деле беременна, она никогда не согласится на аборт. Но Мими все равно должна была сказать, вдруг подруга одумается. Невозможно? Разрушить все свое будущее, сломать себе жизнь из-за религиозных убеждений! Мими не могла этого принять, хотя и понимала, что для Терезы другого пути нет.

— И что мы будем делать? — после долгого молчания спросила Мими.

— Молиться. Мне позволено только молиться, молиться и ждать. Ничего другого не остается.

— Мне тоже можно молиться или господь выслушивает только католиков?

— Молись. «Молись и не останавливайся», как говорит святой Павел. — Тереза попыталась улыбнуться подруге, но слезы потекли у нее по щекам. — Ты такая язычница, что господь будет рад услышать тебя.

Агнес Хорват, слава богу, была опытной женщиной. Когда она носила Терезу, ее не тошнило, но, разумеется, о таких симптомах она знала. И вот теперь три дня ее дочь по утрам тошнит в ванной. Увидев, как та спускается к завтраку бледная, с покрасневшими глазами и что-то бормочет о гриппе, не в силах проглотить ни куска, мать начала кое о чем догадываться. Когда Тереза возвращалась из школы, грипп чудесным образом излечивался до следующего утра. Сердце Агнес разрывалось от боли. Она все поняла.

Но, насколько Агнес знала, Тереза была девственницей. Тереза была хорошей девочкой. Тереза никогда не оставалась наедине с мальчиком. Тереза даже еще ни разу не целовалась.

Но никаких сомнений — Тереза была беременна. Тереза, ее дочка, безупречная, обожаемая, ради будущего которой она жила, стала для нее чужой. Аморальная, порочная, дьявольски изобретательная, хитрая лгунья была обречена веки вечные гореть в аду.

В пятницу утром Агнес дождалась, пока Тереза выйдет из ванной. Девочка появилась на пороге бледная, колени у нее дрожали. Мать схватила ее за руку и наградила увесистой пощечиной.

— Как ты могла поступить так со мной? — Последовал еще один удар. — Как? Как? Ты, грязная шлюха!

Тереза расплакалась и упала бы на ковер, если бы твердая рука матери не удержала ее.

— Плачь, плачь! Это, конечно, поможет. Ты опять станешь благовоспитанной девочкой, дура ты несчастная. Отправляйся в свою комнату. Я позвоню в школу и скажу, что ты больна. Жди меня, я сейчас же вернусь.

Когда спустя минуту Агнес поднялась к дочери, та рыдала в голос, свернувшись клубочком в глубоком кресле. Это была уже почти истерика.

— Замолчи немедленно! Если ты не прекратишь, я тебя ударю! Неужели ты считаешь, что у тебя есть право плакать? Это мне следовало бы заливаться слезами! — Агнес была вне себя от ярости. — Это со мной ты не пожелала считаться, потому что вожделение оказалось сильнее твоей любви к матери.

— Нет… Нет… К тебе это не имеет никакого отношения, — прорыдала Тереза.

— Ко мне это имеет непосредственное отношение. Ты знаешь, что прелюбодеяние — это грех, смертный грех, и все же предпочла его, так же, как и влияние этой Мими Петерсен моему влиянию. Она наверняка приложила к этому руку. Иначе каким образом ты могла встретиться с мужчиной? Но кто присматривал за тобой с самого рождения, кто отдавал тебе все, что только можно, кто умудрился найти деньги и отправить тебя в дорогую школу, кто пестовал твой талант? Вот как ты отплатила мне за мою любовь. Ты не заслуживаешь даже презрения. Моя любовь и гордость оказались безумием. Я никогда тебя не знала.