Марселла Бернстайн - Обет молчания Страница 7

— По инструкции тебе положено иметь три комплекта одежды, но, если хочешь, можешь иметь и пять. Заменять их можно раз в месяц. Сейчас спустись в камеру хранения.

Камерой хранения служила огромная комната, напоминающая бюро находок. «Передачи и личные вещи» — гласила надпись на двери. 9.15–11.30 и 13.00–14.00. На полках стеллажей в больших полиэтиленовых пакетах лежали платья, постельные покрывала, яркая одежда из хлопчатобумажной ткани. Кейт увидела сложенный красный зонт и подумала, что, должно быть, еще не скоро он пригодится своей хозяйке.

В кабинете дактилоскопии ее сфотографировали. В профиль. В анфас. Она где-то читала, что мусульманские женщины до сих пор верят в то, что фотограф способен забрать душу того, кого фотографирует. Пустым взглядом она посмотрела в объектив. Позже, увидев фотографии, она с трудом узнала свое лицо. Будто чужое. Незнакомое. Ничего не выражающий взгляд.

Затем ей выдали туалетные принадлежности — расческу, зубную щетку, полотенце, зубную пасту, две пластиковые упаковки шампуня и мыло без обертки. Все было аккуратно сложено в большой коричневый пакет, в каких обычно хранят гигиенические салфетки. Короткая фланелевая ночная сорочка в цветочек была застиранной, полотенце — откровенно старым. На стене красовалась надпись: «Ношение париков запрещено. Распоряжение администрации».

Но это было еще не все.

— Сюда. — Ей велели пройти в просторное помещение со стеклянными панелями.

Она села на скамейку, ей выдали чай в пластиковой чашке и еще одну анкету. Затем доктор, мужчина средних лет, со скукой на лице размотал бинты и поверхностно осмотрел ее руки.

— Бинты снимать пока рано. Вам понадобится помощь во время купания, иначе намочишь руки, а это нам совсем ни к чему. — Он надел очки в роговой оправе и принялся читать то, что она написала. — Может, дать на ночь успокоительного? То, что случилось вчера, вас, вероятно, расстроило?

Он был в белом халате поверх одежды, ей был виден его шелковый галстук. Он выглядел тихим и благовоспитанным.

Она ответила вяло:

— Совсем нет.

Он посмотрел на нее, как на слабоумную, но ей уже было безразлично, что подумают о ней окружающие, она слишком устала. Нужно ли было что-то объяснять? Если бы дело было только в поджоге. Никому ничего она не собирается рассказывать.

Иногда она теряла счет тюрьмам. Ведь не так уж важно, где отбывать срок. Везде события развивались по одному и тому же сценарию. Ее жизнь шла своим чередом до тех пор, пока в один прекрасный день не всплывало, какое преступление она совершила. И тогда ей устраивали самосуд. Иногда ее били в открытую, иногда исподтишка. Однажды ей заломили за спину руки, она даже не могла повернуться, чтобы увидеть лица тех, кто это сделал. Кто-то толкнул ее так, чтобы она упала на колени, и засунул ее голову в вонючий унитаз. Она пыталась вырваться, но чья-то рука с силой толкала в затылок, она ударялась лбом, носом о твердую, холодную, в коричневых пятнах раковину так, что из глаз летели искры. Ощущение омерзительного, скользкого зловония на губах. Казалось, этому кошмару не будет конца, ей не хватало воздуха, она чувствовала, что задыхается.

«Ах ты, мразь. Думаешь, мы ничего про тебя не знаем, паршивая тварь?»

Шум воды, мощный поток, несущий всю эту мерзость ей в рот, в горло, глаза, снова удушье…

Кейт посмотрела на доктора, и ее глаза наполнились слезами. Напряжение прошлой недели достигло своей высшей точки, старая обида захлестнула ее. Он кивнул и написал что-то в блокноте.

— Тогда валиум.

— Ненавижу таблетки, — сказала тихо Кейт.

— Вам дадут микстуру. — Он посмотрел на нее из-под очков. — А то всякие попадаются — скопят таблеток, а потом разом их выпьют. Но вы ведь не из таких, да?

Он машинально записывал что-то в блокнот, разговаривая скорее сам с собой, чем с ней.

— Интересно, есть ли возможность подержать вас некоторое время отдельно от остальных?

— Прошу вас, только не по сорок третьей. Пожалуйста.

Она по опыту знала, какая незавидная участь уготована ей в этом случае. Согласно неписаным законам тюрьмы те, кто отбывал наказание по сорок третьей статье, принадлежали к самой бесправной и презираемой категории арестантов. Куда бы ее ни привозили, полицейские настоятельно советовали ей не распространяться о причинах ее пребывания в тюрьме. Мол, говори, что воровка. Но рано или поздно заключенные узнавали, что она содержится отдельно ради своей же безопасности. В Булвуд-Холле ее облили кипятком. В Кокхэм-Вуде ее столкнули с лестницы и, увидев, что она отделалась легкими ушибами, затащили ее обратно и снова скинули вниз. В результате — перелом ключицы. Ей сказали потом, что последствия могли быть куда более плачевными.

Доктор кивнул.

— Побудете в изоляторе, пока не заживут руки. Вам нужно восстановить силы.

Когда Кейт, неся свои нехитрые пожитки, проходила мимо офицера Эллис, та, провожая ее взглядом, задумчиво произнесла:

— Надо же, самая что ни на есть обычная девушка.

— А ты думала, она с рогами будет?

— Да не удивилась бы.

Тюрьма проникла в каждую пору ее тела. Она стала нелегким испытанием для юной, неокрепшей психики. Ее преследовали то одни, то другие навязчивые фобии. То ей мерещилось, что каждый, кто к ней приближается, хочет ее убить. Потом оттого, что она долгое время находилась под надзором, ей стало казаться, что окружающие говорят только о ней.

Шум, крики, эхо, оглушительный свист, звонки. Громкая надрывная музыка из осипших радиоприемников. Истошные женские вопли снаружи в коридоре, навязчивые и бесцеремонные. «Ты, паскудная сука, даже не вздумай ко мне подходить!» Звяканье металлических засовов открываемых и закрываемых камер. Бесконечные склоки из-за мелких краж, переходящие в драки не на жизнь, а на смерть, до тех пор пока вопящих женщин не разведут и не растащат по камерам.

Со стороны Паркхерст-роуд снаружи тюрьмы Холлоуэй слышались монотонные голоса дорожных рабочих. Зловещий рокот полицейского вертолета, висящего в небе: опять побег из Пантонвилля, того что расположен вниз по Каледонской дороге.

Тюрьма Холлоуэй — сооружение из металла, бетона и камня. По периметру — стена из красного кирпича, окаймленная сверху белым. Как и все подобные здания, высокое и мрачное, вопреки усилиям начальства оживить его зеленью. Вопреки клумбам с жухлой травкой у центрального входа, именуемым лужайкой. Вопреки тропическим джунглям, нарисованным на стене комнаты для посетителей, чашечке кофе в кабинете психоаналитика и тюремному магазинчику с разнообразными украшениями и глиняной посудой, изготовленными руками осужденных.