Джоджо Мойес - Один плюс один Страница 7

– Нет. Не успела забежать на почту.

– На нем было написано, что это последнее напоминание.

– Я знаю, что это последнее напоминание.

Мама говорила резко, как всегда, когда речь заходила о деньгах. Повисла пауза. Норман подобрал мячик и положил у ног Танзи. Обслюнявленный, гадкий мячик.

– Прости, Никки. Мне… просто нужно разобраться с этим разговором. Я заплачу за воду завтра. Обещаю. Хочешь поговорить со своим папой?

Танзи заранее знала ответ. Никки больше не хочет разговаривать с папой.

– Привет.

Она подошла к самому окну и замерла. Ей был слышен папин голос.

– Все в порядке? – напряженно спросил папа.

Возможно, он решил, что случилось что-то плохое. Возможно, он вернется домой, если подумает, что у Танзи лейкемия. Она смотрела по телевизору фильм, в котором родители девочки развелись, а потом снова сошлись, потому что у нее была лейкемия. Но на самом деле Танзи не хотелось заболеть лейкемией, потому что ей становится дурно от вида иголок и у нее довольно красивые волосы.

– Все хорошо, – ответила мама. Она не говорила папе, что Никки изводят.

– Что происходит?

Пауза.

– Это твоя мама поклеила? – спросила мама.

– Что?

– Новые обои.

– А! Обои.

В бабушкином доме новые обои? Танзи стало не по себе. Папа и бабушка живут в доме, который она может не узнать. Прошло 348 дней с тех пор, как она в последний раз видела папу. И 433 дня с тех пор, как видела бабушку.

– Мне нужно поговорить с тобой об учебе Танзи.

– А что, она плохо себя ведет?

– Ничего подобного, Марти. Ей предложили стипендию в Сент-Эннз.

– Сент-Эннз?

– Учителя считают, что у нее исключительные способности к математике.

– Сент-Эннз, – недоверчиво протянул он. – В смысле, я знал, что она умненькая девочка, но…

Он явно был доволен. Танзи прижалась спиной к стене и поднялась на цыпочки, чтобы лучше слышать. Возможно, папа вернется домой, если она поступит в Сент-Эннз?

– Наша малышка в аристократической школе! – Он раздулся от гордости. Танзи так и видела, как он прикидывает, что сказать приятелям в пабе. Правда, он не ходит в паб. Ведь он вечно твердит маме, что у него нет денег на развлечения. – И в чем проблема?

– Ну… это большая стипендия. Но она покрывает не все.

– И что это значит?

– Это значит, что нам все равно придется платить пятьсот фунтов за семестр. И еще за форму. И регистрационный взнос пятьсот фунтов.

Молчание было таким долгим, что Танзи решила, что компьютер завис.

– Они сказали, что после первого года можно будет подать заявку на пособие. Какую-то дотацию, дополнительные деньги, которые выдают по заслугам. Но сейчас надо найти почти две штуки, чтобы она проучилась в течение года.

И тогда папа засмеялся. Честное слово, засмеялся.

– Ты, наверное, шутишь?

– Я не шучу.

– Где я, по-твоему, возьму две штуки, Джесс?

– Я просто подумала, что…

– У меня даже нет еще приличной работы. Здесь настоящее болото. Я… еще не встал толком на ноги. Прости, детка, но это невозможно.

– А твоя мама не может помочь? У нее должны быть сбережения. Можно я с ней поговорю?

– Нет. Она… вышла. И я не хочу, чтобы ты клянчила у нее деньги. У нее и так хватает забот.

– Я не клянчу деньги, Марти. Я подумала, может, она захочет помочь своим единственным внукам.

– Они больше не единственные ее внуки. У Елены родился мальчик.

Танзи затаила дыхание.

– Я даже не знала, что она беременна.

– Ну, я собирался тебе сказать.

У Танзи есть маленький двоюродный брат. А она даже не знала. Норман плюхнулся у ее ног. Он посмотрел на нее большими карими глазами и медленно, со стоном перевернулся, как будто лежать на земле было неимоверно тяжелым делом. Он не сводил с нее глаз, ожидая, что Танзи почешет ему живот, но она слишком старательно прислушивалась.

– Ну… может, продадим «роллс»?

– Я не могу продать «роллс». Я собираюсь снова начать свадебный бизнес.

– Он ржавеет в нашем гараже уже почти два года.

– Знаю. Я приеду и заберу его. Просто мне некуда было его поставить.

Голоса родителей стали резкими. Их разговоры часто заканчивались подобным образом. Поначалу мама старалась быть милой, но потом что-то случалось, и оба начинали говорить рублеными фразами и огрызаться друг на друга. Танзи услышала, как мама глубоко вдохнула:

– Может, ты хотя бы подумаешь? Она очень хочет попасть в эту школу. Всем сердцем. Когда учитель математики заговорил с ней, она просияла. Я не видела ее такой с тех пор…

– С тех пор, как я уехал.

– Я этого не говорила.

– Выходит, это я во всем виноват.

– Нет, это не ты во всем виноват. Но я не стану притворяться, что твой отъезд им безразличен. Танзи не понимает, почему ты не навещаешь ее. Она не понимает, почему больше не видит тебя.

– Дорога мне не по карману, Джесс. И ты это знаешь. Сколько можно меня упрекать? Я болен.

– Я знаю, что ты болен.

– Она может в любое время приехать и повидать меня. Я же тебе говорил. Пусть дети приедут на коротких каникулах.

– Это невозможно. Они слишком маленькие, чтобы ехать в такую даль в одиночку. А ехать с ними мне не по карману.

– Полагаю, это тоже моя вина.

– Бога ради, прекрати.

Танзи вонзила ногти в ладони. Норман смотрел на нее и ждал.

– Марти, я не хочу с тобой ссориться. – Мама говорила низким размеренным голосом, словно учительница, объясняющая прописные истины. – Я просто хочу, чтобы ты поискал хоть немного денег. Это изменит жизнь Танзи. Ей не придется бороться, как… нам.

– Черта с два!

– В смысле?

– Ты что, не смотришь новости? Выпускники университетов сидят без работы. Неважно, какое у тебя образование. Ей все равно придется бороться. Все равно придется барахтаться. – Он помолчал. – Нет. Нет смысла влезать в долги еще больше из-за такой ерунды. Конечно, в этих школах говорят, что они совершенно особенные, и она особенная, и ее жизненные перспективы будут потрясающими, если она поступит, и так далее, и так далее. Все они так говорят. – (Мама ничего не сказала.) – Нет, если она и правда такая умница, как они говорят, то проложит себе дорогу сама. Пусть ходит в Макартурз, как все.

– Как маленькие ублюдки, которые только и думают, как половчее избить Никки? И как наштукатуренные девицы, которые прогуливают физкультуру, чтобы не сломать ноготь? Она не впишется в Макартурз. Просто не впишется.

– Теперь ты говоришь, как сноб.

– Нет, я говорю, как человек, который признает, что его дочь немного не такая, как все. И ей нужна школа, которая это приветствует.

– Джесс, я ничем не могу помочь. Прости. – Он говорил рассеянно, будто к чему-то прислушивался. – Вот что. Мне пора. А в воскресенье поговорю с Танзи по «Скайпу».