Предатель. В горе и радости (СИ) - Арская Арина Страница 7

Глава 11. Хочу посмотреть в твои глаза

— Ты, кажется, не на это рассчитывала? — мило улыбаюсь бледной Вере, которая приподнимает подбородок. — Сюрприз, мой муж может быть и таким. А теперь уходи.

— Он — отец.

Пятнадцать лет брака — это не пшик.

Будь нашим отношениям с Гордеем пара месяцев, я бы, наверное, разрыдалась, убежала, однако я не только его жена пятнадцать лет, но еще и член его семьи.

Приходит осознание, что семья - это нечто большее, чем отношения мужчины и женщины.

Это, например, еще и родственники, с которыми у меня хорошие, теплые и близкие отношения.

Это наши дети.

И я твердо уверена, что о своей беременности Вера должна была сказать в иной обстановке, а она воспользовалась моментом, когда вся семья в раздрае.

Чтобы добить?

— У тебя воды отошли? — спрашиваю я.

— Что?

— Воды отошли? — тихо повторяю я.

— Нет…

— Верно, — подхожу к ней. — И тебя сейчас на роды не отвезут. И даже живота еще нет. Понимаешь, к чему я клоню?

Нет, она, похоже, не понимает.

— Во-первых, сейчас не время и не место говорить о своем положении, — недобро щурюсь, — во-вторых, у тебя еще вагон времени, чтобы обсудить свою беременность с Гордеем. А теперь тебе стоит уйти. Прояви уважение к семье, в которую ты решила сунуть нос. Это и в твоих интересах, чтобы похороны прошли спокойно, без скандалов и новых потрясений.

А затем я слышу непонятную возню, рык и удары. Торопливо выхожу в коридор и устало вздыхаю, наблюдая за тем, как Гордей и Пастухов разбивают с матами друг другу носы.

Вот оно торжество жизни над смертью? Тупая драка между двумя мужиками, которые схлестнулись в коридоре из-за скачка адреналина.

Хотя, может быть, этого и жаждал Гордей, потому что в нем вспыхивает живая агрессия, пусть и слепая.

Это не глухое и тихое раздражение, а свирепость, которая вскрывает души и выпускает боль, как вонючий гной из раны.

— Гордей, — сипит рядом Вера, но для Гордея не существует ни меня, ни ее.

Только толстый Пастухов, которому можно ударить в челюсть, и получить в ответ кулаком в солнечное сплетение.

Ловлю себя на мысли, что сама хочу ввязаться в драку, чтобы выплеснуть гниль из души. Смотрю на Веру и немного прищуриваюсь, оценивая свои силы.

И я бы помутузила ее не за то, что легла под моего мужа, а потому, что бесит. Бесит ее платье, из которого в любой момент выскочат ее сиськи.

Бесит ее наглость.

Бесит ее уверенность, что я уже не в игре, раз она так обнаглела.

И ведь для моей свекрови, например, появление Веры не будет странным, потому что она же одноклассница. Та девочка, которая помогала ее сыну с контрольными по ее просьбе. И они так хорошо дружили.

Только ли дружили, раз сейчас снюхались спустя столько лет?

Юра и Гордей тем временем скрываются в кабинете моего свекра с агрессивной возней и матами.

— Ты его у меня тогда увела, — неожиданно говорит Вера.

— Чего? Увела? — у меня брови ползут на лоб.

Если Вера была одноклассницей, то я — дочь друзей его родителей. На два года младше Гордея. Нас с детства преследовали разговоры и шутки, что для красавчика подрастает невеста, но до моих восемнадцати лет мы вежливо игнорировали друг друга.

Гордей казался мне наглым, грубым и неотесанным придурком, который однажды на совместном отдыхе в летнем домике моих будущих свекров выплыл ко мне из ванной в одном полотенце.

— Чего рот открыла, мелкая? — спросил он тогда. — Заблудилась? Это моя комната.

А затем у него сползло полотенце, и собственно с того момента он решил, что “мелкую” можно взять в оборот, и я втрескалась в его наглость по уши. Он добивался меня, прохода не давал, устраивал мне такой аттракцион эмоций, что от одного его прикосновения мои трусики становились мокрыми.

— Ляль, — к нас с лестницы выходит мой папа, — где Гордей? — останавливается. Смотрит на Веру, потом на меня.

— С Пастуховым в кабинете, — тихо отвечаю я, беру Веру под локоток и криво улыбаюсь. — А это Вера, его одноклассница. Пришла выразить соболезнования и уже уходит.

— Я без разговора с тобой не уйду, — тихо заявляет Вера мне на ухо.

Точно напрашивается на то, чтобы я ей врезала по ее дойкам.

— Мы уединимся, па, в библиотеке… Видимо, не все сказала.

Спешно увожу ее в библиотеку, закрываю двери на ключ и резко разворачиваюсь к гадине, которая усмехается и вскидывает подбородок.

— Вер, чего ты добиваешься? — едва слышно спрашиваю я. — Ты понимаешь, что сейчас ты ведешь себя откровенно по-хамски? У нас тут похороны. Или ты нарываешься на скандал? И чего ты от него ждешь?

— Я не хочу скандала, — Вера качает головой. — Я хочу посмотреть в твои глаза, Лиля. Ну, как оно?

— Ты о чем? — подхожу к ней вплотную. — Я не уводила тогда у тебя Гордея, ясно?

— Ты так думаешь?

— Я не вклинивалась между вами, — зло шепчу я. — Да у вас отношений не было. Ты не была ему…

— Я, сучка ты блондинистая, его любила, — шипит на меня разъяренной гадюкой. — Любила. Это я должна была быть его женой, а не ты. Не ты. Но с моим папой не дружил его папа, да?

— Наш брак не был договорным, — сглатываю. — Потому что договорной брак подразумевает, дура ты такая, выгоду, а моя семья не была богатой. Ясно? Их отцы дружили не из-за того, что они могли объединить капиталы.

— Вот по дружбе и подсунули тебя…

— Мы любили друг друга, — невесело отзываюсь я, а у самой от этих слов сердце чуть не останавливается. — Может, ты там где-то в сторонке стояла и вздыхала, но я не уводила его, не отбивала… — устало сжимаю переносицу. — Это уже не имеет никакого значения, — поднимаю взгляд на Веру. — И знаешь, ты ведь сегодня сама взяла и поднасрала своему плану быть счастливой с чужим мужем.

Тень недоумения на холеном гладком лице.

— Ты сегодня начала, — смеюсь, — ебать ему мозги. Сегодня. В день похорон его отца, — опять короткий истеричный смешок. — Что, не удержалась? Так хотелось выползти из тени и показать себя красивую? Пометить кобеля? — смеюсь на грани истерики. — Вер… твое главное достоинство было то, что ты не ебала ему мозги. Прикинь? — мое лицо растягивается в улыбке. — А ты тут со своим пузом, которого даже не видно. Ты чего так поторопилась-то? Срывается с крючка?

Глава 12. Что за подруга?

Вера, может, и была отличницей в школе, но по жизни она двоечница. Я сама-то в жизни не очень умная баба, но сейчас прекрасно осознаю, что она совершила ошибку.

Она должна была смиренно ждать Гордея, а она пошла в атаку. Да еще в такой момент, когда ее “школьная любовь” потерял отца.

— Теперь и ты ковырнула ему мозги, — щурюсь на Веру.

— Если он тебе рассказал о нас… то…

— То что? — вскидываю бровь. — Он потащит тебя к алтарю?

— Значит, что он устал скрывать нашу связь.

— Ты меня извини, — закидываю ногу на ногу. — Два месяца маловато, чтобы устать скрывать связь. Или ты хочешь сказать, что он все эти годы любил тебя?

При моем появлении в библиотеке с гневными словами, что она должна уйти, и при раздраженном ответе Гордея, который попросил меня оставить их и закрыть дверь, она сделала неверный вывод.

Нет, она этот вывод сделала раньше. Гордей мог ей сказать, что я знаю о его интрижке, но не вдаваться в подробности. Он любит недоговаривать многие детали, если их не уточнять. И эта лохудра подумала, что он сам вскрыл карты передо мной и хочет быть с ней?

— Как быстро ты меня списала со счетов, — приглаживаю волосы и поправляю перчатки. — Меня, наших детей…

У любовниц часто сомнительные ожидания при своем появлении в жизни обманутой жены.

Они почему-то считают, что если они показали свое мурло, то жена должна в слезах и соплях сразу отойти в сторону. Нет. Даже не отойти, а сбежать с голой жопой, потому что мы же гордые и мы возьмем и безоговорочно уступим место новой бабе.

С какого ляда, спрашивается?

Наверное, в картине мира Верочки я сейчас побегу хватать детей, чтобы скрыться в истерике с похорон.