Движимые - Кристи Бромберг Страница 7

— Хочешь поговорить об этом? — спрашиваю я, от вопроса его тело напрягается под моей спиной.

— Это просто кошмар, — наконец произносит он.

— М-м-м — бормочу я, будто веря, что это был обычный сон, в котором вы убегаете от монстра, преследующего вас в темном переулке.

Чувствую, как он открывает и закрывает рот возле моей головы, прежде чем заговорить.

— Просто прогоняю своих демонов. — Поднимаю руки вверх и переплетаю с его, оборачивая их вокруг себя. На несколько мгновений между нами повисает тишина.

— Дерьмо. — Выдыхает он со свистом. — Такого не случалось годами.

Думаю, он скажет больше, но он замолкает. Обдумываю, что сказать дальше, и очень тщательно подбираю слова. Знаю, если скажу что-то неправильно, мы можем вернуться туда, откуда начали.

— Это нормально — нуждаться в ком-то, Колтон.

Он издает самоуничижительный смех и замолкает, когда мое замечание тяжелым грузом повисает между нами. Хотелось бы мне видеть его лицо, чтобы можно было судить, говорить или нет свои следующие слова.

— Это нормально — нуждаться во мне. У всех бывают моменты. Кошмары могут быть беспощадными. Я понимаю это лучше, чем многие. Никто не будет винить тебя за то, что тебе нужна минута, чтобы собраться с мыслями. Здесь нечего стыдиться. Я имею в виду… я не собираюсь бежать в первую же газету, которую увижу, и продавать твои секреты — секреты, которых я даже не знаю.

Он рассеянно водит большим пальцем по моей ладони.

— Тебя бы здесь не было, если бы я думал, что ты это сделаешь.

Борюсь с тем, чтобы продолжить. Знаю, ему больно, но и мне он сделал больно. А мне нужно снять кое-какой груз со своей груди.

— Послушай, хочешь от меня отгородиться, хорошо… скажи мне, что тебе нужна минутка… что тебе нужно… — я колеблюсь, подыскивая что-то ему знакомое, — сделать пит-стоп (Прим. переводчика: Пит — стоп (англ. pit stop, досл. «остановка над ямой») — техническая остановка машины во время гонки для выполнения заправки топливом, смены шин, смены водителей, быстрого ремонта и проверки технического состояния машины). Ты не должен причинять мне боль и отталкивать меня, чтобы у тебя была некоторая свобода.

Он бормочет проклятие мне в затылок, его горячее дыхание согревает мою кожу.

— Просто ты не хотела уходить — он раздраженно выдыхает. Собираюсь ответить, когда он продолжает. — А мне нужно было, чтобы ты ушла. Я был в ужасе от того, что ты видишь меня насквозь, видишь, что находится в глубине меня, Райли, так, как можешь только ты… и если бы ты увидела то, что я делал… ты бы никогда не вернулась. — Его последние слова — едва слышный шепот, настолько слабый, что мне приходится напрячься, чтобы услышать его. Слова, раскрывающие его окаменевшую внешнюю сторону и обнажающие внутреннюю уязвимость. Страх. Стыд. Беспочвенную вину.

Поэтому ты пытался убедиться, что я уйду на твоих условиях. Не на моих. Контроль должен находиться у тебя. Пришлось причинить мне боль, чтобы я не причинила ее первой.

Знаю, что ему трудно признаваться. Мужчина, которому никто не нужен — мужчина, который отталкивает людей, пока они не подобрались слишком близко — боялся потерять меня. Мысли кружатся в голове. Сердце сжимается от эмоций. Губы изо всех сил пытаются подыскать правильные слова.

— Колтон…

— Но ты вернулась. — Полнейший шок в его голосе останавливает меня. Важность его признания повисает в воздухе. Он проверял меня, пытался прогнать, но я все еще здесь.

— Эй, я уже сталкивалась с подростком, у которого был нож… ты это так, пустяки, — дразню я, пытаясь поднять настроение. Ожидаю услышать смех, но Колтон просто притягивает меня к себе и крепче сжимает, словно ему нужно утешение моей обнаженной кожи, прислонившейся к нему.

Он хочет что-то сказать, потом прочищает горло и останавливается, уткнувшись лицом мне в шею.

— Ты первый человек, который когда-либо знал об этих снах.

Взрыв от его признания сотрясает мой разум. На протяжении всего его лечения, связанного с тем, что с ним случилось, он ни с кем об этом не говорил? Он настолько ранен, так стыдится, так травмирован, и всё прочее, что почти тридцать лет сдерживал этот нарыв внутри себя, не принимая ничьей помощи? Боже мой. Мое сердце сжимается из-за взрослеющего маленького мальчика, и из-за мужчины, сидящего позади меня — так встревоженного произошедшим, что держал это всё в себе.

— А как насчет твоих родителей? Твоих психотерапевтов?

Колтон молчит, его тело напряжено и неподвижно, и я не хочу давить на него. Откидываю голову ему на плечо и склоняю лицо так, чтобы прижаться к его шее. Нежно целую в подбородок, а затем опускаю голову, закрывая глаза, поглощая его тихую ранимость.

— Я думал… — он прочищает горло, пытаясь обрести голос. Он резко сглатывает, и я чувствую, как мышцы его горла движутся под моими губами. — Я думал, что, если бы они о них узнали — узнали реальные причины, стоящие за ними — они бы не… — он останавливается на мгновение, и я чувствую, как от него исходит беспокойство, будто ему физически трудно произносить слова. Прижимаюсь еще одним поцелуем к его шее в молчаливом утешении. — Они больше не захотят меня. — Он медленно выдыхает, и я знаю, что это признание стоило ему дорого.

— Ох, Колтон. — Слова слетают с моих губ, прежде чем я смогу их остановить, прекрасно зная, что последнее, чего он хочет — это мое сочувствие.

— Не надо… — умоляет он, — не жалей меня…

— Я не жалею, — говорю я ему, хотя мое сердце не может не чувствовать этого. — Я просто думаю, как трудно было быть маленьким мальчиком и чувствовать себя одиноким, не имея возможности поговорить об этом… вот и все. — Замолкаю, думая, что сказала достаточно, подталкивая его к теме, которую он, очевидно, не хочет затрагивать. Но ничего не могу поделать со следующими словами, слетающими с губ. — Ты знаешь, что можешь поговорить со мной. — бормочу я, прислоняясь к нему. Его руки, обнимающие меня, напрягаются. — Я не собираюсь осуждать тебя или пытаться исправить, но иногда просто выговориться, избавиться от ненависти или стыда или того, что тебя съедает, делает все немного более терпимым. — Хочу сказать намного больше, но заставляю себя приберечь это на другой день, для другого раза, когда он будет менее ранимым, менее беззащитным. — Прошу прощения, — шепчу я. — Я не должна была…

— Нет, это ты прости, — говорит он, взволнованно вздыхая, наклоняясь вперед и целуя