Валентина Мельникова - Колечко с бирюзой Страница 70

В голубых глазах Наташи, которые в сумраке рассвета казались темнее и глубже, Егор прочитал не просто любопытство, а нечто такое, отчего сладко защемило сердце, а на душе стало легко-легко. Он вдруг испытал не только давно забытое ощущение покоя, а даже что-то похожее на счастье. По уже сложившейся традиции первым его желанием было осадить ее, но, неожиданно для себя, Егор посмотрел на часы и сказал:

— Ладно, Зорька еще подождет. Что тебя конкретно интересует?

Он опять перешел на «ты», и Наташа вздохнула с облегчением: еще одну выволочку и резкий тон она бы уже не перенесла. Сорвалась бы, нагрубила и окончательно испортила бы с трудом налаженные отношения. Чтобы скрыть волнение, она встала, налила воды в кофеварку, включила ее и только тогда задала вопрос, ответ на который ей давно уже подсказало сердце:

— Я заметила у тебя несколько шрамов, а Надежда Васильевна рассказывала мне, что получила на тебя три похоронки. Это все Афганистан?

Егор поморщился:

— Нет, что удивительно: Афган я прошел практически без единой царапины. Так, пара легких контузий, и все, словно хранило меня что-то.

— Сын Степанка сказал, что у тебя наград видимо-невидимо.

Егор с досадой посмотрел на Наташу и развел руками.

— Вот же паршивец! Теплая вода в одном месте не держится. — Он достал пачку сигарет, задумчиво повертел в руке. — Этого добра хватает, а вот с нашивками за ранения явный перебор. — Егор встал со стула, отошел к окну, закурил. Помолчал немного и вновь заговорил, но голос его звучал теперь непривычно глухо, словно пробивался сквозь сдавившую горло преграду. Наташа вдруг пожалела, что затеяла этот разговор. Лицо Егора как-то вмиг постарело, осунулось, глаза смотрели печально, возле губ залегли две глубокие жесткие складки.

— Честно сказать, ненавижу тех людей, которые из пустого любопытства начинают расспрашивать, но к тебе это не относится, — торопливо добавил он. — За последние пятнадцать лет я прошел, кажется, через все круги ада. Через такую грязь и мерзость, что дальше некуда. Одна девочка как-то мне спела: «Отдыха нет на войне солдату…» — и словно судьбу мне напророчила. Сама посуди, после Афгана думал в Союзе передохну, а нет, не тут-то было! Восемьдесят девятый только от Тбилиси отошли, Фергана… Девяностый — Карабах! Девяносто первый — снова Карабах! Девяносто второй — Осетия! Ингушетия!.. Первый раз меня в семьдесят девятом во время операции по захвату наркоторговцев крепко задело. Отлежался в госпитале во Владивостоке. Потом, я уже сказал, в Афгане ни разу по-крупному не зацепило. Но зато в Союзе — пошло-поехало! Сначала во время армяно-азербайджанского конфликта садануло. Три недели в госпитале в Ереване провалялся. Потом уже в Фергане две клинические смерти пережил, а мать чуть четвертую похоронку не получила. К счастью, через друзей успел упредить, мол, жив-здоров, а слухи о моей смерти сильно преувеличены. Девочка, что с тобой? — Он с тревогой посмотрел на Наташу. Она, с побледневшим лицом, смотрела на него глазами полными слез. Он сделал несколько шагов, обнял ее и крепко прижал к себе. — Прости, я даже мужикам такое не рассказываю, а с дамами, видно, вообще разучился беседовать, поэтому и оплошал немного. Сильно напугал тебя?

Наташа шмыгнула носом, слегка отстранилась от него и посмотрела ему в глаза:

— Но ты ведь моряк, так почему же воевал на суше?

— Моряк с печки бряк! — Егор криво усмехнулся и вдруг осторожно, кончиком пальца снял слезинку с ее ресниц. — Удивительно, но я впервые не злюсь, когда ко мне пытаются залезть в душу. — Его шершавая ладонь легла ей на затылок, Наташи-но лицо приблизилось к его лицу, и Егор теперь уже губами попытался стереть следы слез на ее глазах и щеках. — Никто еще меня ни разу не спросил, почему так получилось. На самом деле это парадокс, и, считай, ты первая его заметила. — Он потянул Наташу за руку и усадил рядом с собой на стул. — Так вот жизнь извернулась, что пришлось мне не синие, а в основном песчаные волны рассекать. Поначалу меня откомандировали всего на несколько месяцев в распоряжение Министерства обороны, а они не сильно разбирались, кто из нас моряк, кто пехотинец… Задачу поставили — и шагом марш, солдат! Выполняй, как придется, и выживай, как получится… Там, видишь ли, были несколько другие критерии отбора. Да я и рад был, что так получилось. Забыться мне надо было, по правде сказать, да и жить не очень хотелось… Как вспомню… — Егор махнул рукой и неожиданно весело улыбнулся. — Дело все прошлое, только вот железа во мне, как медяков в детской копилке. В аэропорту, бывало, металлоискатель соловьем заливается, когда сквозь него прохожу.

— И куда же ты теперь после отпуска?

Егор комично вытаращил глаза:

— Ну вот, закудыкала мне всю дорогу! Сплюнь через плечо! — И, дождавшись, когда она выполнит просьбу, добавил: — У меня теперь два пути: один — старый, исхоженный, о котором ты знаешь, второй — попробовать себя, как ни странно это звучит, на педагогическом поприще. Сейчас мои документы в министерстве. Какой уже месяц решают, достоин ли я стать заместителем начальника одного из военных училищ…

— А не лучше ли совсем уйти из армии, найти себе работу по душе и отдохнуть от всего, забыть про эту грязь?

— Смешно, а может, и грустно, что из армии я как раз не хочу уходить. Да и забыть вряд ли получится. Наградила меня судьба отличной памятью, и от прошлого, как говорится, не спрятаться, не скрыться. Степанок вот тоже постоянно забрасывает удочку на предмет служения ему и Отечеству, я и хочу послужить, но там, где что-то умею, знаю и, думаю, сумею научить других.

— Надежда Васильевна рассказывала, что вы с братом близнецы, но он ведь как-то в жизни устроился, семья у него, дети…

— А не рассказывала тебе Надежда Васильевна, что мы всегда бежали в разные стороны?

— Говорила.

— Так и в жизни получилось. Морды он бил только на ринге, а с какой стороны автомат стреляет, уже и забыл поди. А звание такое же, и квартира есть, и жена, и дети… Правда, с последними он подкачал, бракодел несчастный! — Егор опять посмотрел на часы. — Видишь ли, у нас в семье в каждом поколении обязательно рождаются мальчишки-близнецы. Причем одного из них, того, кто первым появился на свет, обязательно называют Егором в честь далекого-далекого предка, кубанского казака, как я полагаю. А вот на нас эта традиция, видно, и закончится. У Славки — девки, Танька по отцу нам не родная, а я вообще к семейным делам не приспособлен.

— Можно подумать, у тебя женщин помимо жены не было?

— Были, что тут скрывать. Но ни с одной до детей дело не дошло, тут уж я в курсе. Кроме того, я не из тех, чтобы женщину с ребенком, тем более с двумя бросить. Я ведь всегда разберусь, где мой, а где чужой… Заметочка на то особая имеется. — Он опять посмотрел на часы и вскочил на ноги. — Ну все, побежал Зорьку доить. — Внимательно посмотрел на Наташу. — А ты не переживай за меня, не надо! Терпеть не могу, когда меня жалеют! Я ведь мужик живучий и, чего хочу, всегда добиваюсь…