Евгения Перова - Созданные для любви Страница 8

Как ни странно, добровольцы были. И даже довольно много. К концу уроков я совсем успокоилась, но мимо нашего переулка прошла с опаской – Евгения Леонидовича там, к счастью, не оказалось. Он пришел через три дня. Открывать мне не хотелось, но вряд ли стоило допускать, чтобы он маячил перед моей дверью. Я впустила его и сразу ушла в комнату. Он прошел за мной:

– Леночка! Леночка, прости меня! Пожалуйста, прости! Почему ты мне сразу не сказала?

– Что не сказала? Что я еще ни с кем не спала? Это что-нибудь изменило бы?

– Но Лена…

– Что – Лена? Интересно, что же ты обо мне думал все это время?!

Я даже не заметила, как перешла на «ты».

– Но ты казалась такой опытной…

– Я?! Опытной?! Ты – мой первый мужчина, я же сказала! Да, у меня было несколько романчиков в институте, но дальше поцелуев я не продвинулась!

Евгений Леонидович был так растерян и потрясен, что мое возмущение вдруг испарилось – я заплакала навзрыд, не в силах больше выносить эту муку. Конечно, он кинулся меня утешать. Это была такая близость, о которой я всегда мечтала: нежная, долгая и неторопливая. Он шептал мне ласковые слова, я целовала его руки…

Потом мы вместе позавтракали, и он ушел.

А через три недели я поняла, что беременна.

Мой организм всегда работал как часы, и когда в положенный срок не случилось того, что должно было случиться, я запаниковала. Глядя на результаты теста, я не верила своим глазам: этого просто не может быть! Мы переспали всего два раза и предохранялись: несмотря на жар вожделения, Евгений Леонидович не забыл про презервативы. «Это нечестно! За что ты так со мной?!» – воскликнула я, неизвестно к кому обращаясь. Наверно, к Мирозданию. Меня вдруг затошнило – то ли от отвращения к самой себе, то ли от уже начавшегося токсикоза. Ладно, тест может ошибаться! Но все подтвердилось, когда я сдала необходимые анализы. Ну и что теперь делать?!

Евгению Леонидовичу я не сказала. Не знаю почему. Да мы практически и не виделись: я привезла домой маму, которая прошла курс химиотерапии и была слаба, как дохлый комар – это она сама сказала, улыбаясь. Я поражалась ее неожиданной стойкости: мама не плакала, мужественно переносила мучительные процедуры и даже успокаивала меня! Я не выдержала и спросила:

– Мама, откуда у тебя столько сил?! Ты что, совсем не боишься?

– Ты знаешь, так странно: я всю жизнь боялась всего на свете, всегда воображала всякие ужасы, переживала заранее, мучила и себя, и вас, а теперь… Понимаешь, все самое страшное уже случилось! И я как-то успокоилась.

Я села на пол и положила голову на край дивана, на котором лежала мама. Она погладила меня по голове:

– Ты моя радость! Девочка моя…

И я заплакала:

– Прости меня, мамочка! Прости!

– Да за что же?!

– Я плохая дочь! Я так мало тебя любила!

– Ну что ты выдумала! Ты хорошая дочь, лучше не бывает! И всегда любила меня очень сильно, просто не умела это выразить, правда?

Я покивала, потом жалобно посмотрела на маму:

– Я хотела тебе кое-что рассказать…

Она улыбнулась:

– Ты беременна?

– Мама! Откуда ты знаешь?!

– Догадалась. От Евгения Леонидовича?

– Ты и это знаешь…

И тут меня осенило: боже, я повторяю мамину судьбу! Как же это вышло?! И почему раньше эта мысль не приходила мне в голову?!

– Леночка, детка, ты ведь понимаешь, что он вряд ли разведется?

– Я не знаю… Думаешь, не разведется? И что мне делать?!

– Рожать, как что?

– Рожать… Без мужа?

– Сейчас совсем другие времена! Мы справимся, ничего.

– И как мы справимся? Если я уйду в декрет? На что мы будем жить?! Ты не работаешь…

– Ну, мы же сдали московскую квартиру! А ты наверняка сможешь найти работу в Интернете – да хотя бы языки преподавать по скайпу! И потом, у нас кое-что есть на черный день. И это очень хорошее «кое-что»!

– Правда?! И что это?

– Принеси-ка бабушкину любимую книжку! И медальон с фотографией Алеши. И ножик захвати – тот, маленький!

Бабушкина любимая книга была сборником стихов Пушкина, еще дореволюционного издания. Она собственноручно переплела эту книжечку, сильно обрезав поля. Неужели она имеет какую-нибудь ценность? А зачем нужен ножик?! Изнемогая от любопытства, я смотрела, как мама открывает медальон.

– Нет, не справлюсь… Руки дрожат… Надо вынуть фотографию, только осторожно!

Фотография моего прапрадеда сильно выцвела, но еще можно было различить его серьезное юное лицо с умным взглядом. Под фотографией оказалась… марка!

– Вот наше богатство!

– И что, она дорогая?!

– Очень! Младший сын Елены Петровны, Николай, был заядлым коллекционером. Часть коллекции, уезжая в Париж, он оставил матери – на черный день. Мы потихоньку продавали, а эта самая ценная.

– А с виду – простенькая.

– Так ценность не в красоте, а в редкости: опечатка, например, или изображение перевернуто. А эта – тифлисская марка, просто редчайшая!

– И сколько она может стоить?!

– Я думаю, сумма будет шестизначная.

– В рублях?!

– Детка, в долларах!

– Не может быть! Так почему же вы?..

– Почему не продали? Да вроде мы и так справлялись. А это твое наследство.

– Мама, послушай, может, нам сейчас и продать марку? Тебе на лечение! Я почитала в Интернете – в Израиле хорошо справляются с такими болячками!

– Да я и тут прекрасно поправлюсь, что ты! Нет, это твое наследство. И не будем больше об этом говорить, хорошо? А теперь возьми книжку!

– А там-то что?!

– Нужно аккуратненько отделить приклеенный форзац. Он только полями прикреплен. Ножичком попробуй!

Поля отошли легко – клей давно пересох. Под форзацем оказалась сложенная вдвое бумажка – когда-то голубая, а теперь пожелтевшая и обветшавшая. Я осторожно развернула – какое-то письмо, написано по-французски…

– Ну что, не узнаешь почерк? – улыбаясь, спросила мама.

– Как я могу узнать, интересно? Оно же девятнадцатого века! Вон, дата стоит: восемнадцатое… или шестнадцатое? Шестнадцатое июня 1828 года… И подпись… Боже мой! Мама, это что – правда его подпись?!

Я, не веря своим глазам, смотрела на характерный росчерк в конце: «А. Пушкин»!

– Да, это его письмо. У них был роман, у Александра Сергеевича и матери Елены Петровны. Она вообще была дама любвеобильная – в обществе даже злословили, что все ее пятеро детей от разных мужчин. Похоже, что один из старших братьев Елены Петровны – сын Пушкина. Прочти письмо – никаких сомнений не останется.

Вот это да! Неизвестное письмо Пушкина! Да это же сенсация! Я забыла обо всем, разбирая летящие французские строчки – руки у меня дрожали от восторга. Дочитав, я покачала головой:

– Да-а… Ничего себе… Но там только намек на отцовство.