Мария Чепурина - Три встречи в Париже Страница 8

Думаю, описывать фасад собора нет смысла: почти все видели его на картинках, а тем, кто не видел, лучше один раз посмотреть, чем выслушивать мои корявые россказни, не способные передать этой красоты. Но каким бы впечатляющим ни был собор снаружи, внутри он оказался еще круче! Едва зайдя, я поняла, что до этого недооценивала Нотр-Дам! Он был огромным, но не подавляющим, богато украшенным — но не напыщенным, многоцветным, разнообразным, но не аляповатым. И еще он совершенно не поддавался фотосъемке: как ни выстраивала я кадр, какие ракурсы ни выбирала, у меня все равно получались какие-то скучные отпечатки архитектурных сооружений, совершенно лишенные атмосферы величественности, которую так хотелось бы унести с собой!

Мы рассчитывали, что посещение Нотр-Дама будет кратковременным. Сколько времени можно рассматривать одну церковь? Оказывается, много. Особенно если она размером со стадион, а одно окошко в ней по площади не меньше, чем квартира моей бабушки.

В центре собора, как и в любом католическом храме, располагались ряды сидений для прихожан. Такие же сиденья были и в некоторых из приделов — закутков, расположенных по периметру храма, своеобразных церквей внутри церкви. Судя по всему, каждый из них был посвящен определенному святому. Мы передвигались из одного придела в другой, осматривая находящиеся там витражи, статуи, алтари и другие предметы культа. В приделе Св. Дениса неожиданно обнаружилась православная икона. В другом мы увидели большую картину с изображением Иисуса Христа, которая явно принадлежала не средневековому, а современному художнику.

— В нашей церкви такого искусства не встретишь, — заметила Ира.

А вот свечки в храмах были, хоть раньше я и считала, что ставят их лишь православные. Выглядели они, конечно, совсем не как наши: низенькие, беленькие, в стаканчиках с изображением Девы Марии. И подсвечники были не круглыми, как мы привыкли, а прямоугольными, ступенчатыми. Кроме солнечных лучей, проникающих сквозь окна с разнообразными витражами, это был единственный источник освещения.

Некоторые приделы напоминали склады: в них стояли какие-то картонные коробки вперемежку с деревянными шкафами — исповедальнями, которые, похоже, вышли из употребления. Исповеди принимались в специальных закутках, закрытых прозрачными, но звуконепроницаемыми дверями. На этих дверях было указано, как зовут священника и на каких языках он разговаривает.

В одном месте мы увидели кукольную композицию, изображающую начало строительства Нотр-Дама. Человечки в средневековых костюмах трудились с помощью самых примитивных устройств, и я в очередной раз поразилась их работе:

— Сколько же времени надо было, чтобы построить ТАКОЙ собор с помощью таких инструментов?

— Почти двести лет, — прошептала сестра. — По тогдашним меркам это еще быстро! Ты только подумай: скоро уже семьсот лет, как Нотр-Дам открыл свои двери! Куликовская битва еще не случилась, а он уже принимал прихожан! Представляешь, сколько королевских свадеб, похорон и всяких исторических событий помнят эти стены?!

— А коронации всяких Людовиков тоже здесь проходили? — спросила я.

— Нет. Коронации, — ответила Маринка, — были в Реймсе. Так со Столетней войны повелось. Здесь была только самая знаменитая — коронация Наполеона и Жозефины.

Через час или больше мы, нагулявшись внутри собора, наконец вышли. И обратили внимание на то, что к левой его стороне, если стоять лицом к фасаду, выстроилась какая-то очередь. Оказалось, что там пускают — правда, за деньги — подняться на верх собора. Это показалось нам любопытным, так что мы встали. Очередь была довольно длинной, но шла быстро. Так что очень скоро мы уже поднимались по узкой винтовой лестнице, каменные ступени которой оказались настолько старыми, что успели закруглиться под многочисленными ногами, так, словно были сделаны изо льда и подтаяли.

По прохождении определенного расстояния нас запустили в комнатку, где продавались разные сувениры. Оказавшийся поблизости соотечественник объяснил, что нужно дождаться спуска предыдущей группы, и только тогда можно будет идти дальше. Наконец с лестницы донесся топот ног, и вскоре нам позволили подняться на смотровую площадку.

Мы поднялись — и оказались наконец в том Париже, о котором столько мечтали! Не в городе медленного метро, плохого отопления и высоких цен, а в городе садов и мостов, широких проспектов и старинных церквей. Эйфелева башня, купола Пантеона и Дома инвалидов, Сена с речными трамвайчиками — все, ради чего мы приехали, было к нашим услугам. А знаете, каким Париж был в целом? Почти белым. Бежевым, светло-серым и светло-желтым, если внимательно приглядеться. Именно этих цветов были старинные пяти-шестиэтажные дома, из которых состоял город. Узкие и оттого кажущиеся длинными, они лепились вплотную друг к другу, словно толпящиеся и встающие на цыпочки люди, которым не терпится что-то увидеть. Крыши домов были серыми или красными, а на большинстве из них виднелись оставшиеся от старых времен печные трубы — опять-таки белые.

Вместе с нами и другими посетителями на этот прекрасный вид любовались горгульи — мифические чудища из камня, по традиции охранявшие средневековые храмы. У некоторых из них вид был задумчивый, мрачный, даже скучающий: такой, словно они недовольны тем, что видят внизу. Другие сидели, разинув пасть, словно собираются укусить кого-то. Я придумала сделать такую фотку, словно горгулья пожирает купол Пантеона. Было бы совсем хорошо, если бы вокруг смотровой площадки не стояло высокое проволочное ограждение: оно, конечно, приносило пользу тем, что не давало кому-нибудь вывалиться, но зато фотографировать мешало.

Покинув Нотр-Дам, мы снова встали перед выбором, куда идти. Утренний спор разгорелся с новой силой. «Сейчас подеремся», — подумала я. В этот самый момент мимо нас прошла группа русских туристов, и их экскурсоводша объявила: «Сейчас мы отправимся в Латинский квартал, а по дороге я покажу вам самую узкую улицу в Париже!»

Мы посмотрели друг на друга и поняли без слов. Всем стало неожиданно любопытно увидеть самую узкую улицу, да еще и бесплатно послушать гида. Кроме того, этот неожиданный вариант появился как бы со стороны, не был предложен ни одной из нас, а значит, не создавал ситуации, в которой были бы победившие и проигравшие. Одним словом, мы направились за группой. Прошли по мосту, попетляли среди старых улочек, любая из которых, на мой взгляд, уже могла претендовать на звание самой узкой, и, наконец, остановились.

— Вот она, самая узкая улица в Париже, — улица Кота-Рыболова! — провозгласила экскурсовод. — Но лучше туда не ходить, там опасно. На голову что-нибудь может упасть.