Елена Колина - Барышня и хулиган Страница 8

— Ты что, не поняла? — бесстрастно произнесла Алка. — Она пьяная. Пойдем на балкон, я покурю.

Даша вытаращила глаза, ей даже в голову не приходило, что они с Алкой могут курить, а их родители — так выпить, чтобы лежать в подъезде, как алкоголики…

Девочки вышли на огромный балкон, Алка вытащила сигареты из-за цветочного горшка Галины Ивановны, страстной любительницы цветов. Боясь поднять глаза, Даша смотрела вниз, на Фонтанку.

Медленно, прерываясь на всхлипывания, Алка рассказала Даше историю в том виде, что знала сама.

Галина Ивановна окончила институт с красным дипломом, потом увлеченно училась в аспирантуре. Перед защитой диссертации вдруг появился Алкин отец, молодой лейтенант, и увез Галину Ивановну к месту службы на Дальний Восток. Там, в военном гарнизоне, Галина Ивановна родила Алку. А потом затосковала. Жалела о незаконченной диссертации, скучала по Ленинграду. Так скучала, что начала пить. И теперь два раза в год у нее бывает… ну, в общем, бывают… запои, это можно вылечить, она же не алкоголичка, а больная, вылечить трудно, но можно!

— Давай я с тобой посижу, пока твой папа из академии не придет, — предложила Даша, и до позднего вечера они сидели на Алкиной кровати, шептались, не переставая что-то жевали, хихикали и пытались делать уроки, которые даже старательной Даше показались вдруг не самым важным в мире делом.

Пришел Алкин отец, высокий, плотный, с красным лицом и постоянно открытым в полуулыбке ртом. Казалось, что он вот-вот скажет «га-га-га!». Выйдя от Галины Ивановны, он злобно посмотрел на Алку и, не в силах сдержаться, заорал:

— Почему мать пила сегодня?!

Уперев в Дашу палец и разглядывая ее так, что она втянула голову в плечи, сурово спросил:

— А эта что здесь делает?!

Алка замельтешила, забегала глазами, залепетала что-то невнятно. Даша задом выпятилась из комнаты и убежала, забыв у Алки портфель.

«Конечно, каждому неприятно иметь свидетелей в такой ситуации, — думала Даша, прыгая по лестнице. — Алка, наверное, потому такая вялая, что отец на нее всегда орет».

Алка боялась, что Даша в ужасе от нее отшатнется, но эта история как-то по-родственному сблизила подруг. Имей Даша какую-нибудь тайну, она для равновесия отношений доверила бы ее Алке, но никаких тайн в ее распоряжении не нашлось. Она жалела Алку во время запоев матери, случавшихся с точностью часового механизма дважды в год, весной и осенью. Остальное же время даже не помнила, что милая, умная Галина Ивановна, преподававшая физику в педагогическом училище будущим училкам, ведет себя как настоящая алкоголичка.

Шелестящим голоском Галина Ивановна ласково обращалась к мужу и дочери: «Алексей, дорогой… Аллочка, пожалуйста…» — и огромный неуклюжий полковник со всех ног бросался выполнять ее приказание. Хрупкая и на вид беспомощная, она умело маскировала приказание робкой просьбой, как будто ожидая немедленного грубого отказа. Отказа не следовало ни в чем. «Несчастная наша мама», — с придыханием говорил полковник, нежный с женой и непрерывно орущий на Алку. Отец с дочерью вместе наслаждались службой тишайшей Галине Ивановне, которая управляла ими железной рукой. Когда полковнику все нравилось, он командовал Алкой, как взводом солдат, а если в доме шло что-то не так, распекал, как нерадивого сержанта. Отец держал ее в постоянном страхе, а мать искусно манипулировала любовью. Самой Алкой никто не интересовался.

Раньше отец проявлял к ней больше внимания. До девятого класса Алка обязана была встречать его с работы с дневником в руках, и если отметки были не те, что ожидались, тут же получала дневником по физиономии.

«Ты уроки сделала? Покажи!» — каждый вечер бодро рокотал полковник. Дрожа лицом, Алка обреченно волоклась к нему с тетрадками. Она старалась днем и ночью быть готовой к родительскому досмотру, как заключенный к обыску, но все же редкий вечер обходился без скандала.

Галина Ивановна в домашнее воспитание не вмешивалась, не желая тревожить действительно замечательную преданность своего мужа. Возможно, думала, что преданность мужа при ее «болезни» сохранять удобнее и безопаснее, чем ссориться с ним из-за замученной муштрой дочери. В своей семейной жизни она делала все, что могла, старалась. Например, готовила обед. Когда Даша обедала у них, то всегда чувствовала себя неловко. Ей казалось, что от нее ожидают восторгов. Алка искусственным ангельским голоском каждую минуту приговаривала: «Как вкусно, мамочка, спасибо, мамочка!» А полковник, расплываясь в широкой улыбке, скандировал над супом: «Наша мама — молодец!» Даша ловила себя на том, что с идиотической улыбкой смотрит на Галину Ивановну и тоже сейчас начнет ласково напевать, как будто поощряя дебила. «Сейчас полковник растает, — раздражалась она. — Мама тоже готовит обед, и ничего, никто ее за это не восхваляет, просто скажут спасибо, и все».

Даша даже несколько преувеличивала их с Папой благодарность за Сонин обед, поскольку обедали они все вместе крайне редко. Она прибегала домой днем и в одиночестве съедала свою котлету или вытаскивала куриную ногу из бульона. Соня возвращалась с работы в семь, когда Даша была еще не голодна, и ела на кухне, уткнувшись в журнал. Ужинали бутербродами, не отрываясь от книжек, уже в постели. Папа забегал из института всегда в разное время, в зависимости от расписания лекций. После вечерних лекций он приходил поздно, а по субботам часто сидел дома с очередным аспирантом, и тогда Соня по нескольку раз подавала им в кабинет кофе, а сами они с Дашей располагались на диване с книгами и едой.

Папа вносил немалый вклад в ведение домашнего хозяйства. Утром Соня собирала его в поход, который назывался «за кефиром». «Соня! Где моя кефирная сумка?» — гордо вопрошал Папа и отправлялся в соседний магазин. Возвращался он, позвякивая стеклянными бутылками, с небрежным, чуть усталым выражением лица человека, выполнившего свой долг, невзирая на трудности. «Еще ряженку добыл», — важно произносил Папа, водружая сетку на стол, и ждал, когда Соня его похвалит.

В первый день после осенних каникул на втором уроке истории в девятом «Б» появился директор, а за ним уверенно вошел парень в зеленой стройотрядовской куртке, подчеркнуто взрослый на фоне девятиклассников, напоминающих крупных мышей в своих мешковатых серых костюмах.

— Это Сергей Селиванов, он будет учиться с вами, — произнес директор, опасливо кося глазом в сторону доски, словно боясь, что его будут ругать.

Директор, невысокий щуплый дяденька в вечно помятом костюме, был единственным, кроме физкультурника, мужчиной в школе. Он с большим пиететом относился к своей жене, историчке, дородной щекастой тетке, выпирающей в разные стороны из своих платьев и с таким широким задом, что на него можно было поставить чемодан. Ученики пребывали в полной уверенности, что дома историчка бьет директора и лишает сладкого за провинности. Воспитанный в строгости, директор на всякий случай опасался всех учительниц, находящихся у него в подчинении. Парень в стройотрядовке, ни на кого не глядя, прошел к свободному месту на последней парте. Его проводили опрокинутые от зависти глаза мальчишек и заинтересованные взгляды девчонок. У Даши внутри что-то тоненько прозвенело, началось в животе, пощекотало в груди и вышло наружу страстным шептанием в Алкино ухо: «Алка, он мне нравится, умираю…».