Кэтрин Стоун - Исцеление любовью Страница 8

Она потянулась к телефонной трубке.

— Кэтлин, ты что собираешься делать?

— Позвонить доктору Шеридану.

Патрик хорошо знал и уважал Шеридана — главу онкологического центра при Уэствудской больнице. Кроме того что Стивена хорошо знали в медицинских кругах, он был очень отзывчивым, знающим, здравомыслящим и честным человеком.

Лучшего доктора для Патрика найти было бы просто невозможно. Но Фалконер не хотел обращаться к маститому коллеге. И как только Кэтлин начала набирать номер Стивена, Патрик схватил ее за руку:

— Остановись!

Кэтлин подчинилась, и телефонная трубка зависла в воздухе.

— Почему?

— По той простой причине, что сейчас только шесть часов утра.

— Стивен уже давно проснулся.

Кэтлин на мгновение нахмурилась, но тут же улыбнулась:

— К тому же я подумала, что сейчас он уже здесь. Они с Кристиной скорее всего навещают своего сына, которому сегодня пошел третий день.

— Мальчик, наверное, родился не очень здоровым, если на третий день своей жизни уже попал в больницу.

— Он совершенно здоров, только родился раньше срока. Наверное, поэтому у него и нашли шумы в сердце.

— Тем более не стоит беспокоить доктора Шеридана!

— Это незначительные шумы, Патрик. Маленький Дэвид Шеридан прекрасно себя чувствует. Сегодня его должны выписать из больницы и отправить домой.

Кэтлин вновь потянулась к аппарату и нажала на кнопку первой цифры.

— Итак…

Снова рука Патрика остановила ее. Скорее это была одна белая кость или ледышка. Но, коснувшись теплого локтя Кэтлин, она не растаяла, а осторожно взяла у той телефонную трубку и положила на место.

— Вот так, — эхом ответил Патрик. — Между восемью и девятью часами я сам позвоню Стивену. И он сделает мне биопсию костного мозга. Сегодня, завтра утром или в любое другое время, когда ему будет удобно. А ты садись-ка на самолет и лети. Не задерживайся больше, иначе опоздаешь на теплоход.

— Я никуда не поеду!

— Поедешь. Мы же договорились.

Рука живого скелета отмахнулась от готового сорваться с языка Кэтлин протеста. Она хотела было напомнить, что никогда не соглашалась ехать сразу же, как только будут получены анализы крови. Но Патрик не дал ей этого сделать.

— Это путешествие для тебя очень важно, — тихо сказал он. — Очень важно! У меня предчувствие, что ты обязательно там кого-нибудь встретишь.

— Я? Тайное свидание на море?

Но он не улыбнулся.

— Да, ты. Именно ты.

— Что ж, спасибо за столь романтичное предсказание. Но я путешествую одна, а потому легко могу обменять билет на рейс, где твое пророчество не сбудется.

— Кэтлин, послушай меня! Я хочу, чтобы ты поехала в этот круиз. Можешь считать это суеверием, но я действительно уверен, что поездка принесет тебе счастье. А пока доктор Шеридан назначит мне хорошее лечение, и к твоему приезду я уже буду отлично себя чувствовать.

А если я останусь?

Кэтлин взглянула на Патрика и прочла ответ на его бледном лице еще до того, как услышала:

— Если ты останешься, то опухоль целиком парализует мой спинной мозг, и тогда даже такой прекрасный специалист, как доктор Шеридан, вряд ли сможет что-нибудь сделать.

— Хорошо, — тихо ответила Кэтлин. — Я поеду. Но можно мне будет хотя бы узнать диагноз у Шеридана?

— Только в том случае, если ты обещаешь не возвращаться раньше времени.

Кэтлин нахмурилась и тяжело вздохнула.

— Я жду, Кэтлин, — сурово поторопил ее Патрик.

— Хорошо. Я обещаю.

При этом она отлично понимала, как трудно и даже невозможно будет Патрику сказать ей, что он умирает. Тем более по телефону.

— Ты разрешишь доктору Шеридану самому сообщить мне о результатах биопсии?

— Конечно. Я разрешу ему информировать тебя обо всем.

И вампир улыбнулся слабой, тоскливой улыбкой…

Глава 4

Рейс 904 Лос-Анджелес — Нью-Йорк

Воскресенье, 21 апреля 1999 года

Все время, пока она ехала в аэропорт, садилась в самолет и летела на другой конец страны, ее мучила одна и та же мысль: «Никогда не забывай, моя Кэтлин, что я с тобой. Что мы с тобой. Что будем любить тебя всегда! Всег…»

Так вместе с жизнью закончилось последнее письмо ее матери — Маргарет Тейлор. Воспоминания о той далекой ночи оставались четкими и ясными. Тогда в их дом вошла смерть…

Началось все с того, что Кэтлин услышала стук от падения тяжелого тела. Звук, который она не забудет никогда.

Кэтлин бросилась в спальню матери. Дверь, как обычно, была приоткрыта. В последнее время Маргарет специально не закрывала ее, чувствуя, что здоровье ухудшается. По ночам Кэтлин на цыпочках подходила к комнате спящей матери и прислушивалась к ее дыханию. Убедившись, что все в порядке, она возвращалась к себе, ложилась и спокойно засыпала.

В ту ночь Кэтлин исполнилось шестнадцать лет. Она сидела на своей кровати в ночной рубашке, с жемчужным ожерельем на шее — подарком матери ко дню рождения.

Кэтлин казнила себя впоследствии за то, что не заглянула к матери, а задумчиво сидела и смотрела в окно, перебирая жемчужины. К действительности ее вернул только донесшийся из спальни Маргарет стук.

И вот теперь она упрекала себя за то, что не вошла к матери на несколько секунд раньше. Как знать, если бы она застала Маргарет за составлением того трагического письма, то, возможно, смогла бы убедить мать остановиться, успокоить ее и тем самым предотвратить роковой сердечный приступ…

Позже Патрик выскажется по поводу наблюдательности Кэтлин. И будет прав. Ведь воспоминания окружающих носили весьма ограниченный характер и касались в основном отдельных деталей. Кэтлин — другое дело. Ей не требовалось подстегивать воображение, так как в памяти произошедшее сохранилось с фотографической точностью.

Вбежав в спальню матери, Кэтлин увидела, что та лежит на полу. Рядом с ней в беспорядке разбросаны чистые розовые листки бумаги. Стоявшая на столе свеча из сиреневого воска замигала и осветила разлитые на столе чернила.

Уезжая с телом матери в больницу, Кэтлин забыла потушить свечу, а когда вернулась из морга, та уже погасла. Восковой столбик оплавился почти до основания. На подсвечнике, как крупные слезы, застыли капли воска.

Выплакавшись, Кэтлин села за стол Маргарет и принялась читать недописанное письмо матери. В душе ее поднялась буря. Она возненавидела эти листки бумаги, а более всего — человека, принесшего ее матери столько страданий.

С тех пор прошли годы. И все это время Кэтлин хранила в душе ненависть к своему отсутствующему отцу. Лишь в последнее время она стала понемногу успокаиваться, думая при этом больше о матери, нежели о себе. Но чувство глубокого презрения к тому человеку осталось в ее сердце, видимо, навсегда.