Елена Искра - В глубине стекла Страница 8

Олег прошёл к балконной двери, снова дал пинка безвинной кроссовке, вышел на балкон и, взявшись за перила, глубоко втянул ноздрями сухой, теплый воздух. Ветерок тянул с запада, пахло пустыней.

Пустыня, страшная и манящая, бесконечная и беспощадная, постоянная в своей изменчивости движущихся песков, безмолвное пространство одиночества и смерти. Только древняя египетская цивилизация, зародившаяся среди пустынь, могла породить такой всеохватывающий культ смерти, культ мёртвых. Пустыня — это осколок вечности, среди кипения мгновенно гибнущей и возрождающейся вновь жизни.

Олег вспомнил, как, впервые попав в пустыню, он был околдован её могучим, величественным покоем, как ему вдруг захотелось идти и идти, всё дальше и дальше, в объятия бесконечности.

Вот и сейчас, едва почувствовав запах пустыни, он снова испытал то неизъяснимое волнение первой встречи с вечностью. Собственно, именно пустыня почему-то и стала той последней причиной, которая помогла принять окончательное решение остаться в Египте на целый год. Хотя и других причин хватало, чтобы уехать из Москвы куда угодно, хоть к чёрту на рога, хоть в Африку.

Африка! Загадочная страна детских грёз. Ещё дошколёнком, декламируя «Айболита», он ярко представлял удивительную Лимпопо, а прочитав подростком роман Б.Пруста «Фараон», бредил Древним Египтом.

«Чёртова Африка! — проворчал он про себя. — Чёртов Египет!» За десять месяцев всё это надоело до зубовного скрежета, до тошноты и рвотных позывов. Особенно еда. Совершенно безумно хотелось съесть хоть кусочек чёрного хлеба с селёдочкой, хотелось квашеной капустки, солёного огурца. Именно солёного, а не маринованного из банки, какие продавались здесь в магазинах европейских товаров.

Сначала местная кухня даже понравилась, обилие свежих овощей и фруктов круглый год приятно ласкало глаз и радовало измученный зимней московской картофельно-крупяной диетой организм. Но потом… Сейчас, набирая себе на тарелку еду со шведского стола, Олег тщательно выбирал из всего салатно-гарнирного обилия лишь помидоры, огурцы и картошку. Ни горы маринованных маслин, ни миски с нарезанной зеленью, смешанной с остро-солёной брынзой, ни наструганный крупными кольцами лук, ни пропитанные какими-то специями баклажаны, ни ещё какие-то морковно-капустные смеси его больше не привлекали. Ароматы восточных приправ внушали отвращение, и хотелось обычной российской котлеты с жареной картошкой. Впрочем, картошка здесь была, но приготовить её ухитрялись настолько безобразно, что есть её приходилось уже без всякого удовольствия — была она тут не жареная, не варёная, а тушеная, причём с какими-то местными подливками и специями. С мясом местные повара обращались так, будто готовили его, преодолевая внутреннее отвращение. «Что это?» — тыкал в первые дни Олег пальцем в покрытые обжаренным тестом куски, получая каждый раз один и тот же ответ: «коров», была ещё, правда «кура». Спасали вкусный хлеб, разнообразная выпечка, местная простокваша и фрукты, поглощаемые им в огромном количестве.

Такая вынужденная диета, вкупе с ежедневным подводным плаваньем, позволяла сохранять подтянутую стройность, что при бронзовом загаре совершенно неотразимо действовало на приехавших отдохнуть женщин. Впрочем, слово «отдохнуть» каждая из них понимала по-своему. Если не брать в расчёт тех, которые приезжали со своими мужьями или любовниками, то одни, действительно, ехали с детьми понежиться на солнышке, поплескаться в море, другие ехали с подругой, чтобы отвлечься от домашних забот, позагорать, поездить на экскурсии, а третьи ехали откровенно «оторваться», прихватив солидные запасы спиртного и презервативов. Но даже самая благоразумная мамаша, находящаяся под зорким наблюдением собственного дитяти, окунувшись в эту курортную атмосферу праздника и развлечений, испытывая от жаркого солнца чувство восточной страстной истомы, записывалась к Олегу на подводное плавание и вполне откровенно, «случайно», начинала прижиматься и расспрашивать, где тут можно повеселиться, после того как ребёнок уснёт. А уж те, которые ехали «оторваться по полной», вроде сегодняшней Верки, те вообще… Вначале всё это Олегу льстило, потом надоело, потом стало бесить до такой степени, что он начал срываться и грубить, так, что к нему даже перестали записываться и резко упала выручка. Теперь он относился ко всему этому с равнодушным спокойствием, не отказывая никому в вежливых знаках внимания, снисходительно позволяя иногда себя соблазнить. Женщины шли как бы мимо него длинной чредой, особо не задевая, не оставляя воспоминаний, а он оставался таким же одиноким, как напомнившая о себе сейчас ветром Аравийская пустыня.

Раздражало только, что женщины, добившись того, чего им собственно и хотелось, начинали представлять дело таким образом, будто это он — коварный соблазнитель, а они — слабые заблудшие овечки, поддавшиеся минутной слабости. Да ещё порою предъявляли на него какие-то свои права. Впрочем, он старался относиться к этому философски, тем более что отдыхать сюда приезжали ненадолго, на одну-две недели, не больше, и дамы довольно быстро оставляли его в покое. Даже одна неделя с перелётом стоила недёшево. Бедные сюда не приезжали, хотя и богатые тоже — у тех свои курорты. А тут так, курорт для среднего класса.

«Интересно, — подумал он вдруг, — а откуда у Ольги деньги на эту поездку? Зарплата в школе — слёзы одни, отец у неё умер, мать — пенсионерка, да ещё больная. Неужели «спонсор» объявился? Наверняка, откуда же ещё? Все они одинаковые, — продолжал он думать с непонятным озлоблением, — лживые, эгоистичные, прячущие за красивыми словами свою беспринципность, готовность в угоду собственным интересам предать другого или продать себя».

«Все мы, бабы — стервы», — вспомнилась ему строчка припева из популярной одно время песенки.

«Вот уж точно, — продолжал он думать с тем же непонятным озлоблением. — Все они стервы. И Вика эта, тоже мне референт-переводчик, языковая практика у неё слабая, «входящие», «исходящие»… Какой же переводчик этим занимается? Это секретарши работа. Секретутка! Ясно, каким местом она на поездку заработала…

А Верка эта, шалава? Бабе ведь лет под сорок, а всё туда же. Сама его неделю назад зазвала к себе в номер: «У меня есть чёрные сухарики, сервелатик, водочка наша, новосибирская, очень приличная…», только что в штаны к нему не лезла. И сюда, к нему, сама напросилась («Мне так хочется посмотреть, как ты живёшь!»). А что тут смотреть? Стандартный номер, просто, наверное, подружка сама с мужиком в их номере в это время кувыркалась, ну её и выставила. И Ольга…» — нет, думать так же про Ольгу почему-то не получалось.