Карен Темплтон-Берджер - В атмосфере любви Страница 8

Первые слова, произнесенные дедом, не особенно смягчили ситуацию.

— Что ты, черт побери, сделала с собой?

Гвин догадалась, что речь идет о волосах. По правде говоря, она сама была расстроена той стрижкой, которую ей сделали в парикмахерской на прошлой неделе. Она просила постричь ее коротко. Но не наголо.

— Отрастут, Поппи.

Дед хмыкнул в ответ. Ангус Робертс сидел в кресле у эркерного окна. Вытянутая вперед нога с закованной в гипс лодыжкой покоилась на маленькой обтянутой коричневой кожей скамеечке. Он махнул рукой в сторону кресла-качалки напротив себя и коротко сказал:

— Сядь.

Гвин, конечно, сейчас переживала не лучший момент своей жизни, но, определенно, еще не опустилась до уровня одной из тех собак, что дремали у пузатой печи в центре комнаты. Она скрестила на груди руки и осталась стоять, молча глядя в бледно-голубые стариковские глаза. Он понял намек.

Вздохнув, дед заговорил снова. Его монотонно-размеренный старомодный выговор уроженца Новой Англии придавал словам странное звучание.

— Не угодно ли присесть, сударыня? Так лучше?

— Пойдет, — кивнула Гвин, опускаясь на краешек кресла.

С минуту или две ни один из них, казалось, не знал, что сказать. Даже прослушивания не заставляли ее так нервничать, как сейчас, сидя перед человеком, который не раз жаловался, что на него под старость лет навьючили ребенка, и который никогда не одобрял ее устремлений. Бывали времена, когда одно только приглашение на разговор в эту гостиную вызывало у нее безумный страх. Нет, конечно, Поппи ни разу ее и пальцем не тронул. Но то, что он не понимал ее, было гораздо хуже. Поскольку Гвин не могла переделать себя, ей было больно и обидно. Когда она была ребенком, эта обида заставляла ее бояться аудиенций у деда, когда она стала подростком, ее они уже просто злили.

А теперь, став взрослой, она испытывает грусть. И нервничает.

Щелкнувшее в печи полено заставило ее вздрогнуть; с другой стороны, потрескивание огня хоть немного смягчало неловкую тишину, царящую в комнате. Ангус сидел боком к окну, одним глазом косясь в старый цветной телевизор в противоположном углу, по которому шла какая-то игровая передача. Поначалу Гвин казалось, что он не обращает на нее никакого внимания. Она была уже готова обидеться, но потом до нее дошло, что, возможно, дед смущен не меньше, чем она.

Бобо, золотистый нечистокровный ретривер, подарок Алека на Рождество, когда ей было четырнадцать лет, бочком подобрался к ней и положил голову на колени. Две другие собаки, черный Лабрадор и гончая, которые появились здесь лет пять назад, не собирались покидать свои теплые места у огня. Гвин не винила их за это.

Поглаживая Бобо по голове, Гвин искоса принялась разглядывать деда, воспользовавшись тем, что тот увлеченно смотрит телевизор. Он совсем одряхлел, как и его гостиница, подумала она. Впалые щеки, покрытые сизой щетиной, седые, давно не стриженные усы. Голубые глаза выцвели и утратили ту соколиную резкость взгляда, которую она помнила. Волосы, все еще густые, торчали в разные стороны длинными спутанными прядями, как у привидения, восставшего из могилы на Хэллоуин. Из-под старого халата в синюю и зеленую клетку, который Нана грозилась выбросить еще лет десять назад, выглядывали серые кальсоны. На ту ногу, что без гипса, до середины икры был натянут носок с вытершейся пяткой и допотопная кожаная тапочка. А ведь когда-то он был красивым, импозантным мужчиной. Если бы Нана была жива, она бы сурово выговорила ему за такое пренебрежение к своей внешности.

По телевизору началась реклама.

— Так… — Большая жилистая рука потянулась к стоящему сбоку столику и нащупала трубку, лежащую в стеклянной пепельнице. Когда конец трубки занял свое место в уголке рта, просочились более значимые слова: — Почему ты приехала домой?

По-прежнему никакого удивления, лишь легкое любопытство. Не больше интереса, чем к вопросам, которые задавал ведущий телеигры.

— Приближается день Благодарения. В следующий четверг.

Она не была готова выпалить: «Потому что у меня ничего не вышло — как ты и говорил».

Он набил трубку табаком и покосился на внучку.

— Ну и как? — Спичка вспыхнула и скрылась из виду, утопленная в чашечке трубки. — Поймала свой счастливый шанс?

— Не надо сарказма, Поппи. Пожалуйста.

Всклокоченная бровь поползла вверх, затем половина рта, не занятая трубкой, расплылась в широкой ухмылке. Старик потряс спичкой и бросил ее в пепельницу.

— Так, значит, нет? Я правильно понял?

— Пока нет. — Она решила сменить тему. — Как твоя нога?

Он постучал трубкой по гипсу.

— Это безобразие снимут через две недели. Наверное, Мэгги уже рассказала тебе, что случилось. — Увидев ее смущенное лицо, он добавил: — Они хотели скрыть от меня то, что ты приезжаешь. Думают, что я не только неуклюжий, но и глухой.

— Скорее безмозглый, — сказала Гвин, намеренно возвращая разговор к его сломанной ноге. — Ну зачем ты полез чистить водосточную канаву? Алек мог сделать это.

— Потому что ее надо было прочистить, а Алек был занят в школе, и я не помню, чтобы кто-то говорил мне, что я не в состоянии больше заботиться о своем собственном доме. Почему ты дома?

Он наклонился вперед в своем кресле. Клубы дыма окутали его лицо.

— Я уже сказала…

— Насчет дня Благодарения? Ну уж нет, уволь. Я не поверил в это ни на минуту. Сколько было всяких праздников, а ты не приезжала. Отвечай.

— Хорошо, Поппи. Может быть, я просто решила, что пора навестить вас. Это тебя устроит?

Прищурив глаза, дед запыхтел трубкой.

— Допустим. Но почему так рано?

— А почему бы нет? — бросила она, ожидая резкого ответа.

Ответа не было. Слега удивленная его молчанием, Гвин обвела глазами комнату. Здесь тоже ничего не изменилось. Кое-что начало проясняться.

— Алек сказал, что дела идут неважно.

— Трудные времена, — проговорил старик, — люди стали меньше путешествовать.

— Брось, Поппи, это всего лишь отговорка. В Нью-Гемпшире больше гостиниц, чем жителей. И очень многие, насколько я знаю, работают вполне успешно.

— Мы еще держимся, юная леди. Пока что уволили только одну горничную, и то потому, что она так и так собиралась переехать в Вирджинию.

Гвин отлично знала, что в гостинице была только одна горничная. Значит, не осталось ни одной.

— А когда в последний раз делали ремонт? Вестибюль уже похож на декорации к «Семье Адамсов».

По выражению лица деда она догадалась, что он не понял, о чем она говорит, но из гордости не стал спрашивать.