Дороти Иден - Таинственная Клементина Страница 8

Когда сиделка оставила ее одну, Брижитт никак не могла заснуть. Два убогих холмика под простыней — то, что теперь представляли собою ее ноги, — неотрывно притягивали ее взгляд. Стоило ей отвести глаза, — и в ее воображении вырисовались стройные и такие подвижные ножки Присси. Она тут же представляла себе эту девушку распростертой на широкой испанской постели, а саму себя — нетерпеливо переминающейся с ноги на ногу, стоящей на свежем осеннем ветру в ожидании Фергюссона. Вот как все должно было бы быть! Впрочем, он не должен застать ее в подобном расположении духа! Ведь ему необходимо видеть улыбающуюся и уверенную в себе жену, для того, чтобы не терять надежды на то, что она выбежит ему навстречу, когда он в следующий раз приедет в отпуск!

Не успела она об этом подумать, как дверь открылась, и Фергюссон появился на пороге. Он подбежал к кровати и крепко обнял ее. Ничто не существовало больше для Брижитт, только его крепкие, надежные руки, его лицо, склоненное к ее лицу. Как она могла подумать, что что-то, кроме этого, имело хоть какое-нибудь значение?! Бестактности дядюшки, фальшивая любезность тети и даже стройные ноги Присси — разве все это было важно, если рядом с нею находился Фергюссон! В его объятиях она почувствовала себя молодой и здоровой, несмотря на полностью неподвижные ноги. Брижитт счастливо рассмеялась. Фергюссон сначала удивленно взглянул на нее, но ее смех был так естественен и заразителен, что он тут же к ней присоединился.

Потом он поднялся и включил настольную лампу. Ее мягкий свет окончательно разогнал тени сумерек, притаившиеся по углам. На лестнице уже раздавался шепоток Сарры и беззаботное пение Присси. Она была самой веселой и непосредственной среди взрослых обитателей старого дома. Мрачным призракам прошлого не было места под одной крышей с нею.

Что это она там напевает? Ах, да, — Брижитт вспомнила слова детской песенки про Клементину: «Клементина, Клементина, миленькая ты моя…»

Сарра первая ворвалась в комнату и засветилась от счастья при виде матери. Брижитт погладила ее всклокоченную головенку.

— Да, малышка, — я уже здесь! Входите, Присси! А где же Ник?

Присси вошла летящей походкой. Ее волосы растрепал ветер, щеки раскраснелись. Она казалась воплощением юности и жизнелюбия.

— Он здесь. Поторопись, мой милый; чего ты ждешь?

Наконец появился и Никки. Он вошел медленно, почти нехотя, и замер на пороге. Он был бледен, его щеку пересекала длинная царапина, штаны на коленках были выпачканы грязью.

— Ну и ну! — Фергюссон критически его разглядывал. — Ничего удивительно в том, что ты не очень-то торопился войти! И надо же было так вымазаться!

Брижитт протянула руку к ребенку:

— Подойди поближе, малыш. Дай мне на тебя посмотреть!

Никки сделал неуверенный шаг вперед; напряжение не отпускало его, он так и не улыбнулся.

Болезненное ощущение заставило сжаться сердце Брижитт: больная мать, прикованная к постели, могла вызвать неосознанное отвращение у ребенка. Когда он к ней все-таки приблизился, она заметила выражение ужаса в его глазах, свойственное ему после пробуждения от ночных кошмаров.

— Что с тобою, малыш? Кто тебя так расцарапал? — нежно спросила она его.

— Клементина, — пробормотал Никки чуть слышно.

— Кто такая Клементина? — спросил Фергюссон. — Только не говори мне, что ты теперь дерешься с девочками!

Присси широко улыбнулась:

— Ну, конечно же, нет. Это все выдумки, — он просто упал.

— Это Клементина меня толкнула! Я ненавижу ее! Почему она всегда приходит в парк, когда мы там гуляем?

— Ерунда! Вы же знаете, какое у него богатое воображение, миссис Джи? — проговорила Присси поверх головы мальчика.

Фергюссон переводил взгляд с бонны на своего сына.

— Значит, никакой Клементины не существует? Но почему он присвоил выдуманной девочке такое редкое имя?

— Может быть, все дело в песенке, которую вы поете? — спросила Брижитт Присси. Почему-то она не могла также решительно отвергнуть возможность существования реальной злой девочки, как это сделал Фергюссон.

— Возможно, мадам. Но я догадываюсь еще об одной причине. Вчера я нашла в шкафу старую куклу и назвала ее Клементиной, просто чтобы дать ей какое-нибудь имя. Не знаю, почему, но Никки очень ее испугался и мне пришлось ее убрать.

— Кажется, я знаю, о чем вы говорите. Я и сама до смерти боялась эту куклу в детстве, — сказала Брижитт.

— Она разговаривает по ночам, — произнес Никки сдавленным голосом.

— Как бы то ни было, — обратилась Брижитт к Фергюссону, — не будем ставить эксперименты на психике собственного ребенка. Мы должны немедленно избавиться от этой игрушки!

— Я очень сожалею о том, что показала ему ее. Самое удивительное то, он стал ее еще больше бояться после того, как я убрала куклу в шкаф, — заметила Присси.

— Мы просто сожжем ее, — сказала Брижитт, притянув к себе голову Никки.

— Много шума из ничего! — проговорил Фергюссон, к которому вернулось хорошее настроение. Он поднял мальчика и усадил его к себе на плечи. — И что же тебе сказала эта кукла?

— Что она всегда знает, когда я вру; и у нее был очень странный голос.

— А может быть, это и неплохо? По крайней мере, ты уже не сможешь рассказывать о том, что тебя атакуют девочки, которых вовсе не существует в природе. Ну да ладно уж, не огорчайся! Присси, принесите куклу, пожалуйста, — мы сожжем ее в камине.

Когда злополучную игрушку бросили в огонь, Сарра приплясывала от восторга, а Никки спрятал голову у матери на плече, чтобы ничего не видеть.

— Она больше не придет, малыш; с этим покончено, — прошептала Брижитт ему на ухо.

Огонь в камине почти погас, когда Фергюссон зашел к Брижитт, чтобы пожелать ей спокойной ночи. Он присел на краешек постели и начал развлекать ее рассказами о том, как прошла вечерняя трапеза.

— Тетушка Аннабель пыталась отловить в парке очередного кота и, вернувшись, была в таком виде, что гораздо больше походила на ведьму, чем дурацкая кукла Никки. Дядюшка Саундерс весь вечер просто вопил от радости: он придумал новый тайник для хозяйственных денег и уверен, что уж на этот раз они от него не уплывут. Ги не спускал глаз с Присси, и нужно признать, что она и впрямь была сегодня очень хорошенькой.

— Ну а ты с кого не спускал глаз? — спросила Брижитт, перебирая его спутанные волосы.

— С тебя, любовь моя. Я смотрел на тебя. Ты сидела напротив и все время мне улыбалась.

— Ты еще хуже Никки, — ласково проговорила Брижитт.

— Вовсе нет; меня посещают только восхитительные виденья.