Анатолий Чупринский - Рыжая из шоу-бизнеса Страница 8

Надя сильно выдохнула, отставила швабру в сторону.

— Квартиру убираю. Вам чего?

— Простите, Надежда Соломатина здесь живет? — спросила девочка. И покраснела. Наверняка, наслушалась об ее успехах на эстраде. Может, даже диски собирает.

— У нас поручение, — вежливо, но строго сказал мальчик.

— Проходите! — ответила Надя и посторонилась, пропуская их в узкий коридор. — На кухню. Чай пить будем.

— Нам некогда. Нас автобус ждет.

— Мы на экскурсию приехали.

— Отвали! Подождет ваш автобус, не развалится.

Надя почти насильно втолкнула обоих на кухню, усадила за стол, поставила перед каждым по большой чашке. На середину стола грохнула из холодильника огромный торт, который с вечера купила для реквизиторши Сони. У той сегодня юбилей. Тридцать лет на эстраде.

— Нам, правда, некогда. Мы по делу.

— Чай с тортом и есть самое важное дело. Отвали!

Надя моментально плеснула кипятку в чашки, бросила по пакетику «Липтон» и принялась резать торт. Для Сони придется покупать еще один. Раз обещала, то обещала.

— Что там у вас?

— Поручение.

— Это я уже поняла. Какое?

— Передать вам письмо.

Мальчик встал со стула, достал из кармана слегка помятый конверт и протянул Наде. Девочка, не мигая, смотрела на афишу «Мальвина», прикрепленную к двери кухни.

— Копайте! — кивнув на куски торта, приказала Надя.

Стриженая парочка тут же принялась копать.

Взяв письмо, Надя ушла в комнату и плюхнулась на еще незастеленную тахту. Сунула в рот сигарету, щелкнула зажигалкой. Привычку курить на голодный желудок она не собиралась бросать.

Письмо было из Волоколамска от старшей воспитательницы Ларисы Васильевны Гонзалес. Их с Натальей второй матери. Бабу Лору любили все воспитанники. Ходили за ней хвостом, только ей доверяли свои мечты и тайны. «ЛорВася» никого не обделяла вниманием, находила минутку каждого подгладить по стриженой голове, сказать нужное слово, а если требовала ситуация, и по затылку треснуть. Но так, слегка, ничуть не больно.

«Наденька! Я совсем плоха. Лежу на больничной койке в нашей районной больнице № 2. Чувствую, осталось недолго мучиться. Как получишь письмо, немедленно приезжай. Нужно сообщить тебе нечто очень важное. Твоя баба Лора».

Теперь Надя неслась по Ново-Рижскому шоссе на своем «Форде», и чувствовала, как к горлу подступают рыдания. Дома ей даже в голову не влетело сообщить в группу, почему не сможет быть на репетиции. Вспомнила, только выехав за Кольцевую.

Дважды пыталась из машины по мобильнику дозвониться до Наташки, дважды безуспешно. Когда поняла, что не дозвонится, швырнула мобильник на заднее сиденье и взглянула на себя в зеркальце заднего вида. Без блондинистого парика и не намазанная, она себе никогда не нравилась.

— Отва-али-и! — прошипела она отражению и вцепилась обеими руками в руль.

«Форд», рыча и оставляя за собой хвост светло-голубого дыма, глотал километр за километром. Шоссе было абсолютно пустым.

На втором этаже ДК им. Зуева Наталья продолжала со злостью швырять вещи в разные стороны, при этом извергала груды пепла и раскаленной лавы на голову потрепанного мужика.

— Каким поганым ветром тебя занесло? — раздувала она ноздри.

— Ты всегда так ласково и нежно встречаешь, это не может не восхищать! — скалился потрепанный мужик. Зубы у него тоже были, явно второй свежести.

— Зачем пришел? — продолжала бушевать Наталья.

— По делу. Исключительно, по делу. И вовсе не к тебе. Увы!

— Тогда… застегни ширинку! — неожиданно хихикнула она.

Потрепанный мужик опустил голову и… весело засмеялся. Из расстегнутой молнии виднелся светлый кусок семейных трусов.

— Я всегда в полной боевой готовности!

— Легко вам, поэтам, жить. Все такие творческие, рассеянные, не от мира сего. Можно с расстегнутой ширинкой ходить. Не осудят.

Из динамика раздался голос: «Здравствуйте, дорогие мои! Начинаем работу! Прошу всех собраться и провести репетицию на достойном уровне! Радисты-ы! Радисты-ы!.. Какой гад отключил трансляцию в буфете!? Я спрашиваю, кто тот мерзавец и негодяй, который отключил буфет!? Не понятно, что меня там не слышат!!!».

— Тебя, родная, слышат даже на Красной площади! — пробормотала Наталья.

Потрепанный мужик повернул голову к Сергею, нахмурился.

— А это кто? — спросил он Наталью.

— Охранник. Персонально для Мальвины. Тебе-то что?

— Просто я любопытен. Как все творческие натуры. Какой-то… древнеславянский богатырь. Откуда родом, приятель?

— Я из разных мест, — резко ответил Сергей.

Он не любил, когда о нем говорили в третьем лице. Будто он какой-то неодушевленный предмет.

— Четко и понятно. В таком разе, давай познакомимся.

Мужичок легко поднялся с кресла и протянул Сергею руку. Тот машинально пожал. Рука была вялой и влажной, даже потной.

— Николай Скворцов! Поэт песенник! — представился он.

— Автор, между прочим, целых… аж!.. двух с половиной шлягеров. В свое время, жу-уть каких популярных! — вставила Наталья.

— И самое главное, муж вот этой красотки, — ничуть не смутившись, продолжил мужик.

— Бывший, слава тебе, Господи! Бывший!

— Все мы бывшие. Каждый на свой манер.

— Чего заявился?

— Шел мимо, увидел афишу, воспоминания так и нахлынули.… Дай, думаю, проведаю старых друзей. Заодно на супругу полюбуюсь.

Мужичонка опять основательно уселся в кресло, даже ногу на ногу закинул. Достал мятую пачку сигарет, щелкнул зажигалкой.

— Ты все такая же. Цветешь и пахнешь. Как тебе удается сохранять форму? Секрет, какой знаешь?

— Секрет прост, — огрызнулась Наталья. — От тебя держаться подальше.

Николай подмигнул Сергею и тяжко вздохнул.

— Все-таки, жена у меня, красавица!

— Которая? — подняв брови, наивно спросила Наталья.

— Тебя имею в виду. Исключительно тебя.

Из динамика опять раздался гневный женский голос: «Электрики! Свет мне на пульте включите или так, и буду в темноте колупаться!? Электрики! К вам обращаюсь!!!».

— Сам уйдешь или натравить на тебя Нору? — Наталья кивнула в сторону динамика. — Она тебя с кашей съест. Кости в окошко выбросит. Уйди по-плохому. По-хорошему, хуже будет.

— Не надо в окошко. В окошко я и сам могу.

«Электрики!!!» — медведем взревел динамик. «Последний раз прошу, зажгите свет на пульте! Я не ночная бабочка, в темноте порхать! Переломаю ноги, сами на руках меня носить будете!!! Я не угрожаю! И не запугиваю! Лучше добром зажгите свет!».

В гримерную без стука вошел Дергун. Подтянутый, собранный в элегантном светлом костюме. В облаке мужских духов «Арбат», которыми всегда поливал себя ведрами.