Ложь Моего Монстра - Рина Кент Страница 8

— Поверните налево, медсестра вас направит.

— Спасибо.

Я собираюсь направиться туда, но доктор преграждает мне путь.

— Как я уже говорил, мы должны сообщать властям об огнестрельных ранениях. Полиция скоро будет здесь, и у нее будут вопросы к вам.

Я киваю, не думая сейчас о полиции. Я сумею ввести их в заблуждение, когда придет время.

Прежде чем мне разрешили увидеться с Кириллом, я привожу себя в порядок и переодеваюсь в свежую одежду из своего рюкзака. Закончив, я тяжелыми шагами следую за медсестрой.

Она уходит, как только мы доходим до окна, через которое я вижу его. Большой ком подкатывает к горлу, и я подавляю всхлип, глядя на открывающийся передо мной вид.

Все белое — свет, кровать, бинты, покрывающие его обнаженную грудь. Даже его кожа бледная, из-за чего темные татуировки резко контрастируют на ее фоне.

Его лицо слишком бесцветное, слишком безжизненное, как будто он сдался и уже переходит на другую сторону.

Мои руки медленно, осторожно касаются стекла, как будто я действительно глажу его по щеке.

— Прости меня, Кирилл. Мне так жаль... если бы я знала... я бы не пришла, я бы послушала тебя и осталась, я бы...

Я загибаю пальцы на стекле, прекрасно понимая, что любые мои оправдания или «что-если», которые я придумываю, бесполезны. Все это случилось, и Кирилл борется за свою жизнь из-за меня. Это правда, которую я не могу изменить, что бы ни делала.

Но это знание не избавляет меня от чувства вины и разочарования.

Я чувствую вкус соли и понимаю, что снова плачу. Что со мной сегодня не так? С каких пор я стала плаксой?

Мое тело просто не в состоянии сдержать все эмоциональные потрясения внутри меня. Сожаления, адреналин, и особенно чувство разрыва между моей семьей и сильным чувством верности Кириллу.

Не знаю, началась ли эта преданность в армии, или после того, как он спас мне жизнь, или даже после того, как я поехала в Нью-Йорк и сблизилась с ним на более чем одном уровне, но преданность сохранилась.

И это иронично, поскольку я довела его до такого состояния.

— Пожалуйста, вернись, Кирилл. Я прошу тебя.

Я не хочу думать о том, что его больше нет. Это просто невозможно. Я знаю его около года, и хотя этот срок не кажется большим, мне кажется, что это целая вечность.

Я просто не могу представить свою жизнь без него.

Хуже того, я начинаю забывать, как жила до его появления.

И если его не станет, я не представляю, как смогу справиться или выжить.

— У тебя есть все эти планы подняться на вершину, верно? — бормочу я, как будто он меня слышит. — Ты поднимешься так высоко, что люди будут ломать себе шеи, глядя на тебя. Ты построишь и разобьешь как можно больше карточных домиков, просто потому что ты можешь. У тебя слишком много планов и дел, так что ты не можешь отказаться от них сейчас... Кроме того, Карина потеряет весь прогресс, которого она достигла, если с тобой что-то случится. Она действительно любит тебя, но у нее не хватает уверенности, чтобы выразить это, потому что она боится, что ты снова можешь уйти. Я думаю, что Константин тоже любит тебя, но он просто сильно запутался из-за твоей матери... А Виктор... что будет с твоей тенью, если тебя не станет? Он не может быть чужой тенью после того, как столько лет посвятил тебе. И Анна... она будет опустошена. Юрий, Максим и остальные мужчины тоже. Они уважают тебя, потому что видят в тебе пример для подражания. Не потому, что боятся тебя... Все эти люди зависят от тебя, поэтому ты не можешь уйти...

Я снова бормочу и рыдаю, пока не вижу его только через затуманенное зрение.

— Сэр...

Когда я поднимаю голову на голос медсестры, я вытираю глаза рукавом пиджака. Я представляю, что они, вероятно, налились кровью и покраснели, так как она дважды проверила меня, прежде чем продолжить:

— У вас посетители снаружи.

Наверное, полиция.

Бросив последний взгляд на Кирилла, я глажу стекло, как будто ласкаю его лицо, и выхожу из реанимации.

Как только я выхожу, моя щека отлетает в сторону от безжалостной пощечины. Я застываю на месте, когда появляется не кто иной, как бабушка в сопровождении моего дяди, который переоделся в повседневную рубашку, брюки и тяжелое пальто.

Моя бабушка — невысокая женщина с квадратным лицом и седыми волосами, собранными в тугой пучок. Ее морщины образуют карту десятилетий, прожитых ею на этой земле. Она одета в консервативное серое платье длиной до колена с толстой золотой брошью на груди. Ожерелье, браслет и фамильное кольцо дополняют образ. И трость, которой она постукивает по полу.

Я всегда знала, что бабушка не предпочитает меня моим двоюродным сестрам или брату, но впервые она смотрит на меня с чистым презрением.

— Мама... — Мой дядя пытается оттащить ее назад, но она отталкивает его и снова бьет тростью по полу.

— Как ты смеешь мешать нашей мести этой гнилой семейке? — спрашивает она с чрезвычайно высокопарным русским акцентом — таким, с каким я говорила до того, как попала в армию и была вынуждена его потерять.

Мои плечи горбятся, как каждый раз, когда она меня ругает. Я всегда добивалась одобрения бабушки, но никогда его не получала, поэтому я не уверена в себе, когда нахожусь перед ней.

Трость с золотой полосой и вороньей головой в ее морщинистой руке была бичом моего существования. В детстве меня чаще всего били ею.

Иногда даже услышать, как она стучит по земле, достаточно, чтобы в моем затылке началось тиканье.

Я дважды сглатываю, прежде чем мне удается заговорить.

— Кирилл не имеет никакого отношения к нашей мести.

Трость проносится в воздухе, прежде чем врезаться в мой бок, и я вздрагиваю, но не ухожу с дороги.

— Так ты теперь переходишь на другую сторону.

— Нет. Но я не позволю никому убить его.

— Ты защищаешь его всем, что в тебе есть. Интересно, как он отреагирует, если узнает, что ты Иванова. — Она поднимает нос вверх. — Он и его отец сделали все, что было в их силах, чтобы устранить нас. Думаешь, он легкомысленно отнесется к знаниям о «выживших»?

— Он не такой. — И я серьезно. Кирилл может быть безжалостным, но он заботится о