Когда она расцветает - Габриэль Сэндс Страница 8

К тому времени, когда они начинают посадку, я едва сдерживаюсь.

Я остаюсь до самой последней группы и ошеломленно прохожу процедуру посадки. Мое тело прочно застряло в режиме «сражайся или беги», но я вынуждена ждать в одной очереди, а затем в следующей. Я нервная и вспотевшая. Если кто-нибудь спросит, я скажу им, что у меня боязнь перелетов.

Когда я сажусь в самолет, я вижу девушку Конверс в одном из дальних рядов в экономе. У нее низко надвинута шляпа на лицо, и она даже не пытается ни на кого смотреть. Отлично. Я проскальзываю на свое место у окна в пятом ряду и поворачиваюсь лицом к окну. Я сойду с самолета раньше нее, поэтому, пока я остаюсь в бизнес-секции во время полета, у нее нет шансов меня увидеть.

Когда дверь самолета закрывается и мы начинаем двигаться, стон облегчения срывается с моих губ. С ним уходят остатки моей энергии. Я думала, что буду на иголках весь полет, но мое тело отключается, и я погружаюсь в сон.

ГЛАВА 4

ВАЛЕНТИНА

Турбулентность пробуждает меня некоторое время спустя. За окном небо раскрашено пурпурными и оранжевыми мазками, а под нами, насколько глаза могут видеть, простираются пушистые белые облака. Экран на спинке сиденья передо мной показывает, что до посадки в Барселоне осталось сорок минут.

Я не видела снов, но теперь, когда я вернулась в страну живых, образы взрываются в моей голове. Девочка Converse свернулась калачиком на жестком полу подвала. Моя ладонь сжимается вокруг холодного пистолета. Лазаро рухнул на пол, из-под него сочилась густая кровь.

Может быть, мне все-таки удалось его убить?

Эта мысль меня успокаивает. Спокойствие проникает внутрь меня и впервые за много месяцев поселяется в моем теле.

Каждое утро, когда я просыпалась рядом с Лазаро, знаменовало собой начало еще одного бесконечного дня. Я съедала свой завтрак, давилась ланчем, и за несколько часов до возвращения Лазаро, у меня бывали приступы паники.

Я никогда не знала, приведет ли он кого-нибудь с собой в тот день или нет. Он не работал по обычному графику, потому что его нет и у бизнеса клана. Это весь хаос, управляемый кровью и белым порошком, и как только вы думаете, что выучили правила, они меняются.

Их было десять. В среднем один раз в неделю, начиная со дня после нашей свадьбы. Я не знаю большинства их имен, но я навсегда запомню их лица.

Я вытягиваю холодные, ноющие ноги и растираю ладонями руки, чтобы кровь прилила к конечностям. Я сопротивляюсь желанию встать, пойти в туалет и взглянуть на девушку с Конверсами. Она в порядке. Она сказала, что ее могут забрать из аэропорта, а это значит, что у нее должны быть друзья или семья в Испании. Ее акцент был испанским или итальянским? Теперь, когда я думаю об этом, это могло быть и то, и другое. Если она узнает, что я лечу в ее самолете, она только взбесится.

Включается свет, и капитан объявляет, что мы начинаем снижение. Когда самолет наполняется звуками пристегиваемых ремней и сонными разговорами, облака расходятся, открывая землю и безошибочный блеск моря.

Когда я выхожу из самолета на трап, на меня обрушивается гнетущая волна жары. Знаки написаны на английском и испанском языках, и я иду по ним на таможню. Я просто хочу выбраться из запретной зоны, чтобы обдумать свой следующий ход.

Я была в Испании один раз, на свадьбе в Севилье. Каролин, которую я знала еще со школы. Папа разрешил мне поехать только потому, что ее отец был сенатором. Это были четыре дня выпивки, еды и отдыха в красивых дворцах, построенных для старых королей.

Мой брат, Винс, был моим сопровождающим, но он недолго оставался рядом после того, как другая гостья привлекла его внимание. Я не собиралась делать глупости, во всяком случае, не тогда, когда я уже была помолвлена с Лазаро. Я нервничала из-за брака с ним, но я не могла отказать папе, когда он сказал, что Лазаро будет моим мужем. Как только эти слова прозвучали из его уст, считалось, что дело сделано. Любой намек на несогласие был бы встречен суровым наказанием.

Таможенник ставит штамп в моем паспорте и возвращает его мне.

— Добро пожаловать в Испанию, — говорит он и машет мне рукой.

Аэропорт Барселоны огромен и растянут. Меняю доллары на евро, беру себе пирожное и эспрессо и сажусь за маленький столик в кафе.

Мне нужно продолжать двигаться, чтобы меня было труднее выследить, но куда мне идти? У меня больше нет телефона, поэтому я даже не могу ничего найти в Интернете.

Надо мной два гигантских экрана, которые вращаются по бесконечному списку полетов. Я просматриваю их, пока пережевываю, и как только мне удается однажды просмотреть весь список, группа молодых британцев садится за стол рядом со мной.

— Не могу дождаться встречи с Соломоном, — взволнованно говорит один из них. — Он будет играть завтра вечером в Revolvr, и все говорят, что это самая дикая вечеринка.

Его друг толкает его в плечо. — Ты забыл? Мы уже пообещали Адди, что увидим ее в Амнезии. Она работает там на лето официанткой.

Это вызывает хор криков от его товарищей.

— Ты все еще пытаешься заполучить эту цыпочку? — восклицает один из них. — Забудь об этом, приятель. Она на гребаной Ибице, она не думает о тебе.

Я делаю глоток эспрессо и снова смотрю на доску.

Через полтора часа вылет на Ибицу.

Единственное, что я знаю об Ибице, это то, что делают все остальные. Этот остров известен хардкорными вечеринками. Как европейская версия Вегаса, я полагаю. Место, куда постоянно приходят и уходят люди. Место, где девушке легко заблудиться…

Я барабаню кончиками пальцев по краю стола. Что мне терять? Не похоже, что у меня есть лучшие идеи, куда пойти.

Через двадцать минут я в самолете.

Остальная часть моего пути размыта. После того, как я выхожу из самолета на Ибице, в моем сознании возникает серия снимков — ряды такси у терминала, рекламные щиты ди-джеев вдоль дороги, пальмы вдоль тротуаров.

Водитель везет меня в Сант-Антони-де-Портмани — город, который, по его словам, намного дешевле, чем центр Ибицы. Я так устала, что когда наконец выхожу из машины, то без раздумий захожу