Спенсер Скотт - Анатомия любви Страница 85

– Я тебя не тороплю. Я знаю, чего хочу: быть рядом с тобой, но я понимаю, что это непросто. Я веду себя так, будто не осознаю ничего, кроме своих желаний, но я осознаю гораздо больше.

– Я и не чувствую, что ты торопишь меня. Я даже не понимаю, в состоянии ли ты вообще достучаться до меня. Понимаешь? Я вымоталась. Я физически ощущаю, как мои клетки засыпают. Я позвоню в «Вермонт транзит», там мне скажут, что следующий автобус будет только в семь утра. А потом мне надо будет поспать. Мы поговорим о том, кто из нас будет спать в кресле или устроится на полу. Однако этого не случится. Мы оба заснем в этой двуспальной кровати, и в подобном действе не будет никакого смысла. Если мы хотим восстановить нашу дружбу, не станет ли это новым проклятием для нее? Я ошиблась, оставшись. Нам следовало договориться о встрече в другое время.

– Я буду спать на полу, – заявил я. – Я все равно часто так делаю.

– Почему? – спросила Джейд.

– Иногда мне невыносимо оставаться в постели.

– Мне необходимо поспать.

Она закрыла конверт и затолкнула свою порцию останков Хью в сумку с тем нетерпением, с каким можно затолкнуть счет, который ты не собираешься оплачивать, но и не смеешь выбросить. Точно так же она относилась к тестам, в которых неизменно выбирала неверный вариант ответа: таланты Джейд как ученицы состояли в том, чтобы накапливать информацию и излагать. У нее не было навыка заполнения пробелов. Ассоциативное мышление, проницательный ум, аналитический, но ничем не выдающийся. Она сохраняла экзаменационные работы, чтобы изучать свои ошибки, убирала их в папку в нижнем ящике маленького письменного стола желтого цвета. Словом, коллекционировала долги, отмечая на карте замысловатые маршруты самосовершенствования. Скоростное чтение по методу Эвелин Вудз. Статьи, вырезанные из «Сайнтифик американ». «Двадцать пять способов улучшения памяти». Веточки и листики, собранные на прогулках и спрятанные в коробку из-под сигар для дальнейшего изучения. Коллекция моментальных снимков, корешки от билетов, картонки со спичками и меню, засунутые в пакет «Вулворт» вместе с дневником и отдельными листками, на которых были нацарапаны ключевые слова «украденный велосипед Сэмми», «обследование груди», «прогулка под дождем», – все это дожидалось идеального момента для того, чтобы оказаться на чистых прямоугольных страницах: ее жизнь в том порядке, в каком она шла, увиденная со стороны. Главной задачей Джейд было перебросить интеллектуальный мост от вселенной внутреннего мира и чувств к вселенной фактов, поддающихся исчислению и осмыслению. Стать немного такой же, как Кит, способной излагать движущие ею мотивы на раз-два-три. Она могла бесконечно жить в плодоносном тумане своих инстинктов и ощущений, однако ей хотелось научиться сигналам, обращенным вовне. Ей надоело, что люди не вполне понимают, насколько богат и сложен ее разум.

Однако теперь она выпускница престижного колледжа. Должно быть, она научилась некоторым ментальным трюкам, которые упрощают ее мысли, организуют их. Научилась подавать себя. Научилась благополучно двигаться дальше.

Джейд застегнула молнию на сумке и набросила ремень на плечо. Меня на мгновение охватила паника, пробудившая какую-то глупую мысль: я подумал, что сейчас брошусь к двери. Однако Джейд отвернулась от меня, отвернулась от двери и поглядела на ванную.

– Я переоденусь, – сказала она.

– Хорошо. Прекрасно. – Я старался придать голосу непринужденности, но сомневаюсь, что мне это удалось хотя бы приблизительно.

Пару раз Джейд взвесила сумку на руке, как будто определяя по тяжести, все ли на месте.

– Ты не хочешь пойти в ванную первым? – спросила она.

– Нет. Иди ты.

Она пожала плечами, как будто я отказался последовать деловому совету.

– Ладно, но я надолго.

Я лежал на полу, так выгнувшись от напряжения, что почти не касался спиной ковра. Лежал в белье, накрытый тонким покрывалом цвета ириски (ириски – шоколадки Энн: бессмысленный пинг-понг ассоциаций в голове), подложив под голову подушку с кресла. Обе нормальные подушки я оставил на кровати для Джейд – ее сокровища. Когда я оставался ночевать у нее, нам требовалось три подушки, третья – чтобы она могла обнимать ее во время сна, когда она поворачивалась ко мне спиной и жизнь ее закрывалась, как устрица. Иногда она прижимала подушку к маленькой груди, но чаще всего та оказывалась в итоге зажатой между бедрами. На эту третью подушку находилось немало желающих: братья пытались утащить ее к себе, на свои жесткие, монашеские кровати. Такой вот способ украсть у нас волшебство, слегка дискредитировать нас. Руки в угольной пыли, которые просовываются через металлическую ограду и срывают ирисы с лужайки богача. «Я купила эту подушку на свои деньги». Джейд едва не плакала, обшаривая дом в одном халате и даже не потрудившись затянуть пояс. Даже тогда я улавливал дразнящую самоуверенность во многих ее поступках, только не придавал значения: я помогал развитию этой черты, стремительно увлекая ее к счастью. Изменив ее положение в семье с двусмысленного на статус джокера.

Джейд забралась в постель и заметила, что обе подушки на месте. Я видел, что она заметила. Всегда следовал физический отклик на информацию: кивок, моргание, легкое изменение в позе. Но потом я подумал, что она сделала какой-то иной вывод. Она решила, что я оставил подушку, потому что рано или поздно собираюсь оказаться в постели.

Я расправил одеяло и разгладил простыни, чтобы казалось, будто кровать только что заправили. Лампа под небольшим абажуром цвета чайной розы стояла рядом с кроватью. Выключатель у нее был стилизован под старомодный ключ от фермерского дома.

Когда Джейд вышла из ванной, на ней был светло-зеленый халат, в тон глазам. Она прошла мимо меня, не останавливаясь, быстро, как будто ей предстояло преодолеть большое расстояние. Я подложил руки под голову, напрягая бицепсы, отчего они казались довольно накачанными. Я старался не слишком откровенно следить за ней взглядом. Ноги у нее выглядели загрубевшими: туристические ботинки, беговые лыжи, дешевые теннисные туфли сжимали ступни, вызывали покраснения, мозоли и наросты.

И когда она скользнула в постель, я понял, что устроился так, чтобы даже лежа, словно пес, в изножье кровати, все равно любоваться совершенными чертами ее лица. До тех пор, пока она не замрет на одной половине кровати, оставив лампу включенной, – так и вышло.

Она затолкнула край подушки между матрасом и изголовьем. Здесь ничего не изменилось. Затем она погасила свет. Кромешной темноты не наступило. Темно было, наверное, процентов на семьдесят. Комната освещалась огнями большого города, куполом рассеянного света, который висел над всем городом, и моим желанием видеть. Джейд расстегнула пуговицы халата и сняла его, оставшись в пижаме в восточном стиле. В слабом свете она казалась влажной и блестящей. То был жест благопристойности – раздеваться в постели под одеялом, благопристойности, в которой не было необходимости, и она служила доказательством определенного рода и говорила о глубине осознания – осознания того, что я здесь.