Анри Коломон - Франсуа и Мальвази. III том Страница 9

Когда переходить перестали, снова послышались сильные гулкие удары кулаков, и такие которые запросто бы могли расширить эти самые двери, на которые даже во всем решительный Камоно-Локано смотрел с еле скрываемой опаской и боязнью.

– Да откройте же наконец!! – послышались из-за двери бравые крики, – Я Турфаролла!

* Турфароллова чистка от «стоящих» *

Неизвестно какое впечатление эти слова произвели на сенаторов, само имя мало что могло говорить, да и было то оно какое-то больше испанское.

Стоявший неподалеку от окна Одурелый пошел открывать звеня во всеуслышанье ключами как колокольчиком.

Через открытую дверь ввалилось несколько вооруженных солдат итальянцев и впереди заметный полковник Турфаролла.

– Сеньоры сенаторы, отныне я и мой полк всецело переходит на вашу сторону.

Это было нечто невообразимое, на защиту сената встала часть палермского гарнизона и сейчас Турфаролла указом руки указал своим ребятам через противоположную дверь на площадь зайти в тыл к испанцам. Это на глазах у народа будет захвачен в плен целый отряд!

– Тогда арестуйте и вон тех! – указал Камоно-Локано на сбившуюся в группу кучку «стоящих» еще до того как среди оставшихся сидеть поднялась буря восторгов и главным образом облегчения. Можно было легко вздохнуть. Неописуемая радость поднялась на душе при мысли что вместо того чтобы быть арестованными и уведенными, они остались на своих местах хозяевами сената, даже пока не задумываясь о последствиях и следствиях, каковые привели к этому.

А произошло следующее: де Карини получив сведения о том что в сенате обсуждаются налоги, пришел сначала в неописуемое негодование, а затем в ярость и гнев. Порвав то, что он до этого держал в руках, а именно перинный веер, князь приказал срочно вызвать к себе графа Инфантадо, но не в силах дождаться того когда он приедет, написал ему раздраженное письмо, которое в речевом переложении скорее соответствовало не приказу, а виду нагоняя.

– Вы куда смотрите ваше сиятельство? Вы не знаете что вытворяют сенаторы? Это измена! Немедленно ведите туда надежных солдат и всех арестуйте!

Инфантадо взял как ему показалось достаточную силу числом более ста испанцев и несколько десятков попавшихся под руку служивых итальянцев в Портовом же замке. Полторы сотни считая имевшихся «защитников» сената было более чем достаточно чтобы навести там полнейший порядок. Но во время марша на перекрестке улиц столкнулись с внушительной силой в несколько сотен солдат итальянцев Турфаролла перегородивших им путь. Легко оттеснив испанцев назад и после завязавшейся недолгой рукопашной схватки обратили в бегство. Потери отряда графа Инфантадо оказались ощутимы, но выражались они не в нескольких раненых и убитых, а тем что произошел полный добровольный переход его итальянцев на сторону восставших и воспользовавшись братанием испанцам оставалось только поскорее отступить.

Теперь у графа Инфантадо оставались только его испанцы и продолжать следовать приказу не имело смысла чтобы добраться до сената и успеть нужно было дать большой крюк в обход, когда как противная сторона шла туда же наикратчайшим путем.

Выйдя к сенату с задней стороны народ стоявший там вместе с военными нападал и обезоруживал желтомундирников.

*переговоры с бывшим ничтожеством, простое предложение *

Мало интересуясь тем как арестовали стоящих во главе с Аньолино и препроводили в подвалы, ставшие временной сенатской тюрьмой, за неимением пока городской, Одурелый лишь изредка поглядывал на то что происходит на лучах, ходил взад вперед как отшельник, от караула у дверей и до конца по приподнятой потолочной площадке у балкона и окон. Уверенное задорное своей смелостью счастье испытывал он и слушал пока о том что говорилось в зале с пятое на десятое. Его занимали приятные размышления, кои можно было определить по довольному выражению угловатого скуластого лица, подходящего разве что шуту, но никак не сенатору. Языки внутреннего пламени изнутри лизали его благодушное лицо приятно воспринимающим происходящее.

На площади опять все сплошь до самых стен было забито ликующим народом, мало-помалу начинающим браться за дело. Несколько тысяч народу пребывавших в этом районе города помимо поддержки овациями и криками возводили в спешном порядке по нескольку баррикад на улицах прилегающих к сенату, и возводились преграды тем быстрее и увереннее, что имели у себя в тылу целиком переданный сенату восставший полк – одна из сильнейших составных всех имевшихся в Палермо войск, при условии что за них всецело было огромное необъятное народное воинство.

Полк, восставший на баррикадах народ, было более чем отличной защитой сената при мотиве всеобщего нежелания платить налоги власти уходящей, и самое главное – ситуация смены власти.

Солдаты размещались во дворике особняка на задней стороне. Но спать как их великие предки под открытым небом завернувшись лишь в свои плащи, не собирались, им усиленно подыскивали места ночлегов в соседних домах.

Внутри сената ускоренно решались организационные вопросы. Подсчитывали сколько осталось сенаторов после второго очищения. Кто-то внес предложение проголосовать за зачисление Турфароллы в их ряды, а так же некоторых других достойных людей, чтобы хоть как то восполнить малочисленность. Турфаролла конечно же стал отказываться, ссылаясь на то что нему следует работать с оружием в руках, а не здесь. Но этот довод посчитали неубедительным и стали решать.

– Единогласно! – сказал Камоно-Локано, даже не став подсчитывать число голосов, видя что никто не был против.

– Я против, – донеслось безразлично со стороны окон, и точно, у Одурелого сидевшего на подоконнике руки делано свешивались вниз.

Его спросили в чем причина несогласия.

– Я не согласен с единогласием, я не желаю чтобы потом про нас распевали примерно такие куплеты:

Кто с оружием придетТот себе в сенатеМесто обретет.

Сенаторы чувствовавшие к нему из-за отказа пренебрежение, разом зааплодировали за только что испеченные стихи и в первую очередь успевший нахмуриться полковник Турфаролла. Послышалось так же:

– Браво!

Было уже поздно, многие зевая поглядывали на общие часы в зале. Истекшее светлое время дня, полное порой драматических событий очень утомил Шпъяра, не выдержав более этих мук давно спал с храпом. Одурелый тоже уже развалился на подоконнике одного из высоких окон, положив свою шляпу под голову хотя еще смотрел и слушал, а так же не забывал поглядывать в обратную сторону, то бишь вниз на заполненную все так же до отказа площадь, откуда веяло ветром новой неаполитанской революции. Или же восстания, что безразлично.

Успели только зачитать все документы о правительских налогах, как их назвали и решительно осудили, и встали пока что называется в оппозицию к ним. Если их требования, а какие точно они решат завтра, не будут выполнены, тогда уж будут все основания объявлять правительство вне закона.

Когда сенат разместившись кто-где, начиная от лавок на лучах и кончая окрестными домами отходил ко сну, на вилле Таска в зале с оформленным в ней алтарем у монсеньора Спорада собралось до полусотни священнослужителей, начиная от простого монаха и до самого епископа Трапанского, который со своим неразлучным коадьютотором были единственными из всех кто не был из города и самой близлежащей палермской округи. Об этом черном сборище ряс, казавшимися такими из-за не яркого свечного света и полночи можно было бы подумать что угодно, если бы среди них не было герцога Спорада, который вел долгую и настойчивую речь, полную увещеваний об одном чтобы окончательно и бесповоротно порвать с прежней властью и вести проповеди в своих приходах, церквях, на улицах, везде проповедуя о непримерении с испанцами и за собственное государство. Так же он просил вызвать нему всех способных людей, которые могли бы поднять весь народ на настоящую борьбу.

Совещание с церковниками, где они подтвердили что церковь была и остается на его стороне оказалось плодотворным и полностью удовлетворило герцога Спорада. После окончания разговоров состоялась короткая молитвенная служб, которую можно бы было назвать ночной мессой благославления дальнейших деяний. После собравшиеся разошлись. Каждому кто уезжал человек от «монсеньора» или от «герцога» раздавали белые листки, а кому и деньги в придачу.

Эти же листки и так же деньги появились и на ночной площади перед дворцом Цизы, где собрались кучки подозрительных на первый взгляд личностей, жавшихся ближе к решетками ограды прилегающего парка, или же ближе к самому фасаду, великолепному даже при слабом освещении. Делали они это несомненно затем чтобы на случай если площадь зайдет испанский патруль укрыться от него в парке за оградой или проникнуть под арки под защиту дворцовой стражи. Пока же это не случилось листки с призывом ко всеобщему восстанию, и более конкретным допискам по отношению к каждой из групп собравшихся выносились им.