Анри Коломон - В дебрях Магриба. Из романа «Франсуа и Мальвази» Страница 9

«Скорей бы!» – было одно единственное его желание. Европеец вел себя конечно очень вызывающе, хорошо еще равнодушно воспринимал ругательство, весьма соответствующее надо сказать, и посему все сглаживающее.

Бей Баба Али порешил так: одни отправляются в одну сторону – другие в другую. Каждому направлению придается по отряду конников.

Под занавес встречи, когда обе делегации уходя нижайше откланивались, Амендралехо улучив момент в месте наибольшего приближения будучи утягиваем беем Хусейнидом, все же обратил на себя внимание своего злейшего врага:

– Не обольщайтесь Кальмар Змеяд. Земля-то ведь круглая. Мы обязательно должны будем встретиться!

Омар Мейяд отвернулся, ничего на это ни сказав.

*Нирвана*

Амендралехо спускался с верхнего этажа на второй вслепую сшагивая по белым ступеням, потому что тщательно вытирал свою голову после принятой холодной ванны. Процедура нисколько не облегчила душевного состояния. Голова как была тяжела от мрачных дум и размышлений по тому или иному поводу, так и не прояснилась ни одним проблеском выхода из создавшегося положения.

Вытирая шею Амендралехо нашел некоторое забвение в наблюдении за своим старшим другом беем Хусейнидом, забавлявшимся с молоденькой гурией Фейзурью. Прелестница исполняла а-ля-песни светских людей, к коим истинно принадлежал и являлся сей светский муж. Звуки флейты, свирели и тамбурина, под которые пела и плясала Фейзурь заставили засмотреться и задуматься о своей такой же и не такой – во много крат более желанной и родной! Ее увозили в другую сторону, а ему дабы не навлечь на себя гнев повелителя Алжира не следовало злоупотреблять его великодушием, тем более что совсем не было в том ни какой острой необходимости. Как наметили они на утреннем разговоре состоявшемся после приема у дея, сразу как только они достигли стен и тенет тунисского посоьства, там где их даже свои не могли услышать: от конного отряда как и вообще от всякого соглядатайства можно легко отделаться, отплыв на корабле. А вот куда – это уже другой вопрос на который отвечать никому не нужно. Бей Хусейнид тянул на свой Галит, считая что времени у них в запасе, что воды в море, что песка в пустыне, его же рвало и тянуло в Фортасса-Гарбию,2 где у него будет целый отряд кочевых джигитов, и куда придут сведения о продвижении наблюдаемого каравана.

Бей Хусейнид обязательно хотел посетить Галит. Прежде чем отправляться в столь далекое путешествие необходимо было как следует подготовиться – главным образом запастись надежными людьми. Радовало желание бея Хусейнида побывать в далекой стране, нужно было только договориться: где в Марокко он должен будет дожидаться.

Несмотря на общую ясность ситуации что-то угнетало Амендралехо, но подспудно скрывая за собой какую-то радость… Он вспомнил об обещании Омара Мейяда вернуть ему любимого коня.

Одновременно он понял какие страхи не давали ему радоваться этому: конь мог придти изувеченным в отметку, и тогда горькая встреча, наполняющая его душу тяжелым страданием, кровоточащие пустые глазницы, останущиеся в памяти навсегда… Зачем нужно было говорить любимый!

– Не посмеет. – обнадежил сам себя Амендралехо, на приеме он достаточно крепко перепугался, да и вообще он уже им затретирован так, что ради мелкой отмески рисковать на всякий возможный случай не станет, иначе с ним будет сделано тоже самое, если не похуже.

Возвращение коня задерживалось с одной единственной целью: задержать их в посольстве. Что ж они могли подождать и день, и даже два, время у них было, ну а потом сразу по получении ожидаемого сразу за дело! Сию минуту покинуть Эль-Джезаир! Эль-Джезаир принес столько надежд и возможностей, начал возвращать отнятое. Находясь в нем всего ничего, не заметив даже город как следует, как впрочем не заметил совсем дворца правителя, так только как декорации на фоне его негодования, будучи целиком отвлеченным на свои свершения он мог чувствовать к этому городскому имени лишь ощущение чего-то для себя полусчастливого и малоудачного. Даже не хотелось так скоро сниматься в путь; покидать эту приветливую дворцовую обстановку, эти толстые стены посольства, через которые как через стеклянные, можно было осматривать весь город и самые дальние его окрестности.

Голос бея Хусейнида прервал и закончил всякую музыку и пение, вмешавшись в ход мыслей Амендралехо.

– Э-э, ты все продолжаешь ходить печальным, так как будто все остальные чувства ты хорошенько потерял. Дорогой! Если ничего мудрого ты уже больше не можешь, а только грустить и печалиться? Подойди тогда к этой милой девушке – она изнасилует и поглотит тебя и это последнее чувство, а в обратную сторону родит тебе все остальные. О-о! Уж в этом она мастерица, будешь визжать вместе с ней и еще громче ее! Фейзури смогла бы ты так?

Фейзурь улыбчиво глядя на Амендралехо звонко похахатывала. Сам же и отвечал себе:

– Смогла бы! Посмотри каков орел, как он этого стервятника марокканского сегодня разделал! Ну, что ты молчишь оцени же его, разве не красавец-мужчина, король! Вот встань сейчас же перед ним на колени и воздай как королю, а ну!… Что??

Девушка вся зардевшись красной краской только хохотала в ответ, отводя глаза в другую сторону.

– Сегодня ты у меня что-то такая ленивица. А ну-ка птичка моя, сбрось перед нами свои перышки, покажи свою прелестную наготу, бессонница ты моя ночная. Уверяю тебя такой восхитительной щелки ты больше нигде не увидишь. – похабничал обычно староватый развратник.

Амендралехо стянув с шеи полотенце уселся на высокие подушки. Все внимание обратилось на красавицу, которая ломалась, но чувствовалось, склонялась к этому.

– Ну ради нас милочка, давай показывай что ты там прячешь под платьем?

Фейзурь спасло от разоблачения пришедшее известие: привели коня. Амендралехо в один миг поднялся на ноги и устремился вниз. Пройдя еще одну обширную залу, кончавшуюся широкой многоступенчатой лестницей, уходившей вниз в прихожую, куда прямо с улицы ввели коня. Фарлэп подняв голову издали, заржал, завидев его. Фарлэп целый и невредимый, и все такой же как и прежде был снова с ним и тоже не мог нарадоваться от встречи с хозяином, постоянно тыкаясь длинной мордой ему в лицо и грудь.

На удивление тунисцев, стоявших поодаль Амендралехо, схватил Фарлэпа за узду и прямо по чувякам иноземных купцов, оставленных по мусульманскому обычаю перед порогом дома, провел коня наверх.

Введя коня в залу, где бей Хусейнид баловался с девушкой, Амендралехо крикнул:

– Пора!

Не успел бей Хусейнид начать возражать, а Амендралехо остановиться, как Фарлэп продолжая куда-то намеренно шествовать, вырвал узду из рук державшего.

Амендралехо понял в чем дело первым, Фейзурь испуганно закричала закрываясь руками и стараясь отстраниться подальше, бей Хусейнид взорвавшись истошным хохотом завалился на бок: Фарлэп с вытянутой мордой и языком из неё, лез к девушке в подол, пока та с диким ужасом не убежала. Фарлэп предпринял слабую попытку догнать ее.

Бей Хусейнид насилу прокричал сквозь смех:

– Омар Мейяд что бы только не позориться в дороге скинул тебе его обратно!

Заметив что Амендралехо совсем не до смеха тоже успокоился.

– Не падай духом. Возьми себя в руки. Что с тобой произошло, в прошлый раз как мы расстались, ума не приложу? Ясно одно тебя излечит только успех. Успех будет, Я в тебе не сомневаюсь, да и я помогу всем чем смогу. Отправляемся по первому же твоему изволению, но ради Всевышнего не бери это так близко к сердцу. С такой болью нельзя отправляться в столь опасный путь. Прежде тебе нужно скинуть эту хворь, меня ты избавил от бессонницы и непоседливости. Теперь тебе нужно приглядеться к самому себе, ты немножко захворал. Пора в Нирвану. И меня возьми туда же.

– Идем… Ты чувствуешь как потяжелело твое тело – это раз, затем два, три… четыре… пять… шесть… семь… восемь… девять… десять.

*по горам – по долам*

В ранее утро, когда еще темно, а светать только начинает, во дворе марокканского посольства происходило большое оживление, сборы к отъезду велись полным ходом: навьюченные верблюды подвязывались удилами к хвостам других по караванной цепочке.

Омар Мейяд нарочно сделал сборы такими ранними что бы иметь больше времени на дню проделать как можно больший переход.

В открытые ворота процессия потянулась узкой струйкой.

Сеньора Мальвази не спавшая уже вторую ночь после пережитых треволнений, ровно как и из-за переживаемых, так же была заблаговременно подготовлена. И на сей раз для длительного пути ей была подана та же самая повозка, что и подавалась прежде с шатром и напрочь задернутым пологом. Помимо этого неудобства была и тяжелая жесткая вуаль налегавшая на лицо, но ее она сорвала как только скрылась с глаз всадников, оставшись наедине со старой прислужницей.