Линдси Келк - Я люблю… тебя! Страница 9

— Новые туфли?

Долгую секунду я искренне не понимала, что происходит. Я смотрела на его туфли, и вдруг меня обхватили его руки, а горячее влажное лицо прижалось к моему. Пока в лопатку не врезался угол рамки одной из фотографий, я не поняла, что мы целуемся, а его руки елозят вверх-вниз по моей спине, периодически поднимаясь к затылку и запутываясь в моих волосах.

— Извини, — сказал он, приникнув ко мне. — Извини.

Я бессознательно его обнимала, отвечая на поцелуи, но острый уголок просто впился в спину, больно раня. И только когда Саймон принялся целовать меня в шею, я спохватилась, что стою с открытыми глазами, а в душе у меня жуткое мертвое спокойствие. Что случилось? Ведь сейчас воплощался в жизнь мой план. Саймон остановился и поднял на меня глаза с новым выражением замешательства и отчаянного желания потрахаться. За пять лет я много раз видела, как на его лице отражаются эти эмоции независимо одна от другой, но такое сочетание было чем-то новым.

— Рейч? — тяжело дыша, выпалил он. Его тревога была вполне обоснованной. Во-первых, целовать мою шею — верный способ довести меня до экстаза, а во-вторых, я сама так долго и так сильно этого хотела, что сейчас должна была проявлять хотя бы какие-то признаки возбуждения. Но что-то во мне просто выключилось. — Рейч, честно, извини!

— Хватит, можешь больше не повторять, — прозвучал голос, совершенно не напоминавший мой. Если Саймон извиняется, значит, ему есть за что просить прощения, а вникать в подробности прямо сейчас я не могу.

— О’кей. — Он потянулся сзади и собрал мои волосы, перебросив через плечо, — такой знакомый жест, все у меня внутри перевернулось. — Хорошо.

Я кивнула и закрыла глаза, когда он снова нагнулся меня поцеловать. Я целовала его в ответ, пытаясь не задеть рассеченную губу. Но Саймон на это не обратил внимания. Впервые за месяц он так меня хотел, что я позволила увлечь меня в спальню и дальше на кровать и тут же почувствовала его привычную тяжесть. Мне не требовалось думать, не требовалось что-то делать, его руки начали свой обычный маршрут по моему телу, губы щекотали ключицу, а моя левая нога обвивала его талию. Я так соскучилась по нему! Я так по нему соскучилась и должна была бы кричать от желания, а не вяло реагировать. Странно, столько времени лезть на стенку — и такая слабая реакция. Тихий голосок в ушах сосредоточенно тянул: «Ты не та, кто мне нужен, не та, не та…» — но я закрыла глаза и начала играть свою роль. Он вернулся ко мне. Это все, чего я хотела. Он — все, что мне нужно. И он снова мой.

Утром все было как всегда. Солнце пробивалось сквозь тонкие шторы. Я не вешала в спальне занавеси, поскольку Саймону нравилось просыпаться с солнышком. Будто и не было расставания — он лежал рядом, и это самое солнышко золотило его темно-русые волосы. Я лежала на боку, в нескольких дюймах, и смотрела, как он спит. Прошлая ночь казалась странной — я никак не могла избавиться от ощущения, что мы должны были поговорить, прежде чем Саймон забрался в мою постель, но утром все стало как надо. Мы снова вместе, как раньше. Какие бы демоны его ни мучили, он их победил. Я тихонько, чтобы не разбудить Саймона, перевернулась на спину и улыбнулась, вспомнив список неотложных дел. Может, сегодня я буду действовать не по плану. Журналы полежат на почте до понедельника, поздравительную открытку для Мэтью я и завтра куплю, а вот без похода в супермаркет не обойтись — у нас вообще все кончилось.

Я осторожно слезла с кровати и подняла вчерашние джинсы и безрукавку, лежавшие на полу мрачной темной лужей. Одевшись в коридоре, взяла телефон, кредитку, ключи и кардиган и остановилась у двери поправить фотографию в рамке, покосившуюся вчера вечером. Остальные тоже висели не по линейке, но вид покосившейся, подпиравшей соседнюю фотографии вновь всколыхнул мои сомнения. Я поправляла, отступала и критически оценивала, но все равно получалось кривовато. В конце концов, не желая шуметь, я сняла снимок и прислонила к стенке, мысленно дополнив временный список дел пунктом повесить фотографию нормально. Потом. После завтрака. После всего, что Саймон захочет сегодня делать. Я перепишу дела на завтра. Невроз начал отступать.

Было еще очень рано для субботы, и Лондон в основном спал, но автобусы проезжали мимо и торопились люди, работавшие по выходным, опустив головы и заткнув уши плагами. На ходу я мазнула губы бальзамом, осторожно потрогала растертый подбородок и скрутила волосы в довольно крепкий узел без всякой заколки. Надо бы подстричься — слишком много волос для одного человека, но Саймону нравились длинные и я привыкла. Хотя Дэн и звал меня «кузен Оно»[7], я ходила с прической а-ля утопленница даже на съемочной площадке.

Неужели Пол врезал Саймону? Это лучшее, что он для меня в жизни совершил, вполне искупив тем самым проступок, когда он обстриг всех моих «маленьких пони». Ну почти всех. Надо позвонить брату и сказать, что мы с Саймоном помирились, иначе на папиной свадьбе через две недели может выйти неловкость. А сейчас я буду думать о булочках, кофе и сливках. И пожалуй, о пятновыводителе, чтобы вывести кровь с рубашки Саймона. А еще говорят, романтика умерла!

В супермаркете оказалось неожиданно людно. Сандвичи с тунцом шли на ура — их раскупали те, кто спешил на работу, прочие ранние пташки тоже делали покупки, и еще слонялись помятые джентльмены с подозрительно довольными физиономиями.

— Привет, — сказал некто, распространявший вокруг себя мощный запах одеколона «Курос», кивнув мне из-за стойки с круассанами. — Бурная ночка?

— Типа того, — ответила я, не глядя на говорившего. Он что, забыл, где находится? В Лондоне не принято разговаривать с незнакомыми. Мы даже с соседями не вступаем в беседы первые пять лет, максимум можем пожаловаться на шум или собачье дерьмо в садике.

— Главное — вовремя смыться, пока он не проснулся, — сказал нахал, наполняя пакет слоеными булочками с корицей. — Но я всегда оставляю записку. Без записки как-то не по-человечески.

— Да. — Я натянуто улыбнулась и попятилась к очереди в кассу.

Тип пошел за мной.

— Но вот девчонок мне жаль, — продолжал он. — Знаете, когда видишь парня, идущего поутру осторожной походкой, так и хочется сказать: «Прячься сюда, сынок!» Но при виде девчонки в вечерней одежде в шесть утра в субботу всякий подумает: «Шлюха».

— Ага, — согласилась я, перебирая содержимое корзинки. И лишь через секунду до меня дошло. — Простите, что вы сказали?

— Я сам так не говорю, — замахал руками «Курос», пролив уже открытую банку «Ред булл». — Я никого не сужу. Да вы же и не в юбке, открывающей задницу, и груди у вас не торчат из выреза, как у некоторых! Хорошая кофточка.