Эрика Джонг - Страх полета Страница 9

Ты не можешь зваться Изадорой Уайт Винг[14] (урожденная Вэйс — мой отец переделал это в «Уайт», вскорости после моего рождения), и не потратить при этом большую часть жизни на размышления по поводу имен.

Адриан Гудлав. Его мать называла его Андрианом, но отец поменял имя на Адриан, чтобы оно выглядело более английским.

— Типичный толстозадый английский миддл-класс, — сказал Адриан о своих отце и матери. — Вы не любите таких. Они вечно пытаются испражниться во имя королевы. Дохлый номер! У них вечный запор.

Он ухмыльнулся, а я посмотрела на него в полном изумлении.

— Вы действительно настоящий самородок, — усмехнулась я, — естественный мужчина.

А Адриан улыбнулся. Мы оба знали, что я наконец-то встретила свой секс нараспашку.

О'кей. Да, я допускала, что мой вкус на мужчин весьма сомнителен. Я это вполне могу засвидетельствовать по своей воле. Но кто спорит о вкусах? И кто может выразить безрассудную страсть? Это точно так же утомительно, как описывать вкус шоколадного мусса, или как смотреть на закат солнца, или сидеть дома и строить рожи собственным детям… Посмотрим, что там на эту тему есть в мировой литературе. Возьмем для верности Ромео и Жюльена Сореля, и графа Вронского, и даже Меллорса-лесничего. Улыбка, вьющиеся волосы, запах трубочного табака и испарина, бойкий язык, пролитое пиво… У моего мужа была густая шевелюра черных длинных волос и длинные тонкие пальцы. В первый вечер, когда мы познакомились, он тоже щипал меня за задницу (во время обсуждения новых направлений психотерапии). В общем, я, по-видимому, люблю мужчин, которые способны на молниеносный переход от духа к материи. К чему трата времени, когда прелесть действительно в этом. Но если мужчина, который мне не нравится, сделает попытку схватить меня, я, вероятнее всего, буду сопротивляться, и очень. И кто может объяснить, почему один и тот же поступок в одном случае вызывает у вас омерзение и возбуждает в другом? И кто может объяснить причины вашего выбора? Придурки-астрологи пытаются. То же — психоаналитики. Но их объяснения всегда выглядят недостаточными. Как если бы они упустили что-то самое главное.

Когда страсть кончается, вы даете ей разумное объяснение. Я однажды влюбилась в дирижера, который никогда не мылся, ходил с грязными волосами и очень неумело вытирал свою задницу. Он всегда оставлял следы дерьма на моих простынях. Я не прихожу в особый восторг от таких вещей, но в данном случае все было о'кей — я до сих по не могу понять, почему. Я влюбилась в Беннета отчасти потому, что у него были самые чистые яйца из всех, что я когда-нибудь пробовала. Безволосые и фактически никогда не потеющие. Вы даже могли бы (если бы захотели) облизать его анус (как пол на кухне у моей бабушки). Да, я не постоянна в своих идеалах. Чем дальше, тем они необъяснимее.

Но Беннет видел пример во всем.

— Этот англичанин, о котором ты говорила, — сказал он, когда мы вернулись в гостиничный номер, — на самом деле рехнулся насчет тебя.

— Что ты имеешь в виду?

Он подарил мне циничный взгляд.

— У него слюнки текут, когда он на тебя смотрит.

— Я думала, он был самым враждебным сукиным сыном из всех, кого я встречала. — И это было отчасти правдой.

— Правильно, но ты всегда притягиваешь неприятеля.

— Ты себя имеешь в виду?

Он притянул меня и начал раздевать. Я могла бы рассказать ему о том, как все время Адриан преследовал меня. Да, меня. Мы занимались любовью, и дух Адриана витал между нами. Счастливый Адриан. Оттрахал меня спереди и Беннета сзади.

Мировая история как история совокуплений. Занятий любовью. Старая пляска. Это даже приятнее, чем мировая история как история туалетов. Это уж действительно объемлет все. Что, в конце концов, не кончается совокуплением?

Беннет и я не всегда занимались любовью с призраками. Было время, когда мы занимались любовью друг с другом.

Мне было двадцать три, когда я его встретила, и я была уже разведена. Ему был тридцать один, и он никогда не был женат. Самый молчаливый мужчина из всех, что я видела. Самый добрый. Или, по крайней мере, я думала, что он добр. Что я тогда знала о молчаливых мужчинах? Я вышла из семьи, в которой количество децибел, испускаемое за обеденным столом, могло повредить моим барабанным перепонкам. И, может быть, повредило.

Беннет и я встретились в Виллидж. Никто из нас не был знаком с хозяйкой. Мы оба были приглашены разными людьми. Было очень шикарно, в стиле середины шестидесятых.

Хозяйка была черной (тогда еще мы говорили «негритянкой») и занималась таким модным и неблагодарным делом, как реклама. Она оделась в модельное платье и нацепила крупные золотые серьги. На вечеринке было множество рекламных работников, психоаналитиков, общественных деятелей и профессоров нью-йоркского Университета, которые выглядели, как психоаналитики. 1965: еще нету ни хиппи, ни этнического бума. У аналитиков, рекламщиков и профессоров еще короткие волосы и очки в черепаховой оправе. Они даже брились. И оставляли свои волосы черными (О, воспоминания!).

Я, как и Беннет, была приглашена друзьями. После того, как мой первый муж рехнулся, было более чем естественно хотеть выйти замуж за психиатра. Это можно назвать противоядием. Я не могла допустить, чтобы то же самое случилось еще раз. В то время я хотела найти того, кто имел бы ключ к подсознанию. Я была вывешена вместе с рекламой. Они приводили меня в восхищение. Я принимала их за людей, знающих ценность мысли. Я была ими очарована, потому что они приняли меня за творческого человека, (а лучшим доказательством моей принадлежности к творцам для психоаналитиков служил тот факт, что я появилась на 13 канале со своими поэмами).

Когда я оглядываюсь на свой тридцатилетний опыт, я вижу всех своих любовников сидящими спина к спине, как музыканты на парном концерте. Каждый был противоядием от предыдущего. Каждый — воздействием, поворотом, реакцией.

Брайан Столлерман (мой первый любовник и первый муж) был низенький, с брюшком, волосатый и смуглый. Он был неугомонным собеседником, похожим на пушечное ядро. Он был всегда в движении и постоянно изрыгал всевозможные пятисложные слова. Он был специалистом по истории средних веков, и, прежде чем вы успели бы сказать «альбигойский крестовый поход», он рассказал бы вам историю своей жизни в экстравагантно-преувеличенных деталях. Брайан производил впечатление никогда не умолкающего человека. Это было не совсем верно, потому что он замолкал ненадолго во время сна. Но когда он окончательно слетел с катушек (как мне вежливо заметили непосредственно в моей собственной семье), либо стал проявлять симптомы шизофрении (что предположил один из многих его психоаналитиков), либо осознал подлинный смысл своей жизни (как говорил он сам), либо наконец-то сказались последствия его женитьбы на этой еврейской принцессе из Нью-Йорка (как утверждали его родители) — так вот, тогда он не умолкал даже во сне. Он, фактически, перестал спать и испытывал потребность поднимать меня каждую ночь и рассказывать о Втором Пришествии Христа. Что Иисус как раз сейчас направляется к еврею-медиевисту, живущему на Риверсайд-Драв.