Наталия Ломовская - Зеркало маркизы Страница 9

Она поднимает глаза, пораженная догадкой.

– Это очень ценный подарок. Не уверена, что я могу его принять. Всех сокровищ мира мало, чтобы заплатить за такую работу.

– Всех сокровищ мира – может быть. Но не твоей улыбки, голубка моя. Нет, не благодари. Сначала взгляни на себя.

Диана смотрит, и зрачки ее расширяются так, что глаза становятся совершенно черными.

Ее лицо в зеркале прекрасно, оно преисполнено небесной гармонии. В нем нет ни одной некрасивой черты – хотя, кажется, все осталось прежним. У той, зеркальной Дианы совсем нет морщинок на гладком лице, ее глаза сверкают молодо, и такой нежный румянец, такая робкая девичья улыбка…

– Бенвенуто… Это чудо…

– Может быть. – Художник склоняет голову, нечесаные пряди волос рассыпаются по руке Дианы. – А может быть, искусство и любовь.

– Любовь? – повторяет Диана растерянно.

Она выглядит недоумевающей, но на деле прекрасно понимает, о чем говорит Челлини. Любовь без тела, привязанность без страсти, нежность без объятия! Как это мило, возвышенно, старомодно и… грустно.

Так же грустно, как иметь зеркало, в котором ты выглядишь красивее, чем на самом деле. Ведь люди-то будут смотреть не на твое отражение, а на тебя.

Но тут она попадает пальцем в небо. В тот вечер самые злоязычные сплетницы не решаются обсуждать между собой «Старый Гриб». Никакой косметикой невозможно добиться такой свежести. Из уст в уста передаются рецепты молодости королевской фаворитки. Про нее говорят, что она встает на рассвете, в одной рубашке садится верхом на лошадь и предпринимает длительную прогулку, а потом купается в пруду – в любую погоду.

– Хороша бы я была верхом – в одной рубашке! – хохочет Диана, услышав эти сплетни.

Про нее говорят, что она пользуется услугами колдунов, что купается в розовом масле, в серой амбре, в молоке ослиц, в крови девственниц.

– Какая гадость! – морщится Диана.

Наконец, о ней говорят, что она знает секретные любовные приемы, которые позволяют ей удерживать короля и сохранять молодость. Против этого фаворитка не возражает и только улыбается загадочно.

Но все дело в зеркале. Отражаясь в нем, Диана выглядит неизменно юной, удивительно красивой. И каким-то образом эта красота остается с ней и в реальности, по эту сторону заколдованного стекла. Влияние герцогини на короля кажется бесконечным, ее власть простирается безгранично. Король осыпает фаворитку драгоценностями, одаривает особняками, замками и поместьями. Он не принимает решений, не посоветовавшись с возлюбленной, и все это знают. Послы соседних держав адресуют Диане почтительные послания. Папа римский ведет с ней переписку. Королева Екатерина Медичи проливает слезы в своих отдаленных покоях, задаваясь вопросом: что, ну что такого Генрих нашел в этой старухе? Она ведь старше его на двадцать лет, и никакие дьявольские чары не могут этого изменить!

Медичи унижается до того, что проделывает дырки в стене, намереваясь проследить за соперницей и мужем. Вдруг там под видом любовной оргии проходят черные мессы, случается дьявольское святотатство?

Королева становится потрясенной свидетельницей только лишь любовной игры – но такой утонченной и изысканной, что нежеланная супруга делается еще более несчастной. С этого дня Екатерине Медичи все труднее поддерживать видимость дружбы с фавориткой, и как-то раз, не выдержав, она надерзила ей. Король разгневался на супругу, и Диана вымаливала у него прощение для Екатерины. Этого королева не забыла герцогине никогда.

Но пока Диана владела подарком Челлини – ничто в мире не могло быть над ней властно.

Со временем герцогиня узнала зеркало лучше. Со временем она стала думать, что, пожалуй, сплетники правы – Бенвенуто заключил-таки сделку с дьяволом. Или он был дьяволом сам – одаренным бесом, поднявшимся из глубин ада, чтобы смущать людей и губить их души?

А может, художник был ангелом? Ангелом, сошедшим с небес, чтобы принести достойным кусочек рая?

Эта мысль была такой прекрасной, такой утешительной, что Диана не смогла от нее отказаться. Она любила свое зеркало больше, чем короля, больше, чем своих тайных возлюбленных, больше, чем дочь – которую, впрочем, любила очень мало, – больше, чем славу и деньги.

Она любила его больше, чем свою красоту и молодость, потому что зеркало и было источником ее молодости и красоты.

Зеркало дарило ее коже гладкость, а глазам – блеск.

Но она тоже кое-что должна была для него делать. Некоторые вещи Диана хотела делать, некоторые – нет, но все равно делала, через силу.

Так, она обязана была появляться на людях. Пожалуй, самое простое условие, но исполнять его оказывалось нелегко в те дни, когда у нее болела голова, или расстраивался желудок, или когда Диану преследовали мучительные схваткообразные боли в животе, проистекающие от женской болезни… И все равно всегда герцогиня выходила из своих покоев с гордо поднятой головой, свежая, гибкая, веселая.

Зеркало требовало, чтобы Диана была роскошно одета. Одних и тех же нарядов оно не переносило – словно рябью подергивалась сверкающая гладь, и ошеломленная женщина видела себя в искаженном, уродливом облике. Диана пугалась и заказывала новое платье, приглашала ювелиров. Перебирала бриллианты и рубины, по локоть погружала руки в жемчуга, прижимала к лицу сказочной цены кружева, вкалывала в волосы черепаховые гребни и золотые шпильки. Но осталась верна только своим цветам – черному и белому. Как ни прельщали ее модистки шелками глубокого вишневого, соблазнительного алого, ангельского голубого цветов, Диана не поддавалась. Когда-то король стал носить цвета своей прекрасной дамы… А теперь фаворитка носила цвета своего короля.

Король… Ее сумрачный рыцарь… Каким он был, когда Диана увидела его впервые! Испуганный бледный мальчик, жертва высокой политики, жертва предательства отца. Король Франциск выкупил себя из испанского плена, обменяв на двоих сыновей. Двое – за одного, эти проклятые испанцы всегда умели торговать! А у людей еще была жива память о том, как Людовик XI по прозвищу Всемирный Паук, изобретательный палач и душегуб, поступил с детьми своего врага, герцога Немурского. Герцога казнили на дощатом помосте, и кровь несчастного пролилась на его маленьких сыновей сквозь щели, а после этого мальчишек отвезли в Бастилию. Жана и Луи заключили в каменный мешок, где нельзя было стоять, и даже сидеть получалось только согнувшись. Мучения детей, казалось, длились вечно. Комендант Бастилии, садист Филипп Гюилье, кормил их гнилой пищей, два раза в неделю порол у столба до крови и раз в три месяца вырывал у мальчиков по зубу. Жан сошел с ума и умер в застенке, а младший, Луи, оказался покрепче, пережил короля и даже сделался впоследствии вице-королем Неаполитанского королевства… Но не был никогда счастлив и искал себе смерти в бою. И нашел ее, сражаясь с испанцами при Сериньоле…