Алина Зарайская - Мама, я доктора люблю Страница 9

Анжела почти не разбирала слов, которые говорил Владимир. Она сердцем поняла, что он никуда не исчезнет еще какое-то время, а остальное было неважно. И теперь девушка просто упивалась звуками любимого голоса, не обращая внимания на смысл произносимых им слов, с замиранием сердца смотрела на красивый профиль и наслаждалась ощущением его близости.

— Куда мы едем? — спросила Анжела, растерянно оглядываясь и видя, что садоводство осталось позади, и едут они в сторону города. — Я не одета, я не могу ехать так в город.

Машина неожиданно остановилась, Владимир открыл дверцу и молча помог Анжеле выйти. Они стояли у какого-то поля, колючего от скошенной травы и уставленного небольшими аккуратными стогами, а у самой опушки серел покосившийся дощатый сарай.

— Ты одета как раз так, как надо, — тихо сказал Володя, ведя ее за руку по полю.

Анжела с недоумением посмотрела на свой простенький цветастый сарафан и старые босоножки. Владимир сделал несколько шагов назад и внимательно, посмотрел на девушку, и от этого долгого взгляда ее шея и щеки залились горячим румянцем. На небе не было ни облачка, солнце жгло Анжеле голые плечи и спину, шея и грудь немного вспотели от лежащих на них густых прядей волос, щиколотки покалывали острые твердые стебельки, сарафан, плотно облегающий талию и бедра и колоколом опускавшийся ниже колен, казался сшитым из раскаленных листов железа.

— Ты чудесно одета, — повторил Владимир, — просто изумительно. Этот твой сарафанчик в тысячу раз лучше, чем самые модные платья. Он ничего не скрывает, не раздражает глаз лишними деталями и украшениями, ничему не препятствует — через него даже на расстоянии чувствуется жар твоей нагретой солнцем кожи. — Владимир говорил эти странные слова и медленно подходил к девушке.

Анжела, немного напуганная, сделала несколько шагов назад и уперлась спиной в сухое теплое сено. А Владимир все шел и шел к ней, так медленно, как бывает только в кино или во сне.

«Господи! На что я похожа в этом тесном сарафане! Я же так растолстела за эту неделю! И от меня, наверное, пахнет невкусно!» — с ужасом думала Анжела, боясь пошевелиться и даже взглянуть на себя. Она стояла, прижавшись спиной к колючему стогу и, как завороженная, смотрела в глаза приближающемуся Владимиру. Еще один маленький шаг — и сильные руки вдавили плечи в податливое сено, а горячее упругое тело Владимира коснулось ее покрывшихся испариной от ужаса и стыда грудей, живота и бедер. Потом на мгновение шея и грудь ощутили прохладу — это Володя откинул с них густые волосы. Анжела хотела было свободно вздохнуть, но ее рот залепили горячие влажные губы, а шею и лицо обхватили сухие обжигающие ладони.

Этот поцелуй был совсем не похож на тот, прощальный. Он не убаюкивал и не утешал. От него исходила не нежность и просьба, а страсть и требование, почти приказ. Анжела подчинилась ему. Подняла отяжелевшие руки и, давая Владимиру возможность еще теснее прижаться к большой упругой груди, обняла его стройную гибкую спину и в ту же секунду почувствовала, как подлетел подол сарафана и к обнаженным ногам прижалась шершавая джинсовая ткань. Сено с шуршанием сползало на землю с накренившегося стога, путалось в волосах и лезло в лицо. Анжела еще успела ощутить, как соскальзывают по ногам трусики, а на низ живота ложится горячая, очень тяжелая рука. Все последующее было как в смутном, путаном сне, и, только увидев над головой небо, покрывшееся легкими белыми облачками, и поняв, что лежит на больно колющей спину траве, она окончательно пришла в себя.

Владимир сидел рядом и задумчиво покусывал сухую соломинку. Анжела, все еще стесняясь, посмотрела на его поджарое мускулистое тело, едва прикрытое брошенной на колени тонкой футболкой, и с трудом заставила себя поверить в то, что еще несколько минут назад оно полностью подчиняло ее себе и дарило такое острое наслаждение.

— Ты не сердишься на меня? — Владимир наклонился и нежно, почти неощутимо поцеловал девушку в краешек губ. — Я так соскучился по тебе за эту неделю…

Анжела только улыбнулась в ответ и обняла склоненную к ней голову с чуть взъерошенными черными волосами.

— Я буду часто приезжать, мы будем вместе… и сейчас… и потом…

— Вместе, всегда вместе, никогда не расстанемся, — Анжела тихонько гладила Владимира по голове.

«Боже мой! — думала она. — Неужели я могла верить ужасным Полинкиным предположениям?! Неужели могла сомневаться в Володе?! В нем, который, как ребенок, лежит у меня на груди и спрашивает, не сержусь ли я! И обещает быть всегда рядом! Я ведь с самого начала чувствовала, что он не такой, как другие. Я в первый же момент, там, в больнице, поняла, что вот он — мой единственный и неповторимый, нежный, честный, умный!»

Анжела открыла глаза и посмотрела на небо. Белые невинные облачка сменились темными угрожающими тучами.

— Володя, милый, мы и не заметили с тобой, что уже давно не жарко, и сильный ветер. Посмотри, какие тучи — вот-вот пойдет дождь.

— И правда. Но разве можно заметить что-нибудь плохое, когда ты рядом? Кажется, что вокруг тебя всегда тепло и солнечно, даже если на улице ночь и буря.

— Ты преувеличиваешь. Но надо куда-нибудь спрятаться, не лежать же здесь под дождем.

— Я бы лежал так вечно…

— Но ты простудишься, если промокнешь. И не сможешь тогда приезжать ко мне.

Владимир нехотя встал и помог подняться Анжеле. Держась за руки, они побежали — по стогам уже стучали первые редкие, крупные капли, обещающие через несколько минут настоящий ливень, — но не к машине, как предполагала девушка, а к лесу, туда, где темнел старый сарайчик. И только они успели нырнуть в пахнущий прошлогодним сеном и пылью полумрак, как небо прорезала молния и по крыше забарабанил проливной дождь.

Анжела присела на какой-то чурбан и вытряхнула из босоножек набившуюся в них труху. В сарае было почти темно и сухо, а у задней стенки еще оставалось немного сена. На эту-то высокую, почти по плечи, упругую кровать Владимир и потянул Анжелу. Сухая трава набивалась в одежду, с шелестом целыми охапками падала на пол и царапала кожу, а объятия и поцелуи все повторялись и повторялись, соединенные тела все сплетались и расплетались, задыхаясь от блаженства и пыли.

Когда они вернулись в Коринку, было уже совсем темно. На умытом небе яркими точками светились звезды, дома зазывали уютным светом, а влажная земля источала резкие, с детства знакомые запахи.

— Я приеду послезавтра, в пятницу. Ты ведь не соскучишься до этого времени? — Владимир осторожно вытаскивал из Анжелиных волос запутавшиеся в них соломинки. — У тебя здесь вон сколько дел: и сад, и купанье, и чудесная веранда, наполненная мечтами и воспоминаниями.