Аглая Оболенская - Исполни волю мою Страница 9

Недолго Моня и Дуся пребывали вдвоём. По мере заполняемости дома мебелью в ряды кошачего коллектива влилась Маня. Она приехала к нам с кухонным гарнитуром от Лениной бабушки Эммы Эрнестовны, родной мамы дяди Бори. Колоритная персона, скажу я вам. Все, кроме сына, звали её Эммой. Ухоженная и элегантная, бабуля хитро грозила старости наманикюренной фигой, гордо оправляя седые волнистые пряди, заколотые пышным шиньоном. Декоративная косметика на её лице лишь подчеркивала красоту зрелой женственности, а возрастные недостатки Эмма ловко маскировала с помощью нехитрой галантереи: дряблую кожу шеи — кружевами и газовым шарфиком, венозные узлы на ногах — эластичными чулками. Дядя Боря величал мать на французский манер — "мамон" с характерным прононсом.

Эмма обожала антиквариат: мебель, посуду, произведения искусства и всякие разные безделушки. Одним из предметов её гордости была старинная китайская ширма с довольно неприличными картинками плотской любви. "В истинной любви нет ничего неприличного, девочка, — глаголила она, когда я откровенно пялилась на ширму. — Камасутра дарит людям кусочек рая на грешной земле…" Ей, пережившей трёх мужей, было, конечно, виднее. Эмма лелеяла мечту, которая стала притчей во языцех для семьи Белозёрцевых: старинный буфет.

Сложность заключалась не в древности или руке определенного мастера, и даже не в цене. Она крылась в Эммином воображении, давно нарисовавшем, каким должен быть этот вожделенный предмет мечтаний. Описывая его, бабушка прикрывала глаза, чтобы лучше рассмотреть невидимую картинку и не упустить ни одной малейшей детали. Последний из буфетов в её столовой наиболее приближался к придуманному оригиналу. Но, по словам хозяйки, его инкрустация "диссонировала" с изразцом вокруг камина, травмируя эстетическое восприятие и портя аппетит.

Дома, выпуская пар, дядя Боря жаловался тёте Юле: "Мамон совсем помешалась на своём посудном шкафе! Поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что! Живут же люди без буфетов, никто не умер…" Я его жалела, будучи на девяносто девять процентов уверенной, что подобного буфета не существовало в природе. Разве что смастерить его по эскизу строптивой Эммы и состарить, перенесясь на два-три столетия назад.

Другой бы рукой махнул на мамины причуды, а Ленин папа считал их одной из своих главных проблем. Сидя на полу в нашей квартире, он увлекательно и с юмором рассказывал об этом: "Если бы всё упиралось в деньги, девчата! — и тяжело вздохнул. — Вы помните пуфик в её спальне? Стоит у прикроватного зеркала." Мы помнили этот пуфик. Не говоря уже о самом зеркале, изготовленном в виде арки с кованным навесом. Оно крепилось к низкой тумбочке, на которой обычно царил творческий беспорядок из шкатулок, пудренниц, гребешков и разнообразных флаконов.

Сказать по правде, Эммина спальня была моим самым любимым местом в доме: массивная кровать с кружевным балдахином, пурпурные шторы из настоящего бархата и узкий столик напротив, крепившийся к полу витой ножкой. На нём красовался белый эмалированный кувшин, расписанный розами и точно такой же тазик. Понять не могу, зачем кувшин каждый вечер заполнялся тёплой водой в нашу-то эпоху повальной цивилизации с ванной комнатой под боком? "Тот пуфик, — продолжал дядя Боря, — мне принесли со свалки. Пришлось слегка подреставрировать… А изразец, которым я облицевал ей камин и вовсе купил на барахолке за гроши. Какой-то пьющий мужичонка отколупал его в своей коммуналке и додумался загнать за бутылку. Бронзовый подсвечник нашли на чердаке заброшенного дома одной из почти вымерших деревень, а ситцевый диван, что стоит в прихожей, мой сотрудник привёз из Германии. Тоже кто-то от хлама избавлялся. По дурацкой случайности его авангардный узор совпал с орнаментом обоев." Дядя Боря скомно умалчивал о вещах дорогих, например, икона-складень "Богоматерь всех скорбящих", занимавшая в будуаре красный угол. На её приобретение бартером ушёл тёти Юлин гарнитур из белого золота с рубинами и алмазной пылью…

Слушать было интересно, однако я, прагматик по натуре, взяла на себя смелость дать совет. Вернее два совета. Чтоб разрешить тупиковую ситуацию можно было поменять изразец у камина. Но поскольку Эмма привязана к нему, альтернативный вариант базировался на принципе "клин клином вышибают". То есть требовалась новая любовь и, соответственно, буфет даже отдаленно не напоминающий о прежней мечте.

— Шоковая терапия… Думаешь, получится?

Лена с гордостью за меня подмигнула отцу:

— В любом случае в этом что-то есть. Стоит попробовать…

А через два месяца к нам на кухню переехал старый Эммин буфет и плюшевый угловой диванчик. Дядя Боря с удовольствием поведал по телефону, что теперь в столовой матери красуется буфет, историей своей тесно переплетающийся с жизнью Эмминого прадеда по материнской линии.

— Старая рухлядь, не на что смотреть, но, девочки мои, вы бы видели, как она его гладит, как любуется им! К нему прикасались руки предков и он пропитан их духом. Да она сама вам все расскажет!..

Маня, молодая персиянка цвета красный мрамор, была послана в нагрузку с мебелью, как Эммин дар на новоселье. Ленина бабушка завела роскошное животное больше для интерьера и в скором времени поняла, что даже отличная родословная не способствует искоренению в кошке кошачих привычек. Таких, как драть когти и оставлять повсюду шерсть. К тому же Маня не разбиралась в антиквариате, и ей было без разницы, где это делать.

Лена приняла Манечку с распростёртыми объятиями. Кошка оказалась смышлёной и непривередливой в еде. С Дусиного молчаливого согласия она заняла кресло в углу. Моня прикинулся, что не замечает соплеменницу, даже воздух рядом не понюхал. Общей у них с Маней была только порода: Монин короткий нос напоминал клюв филина с глубокой вмятиной на переносице, что делало его угрожающе недружелюбным. Светло-рыжая шерсть, по сравнению с Маниной, казалась полинявшей и короткой. Манина мордашка вызывала умиление, особенно когда она вращала янтарными глазами-блюдцами. Настоящий добрый гремлин из сказки! Следующей к этой компании присоеденилась Алиссет. Ушастый девон рекс достался Лене от второй и очень сильной симпатии после Сабининого папы…

Его звали Сандр, Сандро или Алекс. Возможно, краткие образования от имени Александр, паспорт у него никто не проверял. И зря. Учился он тогда на юридическом, двумя курсами старше нас. Немало девичьих сердец сохло по горячему литовскому парню. Во-первых, заграница. Во-вторых, красавчик — высокий, спортивный, обаятельный. В-третьих, сила конформизма: куда все — туда и я, кого все — того и… А далее борьба, в которой все средства хороши.