Светлана Демидова - У каждого свое проклятие Страница 9

Борис отмалчивался. Он ни разу не проронил ни единого слова в ответ на вопросы и обвинения собственной матери и матери Нонны. Слово «люблю» он берег для нее. В отличие от своей новой возлюбленной он уже не раз клялся в любви. Не только Наде, ставшей его женой, но и всем девушкам без исключения, которые нравились и с которыми целовался. Он был ветераном любовных признаний. До встречи с Нонной Борис считал, что сам выбрал себе в жены Надю. Теперь же понимал, что тогда именно Надя выбрала его. Борис уже нечетко представлял, как эта темноглазая девушка впервые очутилась в его постели, зато очень твердо помнил, что она совершенно не растерялась, когда их застукали родители. Она, чуть прикрывшись одеялом, приветливо поздоровалась и сказала:

– Я Надя. Мы с вашим сыном любим друг друга.

После этого свадьба была уже неизбежна. Неизбежным оказалось и рождение дочери Аленки. Аленку Борис полюбил всем сердцем. Но это была совсем другая любовь. Особая. Отцовская. С примесью гордости, умиления и постоянного страха: как бы с девочкой чего не случилось. То, что он испытывал к Нонне, было другим. То есть вообще другим. Совсем. В принципе не тем, что он раньше считал любовью. То, что творилось с ним сейчас, было мукой. Борис мучился в отсутствии Нонны, он всем существом был настроен на ее волну и, казалось, ловил ее колебания, находясь в любой точке огромного города. Мука отпускала его только в тот момент, когда он целовал Нонну и говорил ей «люблю», полное особого сакрального смысла. Стоило ему покинуть комнату Нонны в коммуналке, как мука ожидания новой встречи с еще большей силой обрушивалась на него. Борису будоражило душу даже одно только ее имя – Нонна. Странное... строгое... колдовское... Нонна... Зашифрованные, соединенные вместе местоимения – он... она... Борис – он и она... онна... Нонна...

Надя плакала и называла его подлецом и предателем. Борис молчал и в ответ на слезы жены. Он сказал ей всего одну фразу:

– Надя, прости, я полюбил другую женщину.

Он бы и сказал, если бы мог объяснить словами то, что с ним творилось. Но разве расскажешь, что только от запаха волос Нонны у него кружится голова, чего никогда не бывало с ним прежде ввиду очень крепкого вестибулярного аппарата.

Надя подсылала к нему пятилетнюю Аленку, которая не очень понимала, чего от нее хочет заплаканная мама и куда собрался уйти папа. Если на работу, так он все равно вечером придет обратно. Та, другая тетя, про которую твердит мама, конечно же отпустит папу к дочке. Да и папа говорит, что очень любит свою Аленку, так чего же плакать и капризничать.

– Надя ни за что не даст мне развода, – сказал Борис Нонне с самым удрученным видом.

– Она так сказала или ты так думаешь? – спросила она.

– Сказала. Еще она сказала, что постарается стойко перетерпеть мое увлечение ради дочери...

– Только ради дочери?

– Не только. Но она знает, что Аленка – очень важный для меня человечек.

Нонна обняла Бориса за шею и, заглядывая ему в глаза, спросила:

– А она сможет перетерпеть?

– Не знаю... – все так же потерянно отозвался он.

Нонна отшатнулась. Руки ее безвольно повисли вдоль тела.

– То есть ты допускаешь, что между нами все может вдруг... взять и кончиться...

– Я этого не говорил...

– Говорил!

– Нет!

– Да! Ты только что сказал, что Надя сможет дождаться...

– Я сказал, что не знаю, сколько она станет терпеть... и вообще... что еще выкинет мне назло! Не передергивай, пожалуйста!

Нонна зябко поежилась и обняла себя руками.

– И что же нам делать... – проговорила она без всякого вопроса в голосе, потому что понимала: у Бориса ответа нет.

Он действительно отвечать не стал. Подошел к молодой женщине, без которой уже не мыслил свое существование, и принялся покрывать поцелуями ее лицо, приговаривая:

– Никто не сможет помешать нам с тобой, понимаешь, никто... Даже Надя... Я чувствую перед ней вину, но... даже это чувство вины... очень острое... оно все равно не может пересилить другое... Я люблю тебя... Так люблю, что даже Надя... бессильна...

– Знаешь, Боря... я сейчас скажу тебе одну вещь... а ты сразу не злись... не отказывайся... Ты сначала выслушай...

– Ну? – произнес Епифанов, с неохотой отрывая губы от теплой кожи любимой женщины.

– Мы с тобой можем обвенчаться...

– Прости, но я опять должен напомнить тебе, что женат.

– Но ведь не обвенчан же!

– Какая разница?

– Огромная! Что есть такое жалкая бумажка из ЗАГСа по сравнению с клятвой, данной Богу?!

– Что-то раньше я не замечал в тебе такого религиозного фанатизма, – удивился Борис.

– Да... так бывает, Боря, что к Богу приходят... с отчаяния... Когда больше неоткуда ждать помощи...

– Ты с ума сошла, Нонна! За это... венчание можно в два счета и с работы вылететь!

– Но ведь никто не узнает!

– Об этом почему-то всегда узнают. Похоже, что церковь сама доносит... Может, их вынуждают... не знаю... Две недели назад у нас в отделе провели показательное комсомольское собрание, на котором исключили молодую мамашу за то, что окрестила ребенка.

– Из комсомола исключили?

– Вот именно!

– Но мы же уже не комсомольцы. И в партии не состоим. Или ты состоишь?

Борис покачал головой. Нонна задумалась на минуту, а потом спросила:

– Борь, а ты в Бога веришь?

– Не знаю... Скорее нет, чем да. Меня всю жизнь воспитывали в атеизме.

– Меня тоже... Но иногда... знаешь, кажется, что какая-то особая сила все-таки нами руководит... Она и нас с тобой соединила...

– Нас с тобой соединили Пашка с Мариной, когда решили пожениться, – улыбнулся Епифанов. – Если бы не они, то мы, возможно, никогда и не встретились бы.

– Нет, Боря! Дело не в них! Я чувствую, что мы должны были встретиться! Понимаешь, должны! Не могли не встретиться! Это судьба! В это я твердо верю! Давай обвенчаемся!

– Нонна! Я думаю, что надо просто немного подождать... Надя свыкнется с тем, что... И мы сможем пожениться самым обыкновенным образом...

– Я бы не свыклась... – заявила Нонна и прижалась к нему как можно теснее.

– Еще неизвестно, что ты будешь испытывать ко мне через год или... даже через месяц...

– Что ты такое говоришь, Боря! – Она даже всхлипнула от переизбытка чувств. – Я же никогда... ты же знаешь, что не девочка уже... но до тебя... я даже не знала, что могу так любить...

– Как? – спросил он особым интимным голосом. Ему вдруг захотелось забыть все проблемы, спрятаться от них внутри того огромного чувства, которое с такой силой захлестнуло их обоих.

– Так, что... умру без тебя... Перестану существовать... Сразу, как только... Не допусти этого, Боренька...

– Милая моя, любимая... не надо говорить таких слов... Все будет хорошо...

Борис гладил Нонну по волосам, как маленькую дочку Аленку, прижимал к себе, и уже только эти почти невинные прикосновения были до того интимны и эротичны, что у него набатом бухало сердце. И потом, когда поплыла и размазалась действительность, когда они с Нонной оказались внутри огненного зарева, на ее вопрос: «Мы обвенчаемся?» – Борис Епифанов легко и свободно выдохнул: