Оливия Уэдсли - Вихрь Страница 9

– Но у вас был ребенок, Карл. Лицо Ирэн просветлело.

– Да, у меня был Карл, и если бы его не было, я думаю, я не перенесла бы этой жизни.

– Мы охотно бы все навещали вас, но Карл-Фридрих делал это прямо невозможным.

Ирэн встала и начала беспокойно ходить по комнате.

– По ночам, – сказала она внезапно, – когда я, наконец, получала свободу, я иногда спускалась сюда и шагала, шагала взад и вперед. Однажды я даже попробовала выйти в парк. Я чувствовала, что не могу оставаться без движения. Казалось, моя душа проснулась с нестерпимым ощущением ужаса и страха.

Она отвернулась от Ванды.

– Вы не представляете себе, – сказала она, задыхаясь, – какое неизгладимое впечатление оставил у меня первый год моего брака. Тогда-то я по-настоящему узнала дядю Габриэля. Он часто приходил, несмотря на свою занятость, и сидел с моим мужем, выслушивая, как он бранит все и всех так, как это он один умел делать. Но дядя Габриэль не боялся его, как боялись я и большинство других, и я уверена, что Карл-Фридрих очень любил его. Но он не хотел его видеть перед смертью. Он даже отказался его принять. Дядя Габриэль обыкновенно сидел со мной и болтал о самых простых вещах, рассказывая мне самые забавные истории, так что я на время забывалась.

В ее голосе послышались слезы.

– Он был единственным человеком, единственным существом, с которым я могла разговаривать.

Ванда сидела лицом к огню, обхватив руками колени.

– Да, это старик ангельской души, – сказала она. – С ним чувствуешь себя совсем легко и просто. Как он был рад, когда Тео вернулся… Ирэн, я не хочу быть надоедливой, но, ведь, правда, Тео ужасно милый. Подумайте, как рад был бы дядя Габриэль, если бы вы в состоянии были… изменить ваш взгляд на брак. Тео действительно очарователен, вы это знаете. Я уверена, что он уже много лет вас любит.

Ирэн всплеснула руками.

– Вам, которая была счастлива в замужестве, – сказала она с горечью, – легко других уговаривать, но я ее испытала, эту жизнь, и достаточно настрадалась. Ванда, мне двадцать шесть лет, и я еще никогда не жила настоящей, свободной жизнью. Если я снова выйду замуж, это будет просто потому, что не смогу жить без человека, которого полюблю, а вовсе не потому, вовсе не потому… – она запнулась, – не потому, что другие найдут этого человека подходящим и милым. Я готова лучше умереть, чем снова выйти замуж за человека, которого я не люблю, не люблю истинной любовью. Так как я всегда казалась забитой, несчастной, вы все, наверное, решили, что мне не дано сильно и глубоко чувствовать. – Она нервно рассмеялась. – Возможно, что вы были правы, возможно, что так и было до смерти Карла-Фридриха. Но на днях ночью я проснулась. И я вдруг почувствовала, что моя молодость, моя жизнь, мое счастье еще не ушли от меня. Жизнь ждет меня, и я не знаю еще, что она несет мне. Но моя душа раскрыта для нее. Вы не представляете себе тех маленьких радостей, которые наполняют сейчас мою жизнь. Я так счастлива, что могу сама заказать чай, что этот чай – мой, в моем собственном доме, что ни одна душа в мире не может войти и приказать мне что-нибудь сделать. Иногда вечером я надеваю бальное платье и танцую одна в своей спальне. Я не танцевала уже годы. Я начинаю снова свою жизнь с того момента, на котором она остановилась восемь лет тому назад.

Ванда положила свою маленькую руку на тонкую белую руку Ирэн, оставшуюся лежать на черном платье.

– Вы ребенок. Но я понимаю вас. Но только, ради всего святого, если ваше сердце переполняет такая жизнерадостность, будьте осторожны. Пламя притягивает пламя, это неизбежно, вы знаете. И поэтому я снова повторяю, будьте осторожны!

– Спойте мне что-нибудь, – попросила Ирэн.

После чая Ванда уехала домой. Как только автомобиль отъехал, она нахмурилась.

В этот вечер, сидя у своего туалета, она сказала своему мужу:

– Вся беда в том, мой друг, что сильное чувство – опасная вещь.

Позже, сидя в карете по дороге в оперу, она неожиданно склонилась к Рудольфу, оставив на его пальто след пудры.

– Если бы люди не женились… – сказала она. И в ответ на его недоумение:

– Каких людей, дружок, ты подразумеваешь?

Она ответила мягко:

– Тех, о которых говорю, мой властелин.

ГЛАВА VIII

Бедность, может быть, очень благотворна для души, но часто она бывает весьма тягостна для тела. Наблюдать ее особенно удобно в Латинском квартале. По обычному представлению, он сплошь населен молодыми влюбленными. На самом деле, однако, молодежь, живущая там сейчас, не более склонна к любви, чем в тихом Чельси или в закоулках Бедфордского парка. Но правда то, что бедность здесь господствует, голод – вещь обычная, а сытость – редкое явление.

В феврале этого года в Париже было очень холодно, совсем так же, как в Вене. Слишком даже холодно для Жана Виктуара, голова которого, с ее огненного цвета волосами, страдала от резкого ветра.

Войдя в свою бедную комнату, он осмотрел ее с горькой усмешкой. Затем положил на стол свою скрипку и немедленно принялся быстро и со вкусом ругать погоду, свое искусство, самого себя, голод и отсутствие огня.

Это был очень стройный, высокий молодой человек. Юмор проглядывал в его лице, несколько слабохарактерном и очень привлекательном. У него были глаза серо-зеленого цвета, такие, какие обычно называют глазами газели, а волосы торчали на голове, как красная щетка. Одной из его привлекательных особенностей была его улыбка. У него были прекрасные зубы, которым было нечего грызть уже в течение восьми часов.

– Черт побери, – сказал он, фыркая, – ну и холодище!

Он засунул свои тонкие руки в пустые карманы. Его дешевый костюм блестел от продолжительной носки. Его ботинки были в самом плачевном состоянии. Манишка и воротник были из целлулоида. Вместо галстука был повязан кусок черной ленты. Носового платка не было. Он задолжал хозяйке за свою конуру и не представлял себе, когда и как сможет оплатить ее.

Он топотал ногами, стараясь согреться, и попробовал даже улыбнуться, но это ему не удалось. Все у него болело: желудок, голова, ноги. Ступни ног совсем замерзли. Он не видел никаких способов достать денег. Он охотно бы занял у кого-нибудь небольшую сумму, но он уже слишком часто прибегал к этому средству, чтобы решиться опять беспокоить своих приятелей. У него не было на примете никого, кто бы мог одолжить ему су.

Он снова выругался.

В конце концов он опять вышел на улицу, надев на голову свою печальную круглую шапочку. Он направился к овощному рынку на улице Кассон, не имея определенного плана, – разве только удастся подобрать на тротуаре несколько жареных каштанов.

Жан Виктуар быстро дошел до рынка и подоспел как раз вовремя, чтобы увидеть, как старик в отвратительных лохмотьях и с еще более отвратительной физиономией ловко спрятал в карман несколько картошек, в то же время жалобно что-то выклянчивая у ничего не заметившего хозяина ларька.