Галина Куликова - Милая неженка Страница 9

Фотографии из старого альбома

Воскресенье Ника провела за городом на «фотоохоте». Юрий увязался вместе с ней, чтобы, как он выразился, поучиться азам фотографирования. Ника, вооруженная своей «Катюшей», снимала природу, а Юрий щелкал ее саму с помощью маленького цифрового фотоаппарата.

Красный джип они оставили в деревне, растянувшейся вдоль берега неширокой, но довольно шустрой речушки. На другом берегу громоздились внушительных размеров особняки, откровенно диссонировавшие с убогими крестьянскими домишками. Туда Ника с Юрием решили не соваться. Они отправились к видневшемуся неподалеку лесу, но углубляться в него не стали, а долго бродили по залитой солнцем опушке. Потом пересекли небольшое поле и по заросшему косматой травой склону спустились к живописному, прямо-таки поленовскому пруду. К обеду они вернулись в деревню. Купив у каких-то бабулек пакет крыжовника, они съели его, сидя на пригорке и наблюдая за тем, как загорелые до черноты мальчишки бесстрашно прыгают с мостков в воду и плавают наперегонки.

Глядя на них, Юрий принялся вспоминать про свои поездки в Прибалтику. Они с родителями обычно отправлялись сначала в Ригу, а оттуда ехали на электричке в Булдури, где у их приятелей была небольшая дачка. Если не шел дождь, то всю первую половину дня они проводили на пляже, купаясь в ледяной воде, строя замки из песка и соревнуясь в нырянии, беге и прыжках в длину.

– После обеда шли собирать чернику, а заодно и грибы, – живописал подробности Юрий. – Ты, наверное, не хуже меня знаешь, какие латыши разборчивые – уважают только благородные грибы, не собирают ни сыроежки, ни лисички. А мы ими не гнушались и жарили на огромной сковороде с картошечкой и луком.

Потом он попытался перевести разговор на нее, Нику, но она отделывалась лишь односложными ответами или ничего не значащими фразами. В конце концов он, сообразив, что она не хочет вдаваться в подробности своей жизни, отстал.

Однако вечером, расположившись на диване перед телевизором и прихлебывая из стакана холодное молоко, Ника неожиданно для себя тоже поддалась ностальгии. Проворно поднявшись на ноги, она подошла к книжному шкафу и вытащила с верхней полки толстый старый альбом в сером дерматиновом переплете. В нем хранились фотографии из ее детства. Девушка принялась перелистывать плотные шершавые страницы. Вот она совсем маленькая в белой панаме на песчаном пляже в Пабажи, вот она с бабушкой в парке, вот – с отцом, с подружкой, с соседкой. И только одной, самой главной фотографии, где Ника была бы изображена с матерью, в альбоме не было.

Вместе с бабушкой и отцом Ника жила в двух комнатах большой коммунальной квартиры, которая находилась в старом каменном доме на улице Карла Маркса. Когда Ника впервые переступила порог этого дома, ей было всего два года. Гулкий мрачный подъезд, лестницы с громадными ступеньками и чугунными перилами, комнаты с высоченными потолками и глубокими эркерами – все это произвело на маленькую Нику ошеломляющее впечатление. Дом казался ей безрадостным, и это ее пугало. Позже, когда бабушка начала читать ей волшебные сказки, Ника стала представлять себя принцессой, живущей в средневековом замке в ожидании счастья.

В длинном-предлинном коммунальном коридоре было шесть дверей, на просторной кухне с тремя окнами разместилось шесть газовых плит, шесть холодильников и шесть кухонных столиков. Зато ванная была одна, и туалет тоже был один. Поэтому там нельзя было задерживаться надолго. Быстро принять душ, еще быстрее почистить зубы, на цыпочках в кухню за тарелкой каши и – шмыг обратно в свою комнату. И упаси бог пробежаться или поскакать на одной ножке по коридору! Бабушка была маниакально озабочена проблемой добрососедского общежития и всеми силами старалась никого не потревожить, чтобы не вызвать ни у кого недовольства. Она зорко следила за тем, чтобы и Ника тоже вела себя в соответствии с установленными ею жесткими правилами.

«Если бы не тетя Тильда, – внезапно подумала Ника, – то из меня непременно получился бы маленький оловянный солдатик».

Соседка Матильда Францевна в прошлом была танцовщицей не то в кабаре, не то в варьете. Ей не было еще и пятидесяти, но она давно уже вышла на пенсию, и ее деятельной и веселой натуре явно не хватало приключений. Когда Ника стала жить с бабушкой, то сразу встал вопрос о том, кто будет за ней приглядывать. Бабушка тогда работала учительницей химии в средней школе и с утра до вечера возилась со своими учениками. Отец тоже где-то работал, только Ника никогда толком не знала, что у него за профессия. Матильда Францевна добровольно вызвалась опекать девочку и делала это с огромным удовольствием.

«Тетя Тильда была «заговорщицей», – улыбнулась Ника, разглядывая фотографию, на которой они с соседкой держались за руки и чему-то весело смеялись. Перед бабушкой она разыгрывала строгую даму с поджатыми губами, но как только за Вероникой Александровной захлопывалась дверь, Матильда Францевна сразу же превращалась в лихую и веселую мадам. Больше всего Нике нравились их совместные с тетей Тильдой «концерты», когда они вдвоем пели и плясали перед высоченным зеркалом: у соседки на шее красовалось боа из пестрых перьев, а у Ники – пушистый мохеровый шарф. А однажды тетя Тильда притащила откуда-то маленький трехколесный велосипед и разрешила Нике гонять на нем по длиннющему полутемному коридору сколько душе угодно. В другой раз соседка взяла Нику с собой в кондитерскую и купила ей большого марципанового зайца. Заяц был очень красивый, с добрыми зелеными глазами, и есть его Нике было жалко. Тогда на следующий день тетя Тильда купила в том же магазине марципановую свинью – неказистую, с нахальным кривым пятачком. Со свиньей разделались довольно быстро, и с тех пор Ника полюбила вкус марципана.

В тот год, когда Ника пошла в первый класс, внезапно обнаружилось, что у Матильды Францевна есть сын, который живет где-то на Дальнем Востоке. Он недавно обзавелся потомством и решил забрать мать к себе, чтобы она могла растить внучку. Расставание с соседкой было самым трудным испытанием в жизни девочки. На прощанье тетя Тильда подарила своей маленькой компаньонке красивую пластиковую коробку от французских духов, в которой, как в клетке, жил пестрый игрушечный попугайчик. Попугайчик пропах духами, и этот запах навсегда запечатлелся в памяти Ники как напоминание о ее прекрасной «подпольной» жизни.

Зато запах лилий девочка ненавидела. Эти цветы бабушка покупала всякий раз, когда они отправлялись на могилу к дедушке, и с тех пор они всегда ассоциировались у Ники со смертью.

Ника еще немного полистала альбом, размышляя о том, как бы сложилась ее жизнь, останься они с бабушкой жить в Риге. Об этом она думала уже не раз, но до сих пор так и не пришла к какому-нибудь определенному выводу.