Все пышечки делают ЭТО - Инга Максимовская Страница 9

– Я Варвара. И мне срочно нужны деньги. У папы инфаркт, на лечение нужны средства. Которые вы у нас отобрали. И я…

– Простите, Варя, но я уже договорился с кондитером. Он из славного города Парижу. И моя невеста его одобрила. Так что, думаю мы не договоримся. Но я могу вам предложить другой вид заработка. У вас есть свадебное платье?

– Вы… Ты… – боже. Она там фырчит что ли? Мне срочно нужно в ванную, в душ, в какой-нибудь темный угол. А то я рискую опозориться перед прислугой прямо сейчас. – Козел. Засуньте себе свои деньги…

– Куда? – хмыкаю я. Но в ухо мне несутся уже короткие гудки. Надо стереть на хер этот номер, занести его в черный список и больше никогда в жизни не есть торты. Гребаные торты.

Глава 8

Варвара

– Да иди ты. Да на хрен тебя, – глаза у Полинки сейчас как у собаки из сказки про огниво. Горяд адским пламенем и размером с мельничные колеса. – Охренеть, мать твою. Это что же. Вот этот злобный хлыщ твой дефлоратор свадебный? Мама мия. Ой чо делацца. И ты ему позвонила? Оооо. И что сказала?

– Что он козел, – отвечаю честно. Я так и сказала. Но ведь если козла назвать козлом-это не оскорбление. Так, констатация факта.

– А ты дура. Так, подожди, а если он про Кирюшку догадается? Это же…

– Сплюнь, – сердце у меня сжимается от лютого ужаса. И я конечно дура.

Мы сидим в больничном кафетерии, пьем мерзкий остывший кофе из вендинг-аппарата, и я совсем не знаю, что мне делать дальше. Отец в тяжелом состоянии. Мы нищие. Чеоловек, разрушивший нашу жизнь до основания гад и козел. А я сегодня чуть было не совершила самую большую ошибку в своей жизни. Точнее совершила, хорошо что мерзавец подтвердил свой статус мерзавца по телефону и отказался от сотрудничества. Это я только так лихо пообещала, что отомщу Лавру Ярцеву. А на деле… На деле я просто дура. Ну что я могу противопоставить богатому, прущему как танк напролом, злобному мужику, у которого нет ни принципа ни морали? Ничего. А вот потерять могу все. Точнее все, что важнее всего в моей жизни. Мою любимую девочку.

– Ты снова смотрела старые видеокассеты? – уныло вздыхаю я в чашку с мерзким пойлом. Судя по сегодняшнему лексикону любимой подруги и ее гнусавому голосу я попала не в бровь а в глаз своим предположением.

– Да. Искала триллер про любовь, но там короче… Не важно. Мальчик, принеси нам мартини, взболтай но не смешивай. И две маслинки, – гаркает Полька в пространство, явно забыв, что сидит она не в казино Рояль, а в убогой забегаловке, находящейся нв цокольном этаже недорогой больницы. И за прилавком, а не за барной стойкой стоит никакой не мальчик, а тетка лет пятидесяти, похожая на раздувшуюся от страха рыбу фугу. А бабулька в пижаме, пришедшая за дешевым заветренным бутербродом, сиротливо блестящим засохшим сыром в витрине, испуганно кидается к двери, даже не опираясь на костыль, потому что звук, который издала Полинка можно принять за сигнал пожарной тревоги. Но ее это совсем не колышет.

– Поль, что мне делать? – задаю животрепещущий вопрос, совсем не надеясь на ответ.

– Трусы снять и бегать. Стулья тут, конечно, как в морге. Слушай, а ты Корюшке скажешь? Ну…

Я не успеваю ответить. Слово «Нет» повисает на кончике языка, пррванное вибрацией мобильника. И я не хочу смотреть на дисплей телефона, потому что при любом раскладе. Ничего хорошего я не услышу. – Доча, срочно иди в палату. Тут доктор пришел, велел собрать родню, – стонет трубка маминым голосом. А мне кажется. Что у меня сердце сейчас просто из груди вываплится через пятку. Папа, боже. Не может быть. Я вскакиваю с места молча, и бегу к стеалянной двери. Отделяющей кафетерий от коридора. Слушаю грохот за моей спиной. И даже увспеваю подумать, что скорее всего от дешевого заведения останутся руины после посещения его Полькой. Подруга нагоняет меня возле лифта. Раскрасневшаяся, запыхавшаяся, развевающаяся бевым чубом.

– По что отступаем то? – бухтит она, сдувая со лба непослушную прядь. – Я там немного стулья сломала. Чуть чуть, ав пыль. Не важно. Что-случилось то?

– Я не знаю, – больше не сдерживаясь реву я. Мне страшно.

Отец лежит на больничной кровати. Он белее мела, но жив. Ледяное щупальце ужаса, разжимается, и я едва держусь на ногах.

– Нужна операция. Срочная. Если ее не провести, то ваш муж скорее всего не проживет и полугода, – доносятся до меня обрывки фраз, которые доктор говорит матери. Я держу за руку папу, не похожего на себя и на все лады кляну про себя чертова самолюбимвого мерзавца, растоптавшего мир моей семьи.

– Доча, ты молодец. Ты знаешь, когда ты сказала, что добьешься всего сама, я тобой страшно гордился. И видел, что ты способна на многое. Ты прости меня, что так вышло. И Киру я очень люблю. Вы мои девочки – шепчет мой папа, а я снова чувствую себя маленькой девочкой. И слезы сами катятся по щекам. Я ничем не могу ему помочь. Я не самостоятельная и глупая. Не могу никому ничего дать, из того что они желают.

– Тридцать тысяч евро стоит операция. Есть у вас такие деньги? – спрашивает у матери врач. Я слышу, как она всхлипывает. И чувствую как папа сжимает мои пальцы своей рукой, мол не лезь и не переживай. Чего уж. Да фиг там. – Полиса у вас нет. А страховка не покрывает расходы на замену клапанов сердечных. Вы слышите меня?

– Будут, – твердо говорю я, высвобождая руку из отцова захвата. – Когда нужны деньги?

– Ты что задумала? – шепчет Полька, сложив руки на груди в молящемся жесте, когда мы с ней вываливаемся из палаты. Я в состоянии близком к умопомешательству, полька в своем обычном состоянии Халка разрушителя. – Варвар, ты же не…

– Я задумала вылечить отца. И устроить Гвадалахару человеку, который у него все украл. Справедливости я хочу, Ясно?

– Ну тогда иди и расскажи этому мудаку, что у него есть дочь. Это будет справедливо, я счиаю. Варька, ты совсем что ли? Хотелка у нее проснулась. Хочет она. А Корюшка? ОЭтот Лавр зверь. Он же тебя проглотит, как тот пончик твой, в сахарной глазури. Выковыряет из упаковки и заглонет. А потом заберет нашу малышку.

– А что ты мне предлагаешь? Смотреть? Как папа мой умирает? – она права, черт бы ее