Элизабет Чедвик - Осенний трон Страница 12

Винчестерский замок,

сентябрь 1176 года

Король поцеловал Розамунду в мягкие розовые губы и крепко прижал ее к себе, насколько позволял ее круглый, как полная луна, живот. Девушка провела пальцами по бороде Генриха и улыбнулась, хотя ей было тревожно и немного грустно. Он по-прежнему называл ее своей королевой, но ей так и не удалось сподвигнуть Генриха на то, чтобы сделать эти слова реальностью. Вместо этого любовник осыпа́л ее драгоценными украшениями, тканями для новых нарядов, ласками и пустыми обещаниями. Розамунде оставалось лишь надеяться на то, что Генрих изменится после рождения чудесного малыша мужского пола. Ее сын затмит старших детей короля и положит начало новой династии. Она часто делилась своей мечтой с ребенком, растущим в ее утробе, и в ответ тот стучал ножкой и вертелся. Никогда, ни вслух, ни в мыслях, не называла она его словом «бастард». Ведь на ее пальце сверкает кольцо Генриха, и она его супруга по сути, хотя и не давала брачных клятв перед алтарем.

– Я пошлю вам весточку, когда ребенок родится, – сказала Розамунда. – А вы думайте о нас, как выпадет свободная минута.

– Конечно, я часто буду вспоминать вас и молиться о твоем благополучном разрешении. – Генрих положил ладонь ей на живот, и этот жест был приветственным и прощальным одновременно.

Розамунда чувствовала, что мыслями король уже в пути, поэтому она взяла его голову двумя руками и повернула лицом к себе, так чтобы их взгляды встретились. Ей важно было получить его заверения.

– Обещаете?

– Обещаю. – На краткий миг нетерпение на его лице сменилось сожалением. – Я бы остался, если бы мог. Но дела государственные не терпят отлагательства.

«А я терплю, – подумалось Розамунде. – Я всегда буду терпеть и ждать».

– Понимаю. – (По крайней мере, Генрих посмотрел ей в глаза и услышал ее слова.) – Поезжайте с Богом.

– И пусть Он хранит тебя.

Король поднес ее руку к своим губам, поцеловал нежные пальцы и ушел. Она встала у окна, чтобы проследить за тем, как исчезает вдали его силуэт. Король Англии, ее любовник, отец ее ребенка, человек, от которого зависит все, что для нее важно на этом свете.

Часом позже слуга принес от Генриха подарок: венок из пшеничных колосьев, среди которых каплями крови алели плоды дикого шиповника. Этот кустарник все лето пышно цвел в живых изгородях. Розамунда надела венок на голову, представляя, будто это настоящая корона из золота, возложенная на нее руками Генриха, и мечтательно улыбнулась.

Через несколько дней Розамунда проснулась еще до рассвета – ее разбудили схватки. А когда они усилились, началось кровотечение. Повитухи, обмениваясь многозначительными взглядами, хлопотали над роженицей и уверяли ее, что все в порядке, а та не видела красный ручеек, истекающий из ее тела с каждой новой схваткой.

– Уже скоро, скоро, госпожа, – приговаривала дама Алисия успокаивающим тоном. – Вот только попейте отвара и отдохните чуть-чуть. – Она отвернулась от постели Розамунды и вполголоса приказала одной из камеристок позвать священника, чтобы был рядом, если что.

Солнце достигло осеннего зенита и покатилось на запад, просовывая сквозь деревья нежаркие лучи. На кровати билась в агонии Розамунда и звала Генриха. Между ее бедер разлилось кровавое озеро.

Младенец родился достаточно легко и оказался мальчиком, но был бледен и не подавал признаков жизни. А вслед за ним хлынул красный поток. Повитухам так и не удалось его остановить, как ни мяли они живот Розамунды в надежде заставить матку закрыться.

Прибыл священник. От запаха и вида крови лицо у него перекосилось. Тем не менее он быстро совершил последний обряд и вложил в руки несчастной крест.

– Да помилует Бог вашу душу, госпожа, – жалостливо прошептала дама Алисия. Со слезами на щеках она опустилась на колени у постели Розамунды, перебирая четки.

Лицо роженицы посерело, а дыхание стало слабым.

– Скажите Генриху, что я прошу у него прощения, – едва слышно выговорила она, когда священник отошел. – Скажите ему, что я умерла с мыслью о нем… скажите, что я умерла как жена, исполняющая свой долг. Мне так стыдно, что я подвела его.

Обитатели монастыря Годстоу любили Розамунду. Дело было не только в ее молодости, красоте и добром нраве. Она всегда поминала монахинь в своих молитвах и в праздничные дни посылала им подарки. Благодаря ей монастырь получил покровительство короля и превратился в богатый и влиятельный центр окрестных земель.

Опечаленные сестры приняли тела Розамунды и ее мертворожденного рыжеволосого младенца и похоронили их на самом почетном месте: в алтарной части храма. Обручальное кольцо после долгих прений монахини оставили у покойницы на пальце. За монастырскими стенами догорал золотой сентябрь.

Белла вздернула носик и сделала вид, будто не замечает смешки и негромкие шуточки брата Уилла и кузена Иоанна. Вообще-то, предполагалось, что мальчики заняты шахматами, но они то и дело отвлекались от доски, посматривали через комнату на Беллу и заговорщически переговаривались. Они явно затевают что-то нехорошее.

Всю неделю кузены бродили по королевскому замку, путались у всех под ногами и устраивали всевозможные проказы. Лидером парочки обычно был Иоанн, а Уильям только следовал за товарищем, но порой и у него возникали шальные идеи: например, «случайно» оставить ворота открытыми, чтобы свиньи пробрались в огород и потоптали капустные грядки. Когда озорников призывали к ответу, они неизменно отпирались и клялись в своей невиновности, правда им никто не верил. А буквально днем ранее, вспомнила Белла, Иоанн связал одной веревкой кота, собаку и петуха и потом с упоением наблюдал за последовавшей кровавой бойней. Дядя Генрих, насколько могла судить Белла, находил все подобные выходки забавными и списывал их на мальчишескую непоседливость. И вообще, ему было недосуг выслушивать жалобы домочадцев на поведение двух сорванцов.

Белла знала, что, будь ее отец дома, Иоанну и Уиллу их проделки не сошли бы с рук. Увы, родители вернутся с Сицилии только к Рождеству. Время от времени Белла жалела, что они не взяли ее с собой, но с другой стороны – ей досталась бы роль прислуги, все внимание захватила бы Иоанна. Зато когда папа и мама приедут, Белле не придется больше соперничать с красавицей-кузиной, и наверняка ей привезут много подарков – костяные гребни, драгоценности и яркие шелка из знаменитых сицилийских мастерских. Вот чего с нетерпением ждала Белла.

Иоанн что-то шепнул и, когда Уилл повернулся, чтобы посмотреть на сестру по указке товарища, стащил с шахматной доски одну из фигур двоюродного брата и сжал ее в кулаке. Поняв, что Белла видела его хитрость, Иоанн послал ей грозный взгляд, на что девочка ответила высокомерным презрением. Между ней и Иоанном никогда не было теплых отношений. Кузен дергал ее за волосы, плевал ей в чашку, ломал ее вещи, а она в отместку ябедничала на него своему отцу, щипала его и до последнего времени толкала. Но теперь Иоанн стал слишком сильным для этого, да и Белла в отсутствие отца, который всегда защищал ее, вела себя более осмотрительно.

Недавняя помолвка Иоанна с Хависой Глостерской и планы Генриха сделать младшего сына королем Ирландии наполнили мальчика непомерным самодовольством. Он даже усвоил новую развязную походку, которую Белла терпеть не могла.

Девочка взяла в руки корзинку с рукоделием, намереваясь заняться вышиванием ленты для котты, – это был подарок отцу, который Белла готовила к его возвращению. Но едва она приподняла крышку, как в нос ей ударило ужасное зловоние. Белла закричала: на ткани лежала дохлая крыса. Из полуразложившегося трупа на орнамент, который с таким усердием вышивала Белла, натекла отвратительная жидкость. Девочка схватила корзинку и швырнула ее через комнату. Крыса выпала на лету и ударила Иоанна в грудь, оставив на его накидке грязное пятно. Мальчишка с воплем отпрыгнул назад, но быстро пришел в себя, схватил мертвого грызуна за хвост и запустил обратно в Беллу. Уилла же разобрал такой хохот, что он едва стоял на ногах.

Посреди этого безобразия в комнату вошел коренастый юноша с волнистыми каштановыми волосами.

– Что тут творится? – закричал он, уперев руки в бедра. – Что это вы так расшумелись, деревенское отродье?

– Я думал, это тебя так зовут, – с подленькой ухмылкой протянул Иоанн. – Это же твоя мать была шлюхой из простонародья.

Белла испуганно раскрыла глаза от оскорбительного поведения кузена, но в глубине души восхитилась. Сама она на подобный вызов старшим никогда не решилась бы. Джеффри Фицрой – старший сын короля, но рожденный вне брака. Он занимал должность королевского канцлера, был назначен епископом Линкольна и приходился Иоанну единокровным братом.

Джеффри подошел к Иоанну, схватил его за плечи и как следует встряхнул.

– У меня нет времени на твои глупые выходки! – отчеканил он. Его серые глаза светились гневом. – Да, глупые, ничего умного в твоих словах нет, а насмехаться можешь сколько угодно.