Линдси Келк - Я люблю Вегас Страница 12

– О чем надо попросить Алекса?

Передо мной появились два бокала шампанского. Больше он, по-моему, ничего не принес, поэтому я взяла один. Скрепя сердце.

– Твоя возлюбленная Энджел Кларк и я просто разговариваем. – Дженни ослепительно улыбнулась моему бойфренду.

– О рождественском ужине, – пискнула я. – Я говорила, что Дженни со Сиггом должны у нас поужинать.

– Конечно. – Алекс указал бокалом в направлении шведского викинга. – Я очень хочу устроить соревнование по поеданию пищи с этим парнем.

– Да ты стройнее его ляжки, – фыркнула Дженни. – Ты меня разыгрываешь?

– О, Дженни, ты и понятия не имеешь, какой он Робин-Бобин, – сказала я, гордо обнимая Алекса за талию. – У него, наверное, ноги полые. Невыносимо, сколько он может слопать, не потолстев ни на грамм.

– Не волнуйся, к старости стану толстым, – отозвался он, целуя меня в макушку. – Добрым и толстым.

– Замечательно. – Я прижалась к нему, представив раскормленного Алекса на качелях, играющего на банджо.

Очень сексуально.

Спустя пару часов и нескольких бокалов шампанского я вышла из комнаты, оставив Алекса охранять мою милую подругу Ванессу от заигрываний негодного Крейга, как-то пронюхавшего о вечеринке. Фейсбуку еще предстоит за это ответить. После размашистого нанесения бальзама для губ и пьяно-неуклюжего опрыскивания себя из флакона духов «Гуччи», принадлежавших Дженни, я проверила мобильный. Конечно, вряд ли кто-то станет звонить и предлагать работу в субботу в полдвенадцатого ночи, но кто его знает. Черт, три пропущенных звонка, все от мамы. Я быстро прикинула разницу во времени: последний раз мама звонила час назад, в полчетвертого утра по английскому времени. Протрезвев за долю секунды, я нажала набор. Прижавшись пылающим лбом к оконному стеклу, я смотрела на небоскреб «Крайслер», освещенный снизу доверху, переливающийся, как Рождество, и загадала на каждой видимой звезде, чтобы не услышать плохие новости.

– Алло, Энджел?

– Да, мам, что случилось? – Я закрыла глаза и сильно-сильно пожелала, чтобы все обошлось.

– С отцом плохо, – сообщила мама.

Я зажмурилась в попытке пожелать себе на Рождество не визу, а что-нибудь другое.

– Что с ним?

Я успела представить все возможные ужасы. Инфаркт? Инсульт? С лестницы упал? Папа был подтянутым и спортивным мужчиной за шестьдесят, но в жизни все бывает. Что, если у него нашли страшное заболевание? Я отдам ему почку. Почку в подарок на Рождество. Для папы – все, что угодно.

– Ты не паникуй, врач сказал, все обойдется, – продолжала мать слабым шелестящим голосом. – В гостях у тетушки Шейлы с ним случился припадок смеха, пришлось везти его в больницу.

– Припадок смеха? Что, врач так и сказал?

– Не совсем, – уклонилась от прямого ответа мать. – Но я сочла, тебе лучше знать. Теперь ты можешь вернуться домой.

Домой.

Не успела я ответить, как в трубке откуда-то послышался папин голос, требовавший дать ему телефон. После непродолжительного препирательства я услышала:

– Энджел, я просил ее тебя не беспокоить. Со мной все в порядке. – Он говорил устало и резко, но голос действительно звучал как обычно. Я расслабилась на долю градуса. – Меня просто оставили в больнице на ночь под наблюдением. Ничего со мной не случилось.

– Но что стряслось? Какой еще припадок смеха? Мне что, действительно домой ехать? – Я промокнула слезы, чтобы не поплыла тушь, прикидывая, как выжму из моего тощего банковского счета деньги на перелет до Англии. Цены на билеты в декабре просто чудовищные, больше шансов прокатиться на частном самолете. Вообще-то у мужа Эрин есть частный самолет. Может, если как следует напиться, я забуду английские манеры и попрошу об одолжении?

– Нет, ради этого приезжать не стоит – увидимся, когда время придет, – ответил папа. – Я съел то, чего не следовало, и, как выразилась твоя мать, со мной случился припадок веселья. Я в порядке.

– У тебя на что-то аллергия? Может, и у меня тоже? – Как видите, меня в первую очередь заботило здоровье папы. Мое собственное – так, совсем чуть-чуть. – На что?

– Да не волнуйся, ей-богу. Ты здорова, детка. Когда приедешь повидаться? Мать хочет купить самую большую в мире чертову индейку на случай, если ты решишь благословить нас своим присутствием на рождественском ужине.

Хм… Кто из нас с придурью – я или он?

– Пап?

– Да, Энджел?

– Что такого ты съел у тетушки Шейлы, раз загремел в больницу?

– Мы отлично проводили время с Шейлой и Джорджем, потом заглянули твой дядя Джон и тетка Морин, – медленно начал он. – Твоя тетка Морин сделала особые булочки. Для смеха.

– Особые булочки?

– Да.

– Для смеха?

– Да.

– Папа… – У меня ушло немало времени, чтобы понять, о чем он говорит, и еще больше на переваривание услышанного. – Вы с мамой ели космические кексы[4]?

– Да.

Желание немедленно лететь домой и ухаживать за бедным пожилым отцом трансформировалось в желание немедленно лететь домой и настучать по голове старому дураку, одновременно неодобрительно цокая языком и качая головой в адрес матери.

Когда мне было семнадцать, родительница решительно вошла в комнату, где мы праздновали восемнадцатилетие Гарета Элтмана, увидела, как я стою рядом с Брайони Джонс, державшей незажженный косячок, закричала: «Энджел Кларк, я не потерплю наркоманку в своем доме!» – и вытащила меня за шкирку одолженной футболки с «Радиохедс», которую потом выбросила в мусорное ведро, обозвав «группой наркоманов». Объяснить это моему бойфренду оказалось довольно сложно, но нам было по семнадцать, и обещание мастурбации загладило всякую вину. Вот бы жизнь всегда была такой простой: у меня бы уже была зеленая карта…

– Значит, еще раз: ты в больнице, потому что съел слишком много булочек с марихуаной и заработал передоз?

– Да-да, я знаю, – захихикал папа. Блестяще, он еще не отошел. – Будто мы снова попали в семидесятые!

– Пап, мы же договорились не обсуждать того, что было до моего рождения, – напомнила я. По мне, так родители появились на свет в начале восьмидесятых, причем мать уже беременной мной, а папа – прелестным Кеном средних лет. Сексом они не занимались и, уж конечно, не употребляли наркотики. Из-за папиного «прихода» у меня как рукой сняло приятное опьянение шампанским, в чем я не могла не уловить иронии. – Отдыхай, завтра созвонимся. Тема лекции: «Скажи «нет» наркотикам».

– Твоя мама хочет попрощаться, – сказал он, длинно зевнув в трубку, не обращая внимания на мой ханжеский тон. Стыдно, но, честно признаться, я от души веселилась. – Позвони завтра, дочка.

Хоть мама и не могла меня видеть, я сделала мину «Не хотите ли объяснить свое поведение, юная леди?».

– Ну что, ты будешь на ужине у тетушки Шейлы на второй день Рождества? На следующей неделе она покупает говядину, нужно рассчитать.

Меня впечатлила ее попытка сохранить привычный деловой тон.

– И сколько травы запасти, – подхватила я. – Для десерта.

– Ой, как смешно, Энджел.

– Или перейдем сразу на крэк, несмотря на Рождество?

– Энджел, ты домой приедешь или нет? Мне надоело спрашивать!

– Не могу. – Я пыталась сказать это бодро, а не жалобно, что оказалось крайне сложным. – Перелет очень дорогой. В следующем году, обещаю.

Я не стала объяснять, что в следующем году рискую вернуться навсегда. Мать не заслуживала такого повода для злорадства: она с удовольствием выслушает подробности моего грандиозного фиаско. Я не до конца была честной с родителями насчет своего профессионального статуса. Под «не до конца честной» я подразумеваю чистое вранье.

– О, Энджел Кларк, ты доведешь меня до нервного срыва, – застонала она. – Одна в чужой стране, без денег, сидишь на Рождество в одиночестве…

– Не в одиночестве, – возразила я. – И почему это без денег?

Доля лжи в этом ответе как раз годится для разговора с матерью.

– Ах да, этот твой бойфренд. Когда ты собираешься нас познакомить? Что он, вернулся? Пошлялся без тебя по разным странам?

– Он был на гастролях, а познакомитесь вы как только, так сразу. – Из другой комнаты послышался крик Дженни, и я сразу вспомнила, что нахожусь не на очень странном подростковом телешоу девяностых, а на настоящей вечеринке. – Мне пора. Я сейчас у Дженни, отмечаем Рождество. Без всяких наркотиков.

Впрочем, головой не поручусь.

– Прекрасно, иди, веселись, а я буду сидеть в больнице у койки твоего отца. О нас не беспокойся.

Я сосчитала до десяти и сказала:

– Мам, он же не умирает, он просто под кайфом.

– Ничего, все хорошо. Поговорим завтра. Привет Дженни. – И она повесила трубку.

Я посмотрела в окно на оживленную манхэттенскую улицу. Как получилось, что мой отец в больнице вследствие побочного действия приема запрещенной законом субстанции, в чем моя мать также приняла участие, и, однако, именно меня выставили безответственной соплячкой? Внизу кто-то вышел из закусочной Скотти, и у меня заурчало в животе. Блестяще, меня еще и на хавчик пробило за компанию.