Сломай меня - Брэнди Меган Страница 14

Бросаю на нее сердитый взгляд.

– Я ничего не говорил.

Она прикусывает губы, веселье из нее так и хлещет, и это выводит меня из себя.

– А, ну да, ты ничего не сказал, – соглашается она. – Но у тебя прям на лице написано: «Я раздражен» – такой злой мальчик.

– Я раздражен. Ты слишком много болтаешь.

– А ты привез меня в эту забегаловку – зачем? – Она утаскивает еще один ломтик картошки и макает в свое мороженое, прежде чем откусить. – Чтобы поесть?

– Не выворачивай все, – морщась, произношу я. – Мы здесь, только чтобы убить время, пока тебе не разрешат войти в дом, где ты живешь. Но если ты предпочитаешь спать на улице – одно твое слово, и мы вернемся туда, откуда, на хрен, приехали.

Она напрягается всем телом и опускает взгляд в креманку. Поднимает ложку и слегка помешивает подтаявшее мороженое.

– Я не говорила, что не могу войти.

– Ты запаниковала, когда я схватился за дверную ручку.

Она открывает рот, но захлопывает его, переводит на меня взгляд, и в нем отражается неловкость.

– Расскажи мне, почему, – продолжаю я.

Она приподнимает одно плечо и бросает на меня неуверенный взгляд.

– Потому что какой еще выбор у нас есть, Ройс Брейшо, кроме как делать то, что мы должны, чтобы выжить?

– Тебе приходится спать на улице, чтобы выжить?

– Мне приходится избегать плохих ситуаций, чтобы выжить, но я сэкономлю нам обоим время и повторю: здесь не совершают преступлений. Люди мудаки, но слова – это слова, – она пожимает плечами. – В нашем городке совершенно безопасно спать – хоть где. Никакой преступности, помнишь?

Я прищуриваюсь, мне хочется спросить, что она имела в виду в первой части своей реплики, но выбираю тему попроще:

– Преступность есть повсюду.

Она обдумывает это пару секунд и говорит:

– Это правда, но не та, к которой ты привык.

– Откуда тебе знать, маленькая Бишоп? – Я наклоняюсь вперед. – Если большой брат скрывает от тебя наш мир настолько, насколько этот придурок и должен скрывать, то откуда ты знаешь, какое дерьмо я привык видеть?

Она кладет одну руку на стол, вторую – на спинку сиденья и тоже наклоняется на несколько дюймов ко мне.

– Ты удивишься, как много можно найти в интернете.

– Так ты собираешь о нас информацию?

– Не о вас, – глаза малявки затуманивает тоска, но она моргает, отгоняя ее от себя. – О своем доме.

Я в замешательстве всматриваюсь в нее изучающим взглядом.

– Расскажи мне, – ее голос звучит устало, но от недостатка сна. – Ты что-то скрываешь от своих братьев?

Мои мышцы напрягаются при упоминании моей семьи.

– Нет.

– Так они знают, что ты здесь?

Я поджимаю губы, и она едва заметно улыбается, но не победоносно и не стервозно.

Девчонка выглядит несчастной.

– Так я и думала, ты черная овца. Ты им не солгал, но ты прогибаешь правила, пока они не начинают действовать в твою пользу… как бы едешь по самому краю, и всегда есть возможность спрыгнуть, прежде чем появляется риск упасть. – Она кладет голову на кулак и пристально смотрит на меня. – Я тоже отчасти такая. Черная овца, конечно же, но правила… Я их не то чтобы прогибаю. По большей части я делаю то, что от меня ждут. В школе, дома и вообще везде, но… – Она замолкает, насупившись, и отводит взгляд. – Ты решишь, что я слабачка.

– Я именно так и считаю.

Она издает смешок, уголок ее рта приподнимается, и я едва не поддаюсь, но одергиваю себя и вместо того, чтобы рассмеяться, еще больше разваливаюсь на сиденье.

Не люблю ничего усложнять.

– Почему тебе вообще не по фигу, что я думаю? – В ее взгляде появляется намек, что лучше бы замолчать, но она решает продолжить: – Мне нравится прокручивать события в голове, верить, что выбор, который был сделан за меня, будет мне во благо. Тогда все выглядит не так отстойно, как правда.

Ложь только все гробит. Она обязана это знать.

Верно?

Я выпрямляюсь.

– Если ты сама себе врешь, кому ты можешь верить?

Малышка Бишоп смотрит перед собой, а потом поворачивается к окну и вглядывается в темноту.

– Никому, – тяжело вздохнув, она медленно переводит взгляд на меня. – Ни единой душе.

У меня под ребрами будто что-то шевелится, но я не знаю, что с этим делать.

Никому.

Она не может доверять никому.

Даже самой себе.

– Люди отстой, но в маленьких городах все еще хуже, – добавляет малышка Бишоп с обреченной улыбкой. – Все только и делают, что шепчутся… Типа как мне повезло и что я должна пользоваться новыми возможностями, которые, по их мнению, у меня здесь появились. Работать усерднее, делать больше, включаться в то, что происходит вокруг, – она закатывает глаза. – Но это такое вранье. На самом деле они этого не хотят. Они хотят одного – думать, какие они хорошие, а сами обходят меня на улице и смотрят в другую сторону.

«Так будет лучше для нее», – громко и отчетливо звучат слова Баса у меня в голове.

Но так ли это на самом деле?

– Я не то чтобы не благодарна, я ценю, что мне есть где жить, – продолжает она, и я слушаю, раздраженный внутренней необходимостью знать. – И конечно, я хочу от жизни большего, но не здесь, и не ту жизнь, которая, как считают эти люди, у меня должна быть. Они видят сбившуюся с пути овечку со странными тиками и тихими мыслями, и – бам! – вдруг все они знают, кем именно я должна быть, – она смотрит мне в глаза. – Но почему я должна быть святошей, какой меня хотят видеть все вокруг? По их мнению, я должна быть святошей, чтобы получить будущее, которым смогу гордиться, в котором буду счастлива. Но что, если я хочу быть другой? И даже больше – что, если мне суждено быть другой?

Последние слова она произносит неуверенным шепотом.

У меня под челюстью начинает пульсировать вена, заставляя стиснуть зубы, чтобы прекратить это.

– В каком плане другой? – спрашиваю хриплым голосом.

– Несмотря на то что мне пришлось пережить, я не жестокий человек, – отвечает она – больше себе, чем мне. – Я и этому рада, но…

Но что?

Она опускает голову.

Давай же, девочка. Но что…

– Но в детстве вокруг меня было много чего плохого, – она снова поднимает глаза на меня. – Так разве я могу быть собой, если во мне не будет жестокости, хоть чуточку?

Мой пульс ускоряется, я сосредоточен на Бриэль.

На пустоте ее взгляда.

На правде в ее словах.

На ней.

Боковым зрением замечаю, как ее руки покрываются гусиной кожей, но она продолжает неотрывно смотреть мне в глаза, как и я сам, черт побери, – я тоже смотрю ей в глаза. Пытаюсь пробиться сквозь туман, что заволакивает мой разум, пытаюсь отбросить вопросы, на которые срочно понадобились ответы, пытаюсь представить, какими могут быть ответы, но она выдергивает меня:

– Ой, смотри… Там Фрэнки.

Я с гневным взглядом разворачиваюсь, но в кафе все так же безлюдно, за исключением пары человек, похожих на водителей грузовиков, в противоположном конце зала.

Снова поворачиваюсь к Бриэль и обалдеваю. Моя соломинка – между ее розовыми губами. Она пьет мой шоколадный коктейль, хотя ее стакан стоит перед ней наполовину полный.

Девчонка хохочет, капли стекают по ее подбородку, и она с улыбкой смахивает их.

– У тебя еще оставались взбитые сливки. А я свои уже съела.

Я молчу и просто смотрю на эту малявку.

Она снова ворует у меня картошку, словно это ее заказ, и макает в свой стакан.

Я говорю себе, что пора взять наши вещи и сваливать отсюда на хрен, что всем этим вопросам не место в моей голове.

Но вместо этого ставлю чертову еду между нами и продолжаю делать то, что делал – думать.

Глава 6

Бриэль

Подставляю руки под маленькую сушилку и поворачиваю голову, чтобы посмотреть на себя в зеркало.

Моя форма вся измята, к ней прилипло несколько травинок. Придется замочить ее, прежде чем лечь спать, но по крайней мере припухлость вокруг глаз почти сошла.