Элизабет Чедвик - Осенний трон Страница 15

Генрих осушил свой кубок и наполнил его снова.

– Разумеется, не поэтому. Если бы не одно недопонимание между нами и не мое желание видеть, как продвигается строительство, я бы поскакал прямо в Кларендон.

– Недопонимание? – Она изобразила полное неведение. – Что это может быть, сир?

Он провел мозолистой ладонью по лицу, утирая пот. На лбу и скулах остались грязные дорожки.

– За день до моего отъезда из Вудстока пришли новости – из Франции. Из Парижа.

– Это про Маргариту? Она родила?

Генрих кисло усмехнулся:

– Странно, что ты еще не в курсе. Уверен, несмотря на все меры к тому, чтобы жизнь твоя текла в уединении, ты находишь источники для получения новостей. Да, она родила – в первый день июля. Это мальчик, нарекли его Уильямом. Теперь наш наследник обзавелся собственным наследником.

Алиенора предпочла бы узнать эту новость от кого угодно, но только не от Генриха. Но, по крайней мере, он не скрыл от нее это важное событие, и свершилось оно совсем недавно. У Гарри родился сын, ее внук. От старшей дочери Матильды у нее уже имелись внуки, но им не суждено было носить английскую корону, в отличие от этого новорожденного младенца.

– Я счастлива. И очень рада за Гарри и Маргариту. – Для ее сына рождение ребенка стало достижением, над которым Генрих не имел никакой власти. – Ну уж теперь-то ты отдашь Гарри его наследство, чтобы ему было где растить сына?

Генрих откинулся на спинку скамьи с неприступным видом.

– Подумаю над этим.

«Но ничего не сделаешь».

– Я напишу Гарри.

– И я буду рад отправить твое послание со своим самым быстрым гонцом.

«Только сначала прочитаешь написанное».

– Как великодушно с твоей стороны, – нейтральным тоном отозвалась Алиенора.

Он задумчиво потер подбородок:

– Людовик настаивает на том, чтобы Ричард женился на Адель, но я не склонен давать согласие.

Алиенора едва удержалась, чтобы не состроить гримасу. Она обещала Ричарду, что он никогда не женится на этой девушке, но из Сарума мало что могла предпринять.

– Люди говорят, что ты спишь с ней и именно поэтому стремишься расторгнуть наш брак – хочешь сделать ее своей королевой.

– Люди много чего говорят, язык-то без костей.

– Я даже слышала, будто с ней ты находишь утешение после кончины Розамунды.

Его обгоревшие на солнце щеки побагровели, а глаза ярко заблестели.

– Никто не заменит мне Розамунду. – Генрих смотрел на Алиенору жестко, почти враждебно, но она видела, что муж по-настоящему страдает, хотя и старается скрыть это. – Дочка Людовика – бесхарактерная курица, Розамунде она и в подметки не годится. Но раз тебя так волнует этот вопрос, открою тебе: троюродная кузина Розамунды Ида – вот кто для меня единственное утешение в эти дни.

У Алиеноры сообщение супруга вызвало только презрение. Кто такая Ида, она не знала, но предполагала, что новая избранница Генриха – очередная доверчивая, впечатлительная девочка, с которой он может без помех проявлять свою власть и волю. Все они у него такие.

– Адель – часть управления государством. Никто не смеет диктовать мне – ни Людовик, ни мой сын. Я решаю, когда быть свадьбе, а не Людовик, не Ричард и не папа римский.

Алиенора промолчала, потому что его позиция в отношении этого брака совпадала с ее желаниями. Но доверять ему нельзя. В любую секунду он может переменить мнение, если того потребуют его интересы.

Пока слуги накрывали для гостей стол, Генрих решил отлучиться, чтобы лекарь осмотрел его больную ногу. Алиенора сделала вывод, что старая травма беспокоит его сильнее, чем он показывает.

– Его нога никогда не заживет, если он будет подолгу сидеть в седле, – бросила она Амлену.

Тот передал слуге пустой кубок для новой порции вина. Его лицо тоже обгорело на солнце, но все же не так сильно, как у белокожего Генриха.

– Я пытаюсь заставить его чаще отдыхать, да только он меня не слушает.

Они оба умолкли. Беседовать им было неловко – во-первых, из-за положения Алиеноры, а во-вторых, из-за того, что Амлен беззаветно предан Генриху, а его жену королева считает своей сестрой и ближайшей подругой.

– Здорова ли Изабелла?

– Здорова, – ответил Амлен. – Она сейчас в Конисбро. Там еще много недоделок – работают каменщики, как и здесь, в Саруме. Но главный зал вполне пригоден для жизни. Изабелла привезла для вас с Сицилии шелковые ткани и другие подарки. Вручит вам при первой же вашей встрече. – Он усмехнулся. – И тогда же она поведает вам все подробности нашей миссии – такие, которые мужчина счел бы незначительными, но которые столь важны для женщин.

Алиенора улыбнулась:

– Уверена, что, несмотря на этот мужской недостаток, вы все-таки сможете рассказать мне, хорошо ли устроилась Иоанна.

Амлен несколько опешил от неожиданной трактовки его слов, но потом кивнул, признавая остроумие собеседницы:

– Иоанна влилась в новую жизнь так, будто родилась там. Все были рады ей; король – прекрасный человек и весьма любезный, к Иоанне он был очень добр. Королевский дворец достоин всяческого восхищения. Я никогда не видел столько картин и колонн, таких пышных садов.

Выведать у Амлена что-нибудь, помимо самых общих описаний, труднее, чем вырвать коренной зуб. Нельзя утверждать, что он совсем невосприимчив к прекрасному, просто ему недостает поэтического ви́дения и языка.

– Да, это все я видела и сама в давно минувшие годы, в другой жизни. Теперь вот думаю, не совершила ли я ошибку, не оставшись в свое время на Сицилии. Очень рада слышать, что супруг моей дочери хорошо к ней относится. Это то, чего я желала ей всем сердцем.

– Иоанну ожидает там благоденствие, – ответил Амлен. – В путешествии ваша дочь выказала здравый смысл и крепость духа, а когда мы прибыли на место, свою роль она исполнила безупречно. – Смущаясь, он добавил: – Расставаясь, Иоанна взяла меня за руку и попросила передать привет всем, кто остался в Англии, и отдельно – госпоже матушке.

Алиенора на мгновение зажмурилась от пронзившей сердце боли. Госпоже матушке, которую девочка почти не знала, поскольку бо́льшую часть времени они не были вместе.

Вернулся Генрих. После обработки и перевязки раны он хромал сильнее, чем раньше. Алиенора стала догадываться, что краснота на его лице не столько следствие солнечного ожога, сколько симптом лихорадки. Король сел, не в силах сдержать гримасу боли, и обвел всех присутствующих грозным взглядом: чтобы никому и в голову не пришло комментировать его состояние. Взмахом руки приказал оруженосцу налить ему вина с водой.

Трапезу прервало появление слуги в сопровождении гонца. В последнем Алиенора признала Вигэна, одного из писцов Генриха, который часто исполнял поручения личного характера. Одежда Вигэна потемнела от пота, а кожаная сумка покрылась дорожной пылью, поднятой копытами его коня.

– Сир. – Вигэн опустился на колени и со склоненной головой протянул Генриху письмо.

Генрих взломал печать и развернул свиток. На его лице не отразилось никаких эмоций, оно оставалось неподвижным, словно высеченное из камня.

– Сир, простите меня. Я пытался перехватить гонца с первой вестью из Франции, но он слишком сильно опережал меня.

– Прочь с глаз моих! – отрезал Генрих.

Вигэн был рад исполнить этот приказ и скрылся из виду быстрее перепуганного зайца.

Король посидел несколько минут молча, закрыв лицо ладонью, потом обратился к Алиеноре:

– Младенец скончался. Его нашли бездыханным в колыбели.

– Нет – воскликнула она и зажала рот рукой.

– Он прожил всего три дня, – сдавленным голосом произнес Генрих.

– Упокой, Господи, его бедную маленькую душу! – (По крайней мере, он глотнул воздуха жизни и, значит, был крещен и попадет на небеса, однако это слабое утешение для тех, кто остался на земле.) – Несчастные Гарри и Маргарита… Боже милостивый, какое горе!

Генрих мгновенно вскинулся:

– Теперь ты видишь, почему я не могу доверять ему? Стоит лишь опереться на него, как тут же понимаешь, что вместо опоры у тебя под рукой пустота. Вот только что был ребенок – и нет его.

– Ты это не всерьез! – Алиенора пришла в ужас от этих слов. – Это в тебе говорят разочарование и горе. Наш с тобой первенец прожил всего три года. Скажешь ли ты о себе то же самое?

Он сжал кулаки:

– Меня не было рядом, когда он умер. Не перекладывай на меня свою вину.

Алиенора отпрянула, как от удара. От жестокости супруга у нее пропал дар речи.

Генрих с трудом поднялся и бросил Амлену:

– Мы не будем здесь останавливаться. Скажи конюхам – пусть седлают. Мы едем в Винчестер.

– Примите мои соболезнования. – Амлен глянул на Алиенору, показывая, что его слова адресованы и ей тоже. – Подобные новости всегда разрывают сердце.

На это Генрих раздраженно вспылил:

– Тут ничего не поделать! Если ты упал с коня, то надо забраться обратно в седло, вот и все. Ребенок родился, ребенок умер. Сколько ни горюй, назад его не вернешь. Пусть пробуют еще, как только Маргарита пройдет обряд очищения.