Эмилия Остен - Невеста для виконта Страница 21

– Коломбина! – сказал тот, высокий.

– Вы! – отец Реми поднялся и пошел ко мне через лужайку, сверкая глазами в прорезях маски – сегодня не докторской, а обычной, матерчатой, подойдя, первым делом протянул руки – я едва не отшатнулась от его резкого движения – и набросил мне на голову упавший капюшон. – Что вы здесь делаете, Маргарита? – прошипел он.

– Приехала убедиться, что вас не убили! – прошипела я в ответ, пытаясь успокоить дыхание. – Ведь это все из-за меня! Пока ехала, представляла ваш хладный труп на травке. А оказывается, из-за меня не дуэль, а пирушка!

– Вы предпочли бы дуэль? – хмыкнул отец Реми, провел пальцем по моей щеке, убирая прядь. – Не думал, что вы так впечатлительны.

Я молчала. Конечно, это выглядело глупо. Как ему объяснить? Слова, как ни странно, отыскались.

– Я живу в соответствии с моими принципами, тщательно взлелеянными велениями разума и сердца, и делаю то, что правильно. Правильным было поехать за вами. Впечатлительность тут ни при чем.

– Это вы так думаете, – сказал отец Реми и подал мне руку. – Ну, идемте уж, раз явились.

Он повел меня к своим поднявшимся с земли противникам, которые раскланялись, приложились к ручке и пробормотали, как рады. Я, уже понимая, что ничего страшного не произошло, взяла самый дружелюбный тон и поинтересовалась дуэлью.

– Ах, мадемуазель, да мы быстро покончили с этой глупостью! – сказал тот, что пониже. – Вчера мы с другом выпили, это замутило нам разум… Мы, конечно, пофехтовали с нашим новым знакомым, – он поклонился отцу Реми, – но никто даже не оцарапан. Вот словесная битва оказалась сложнее! Мы обсуждали причины нынешней войны, и я, кажется, проигрывал, – добавил он со смехом.

Я улыбнулась.

– Что ж, господа, был рад знакомству, – кивнул отец Реми. – А теперь, если вы не возражаете, я провожу домой даму.

– И мы весьма рады! – сказал высокий. – Примите наше восхищение вашим кавалером, дорогая Коломбина, хоть мы и не знаем, муж он вам, возлюбленный или брат. А мы, пожалуй, допьем вино и доедим куропаток. И мой слуга должен скоро вернуться – мы его услали в трактир за добавкой, – объяснил он мне.

– Приятной трапезы, – сказала я, и отец Реми, взяв с земли свой плащ и набросив его, повел меня прочь.

Мы молча дошли до того места, где стояли лошади; священник отвязал поводья Изабо и снова взял меня под руку.

– Где вы оставили карету?

– У церкви.

– Идемте.

Мы шли медленно. Я не знала, о чем заговорить. Завтра первый день октября, и до моего замужества останется всего ничего. Дни текут, убегают, льются сквозь пальцы, и мне кажется, что с ними уходит нечто неосязаемое, нечто возможное, чего я пока не понимаю.

Я привыкла задавать себе вопросы, искать ответы на них и вот сейчас спрашивала себя саму: что это может быть? Отчего мне кажется, что в моей жизни происходит нечто важное помимо уже существующего и грядущего? Как будто в холодный лепет струй ручья вплелась теплая струя – и серые рыбки, которых она касается, становятся золотыми.

– Значит, сегодня вы сами ко мне пришли, – задумчиво произнес отец Реми.

– Что вы имеете в виду? – удивилась я.

– То, что после первой нашей исповеди я сказал вам: бесполезно искать истину, пока вы сами того не захотите, и что вы должны открыто прийти ко мне. А вы бросили мне – «если я не захочу?», – он улыбнулся. – Сегодня ваше желание оказалось выше вас.

– Я не о себе думала, – сказала я, – а о вас.

– Ну конечно. – Он продолжал улыбаться, и я не понимала, не понимала опять, что он и кто он.

Я остановилась и потребовала:

– Снимите маску, отец Реми. Хватит этого балагана. – И сама первая сняла тряпочное обличье Коломбины.

Он послушался, открыв мне бледное лицо. Ничто в нем не говорило сейчас, что передо мною священник: и костюм обычный, и сапоги – как все носят, и плащ. И даже взгляд его не был нынче полон той светлой муки, того тягостного блаженства, как случалось иногда.

– Кто вы такой? – спросила я. – И что вам от меня нужно?

– Я не понимаю, что вы спрашиваете, дочь моя.

– Все вы понимаете, – сдерживаться более я не могла. – Вы играете мною, глядите, словно на забавную зверушку, смотрите мою жизнь, как спектакль. Вы говорите и делаете странные вещи, я никогда не встречала людей, как вы. И хотите, чтобы я вам доверяла. К чему? К чему вам мое доверие?

Он глубоко вздохнул, Изабо недовольно дернула головой, фыркнула, мотнула облипшей гривой.

– Это зависит от вас, – сказал он.

Наконец что-то осмысленное.

– Вокруг вас происходит что-то странное, Маргарита. Бог явно возложил на вас некую миссию, сути которой я не понимаю, об этом говорит и незаурядный ум ваш, и вся ваша жизнь. Вы странны мне не меньше, чем я вам. Когда я отправлялся в Париж и моя благодетельница рассказывала мне о семье де Солари, она упоминала о вас – мимоходом, так как вас не знает. Вы представлялись мне обычной парижской девицей, любительницей балов, коллекционеркой поклонников, но я сразу же увидел, что не прав. И чем больше я узнаю вас, тем больше мне видится в вас фанатичная целеустремленность. То, как настойчиво вы идете к браку, столь явно неравному для вас, заставляет меня задумываться и приглядываться, а ниспосланные свыше знаки так и вовсе озадачивают. Мой же путь определяет Господь, и если Он свел меня и вас в этот непростой миг, стоит задуматься, чего же Он хочет. Не только от вас, но и от меня.

Он опасен, он подошел слишком близко – вот все, о чем я могла думать в тот момент. Хотя откуда бы отцу Реми знать, что лежит у меня на сердце, запертое и похороненное до определенного дня? Откуда ему знать о содержимом секретной шкатулки? Если мне нужно будет обмануть этого священника, я его обману, если станет необходимо устранить его – я немедленно это сделаю. Всего лишь пересказать папеньке тайную беседу отца Реми и мачехи, и ноги его не будет в доме, чтоб соблазны не одолевали.

– Вот выйду замуж и узнаю, чего Господь от меня хотел, – сказала я. Дождь сыпался на нас, равнодушный ко всему.

– Может, лучше бы вам замуж и не выходить.

– Вы это уже говорили. Меня вы не остановите.

– Чего вы хотите на самом деле, Мари-Маргарита? – тихо спросил отец Реми. – Свободы, не так ли? Вы ведь солгали мне, вы намерены ее обрести в браке, вам без свободы не жить. Виконт так дорог вам, что способен освободить вас?

– Да, – сказала я, – виконт меня освободит. – Голос мой окреп, уверенность возвратилась. – Я буду свободна с ним, и на то воля Господа. И счастлива буду. Как жаль, что Мишелю нет места рядом со мной, а мне так хотелось бы, чтобы было. Но это я переживу. Совсем немного, и я буду счастлива. Реми, понимаете, что меня ждет?

– Почему вы назвали меня только по имени? – спросил он.

Мы стояли, молчали. Затем я подняла руку и коснулась его подбородка, как он вчера касался моего.

– Так вы сейчас в своем человеческом обличье, – объяснила я. – Никаких Божьих символов на вас, никаких сковывающих одежд. Вы даже не шут нынче, не Доктор Грациано, вы просто Реми. Две звучащие ноты. И только. Я привыкла говорить с вами, обращаясь будто бы к святому престолу, а сейчас я вас увидела.

Он взял мою руку и сжал пальцы.

– С вами мои дни стали одухотворенными, Маргарита. Вы жемчужина, упавшая мне в руки, кажется, скоро я начну благодарить Господа за вас.

– Теперь я не понимаю, что вы такое говорите, – тихо произнесла я, чувствуя только, как он стискивает мои пальцы, и видя его ясный, незапертый взгляд.

– Раз вы сказали, что сейчас я стою пред вами – человек, и только, – так и я скажу. Свобода, о которой вы мечтаете, существует. И это не жизнь в любви Божьей, это жизнь в иной любви, хотя она и идет от Господа, но в первую очередь принадлежит людям на земле. Это любовь к другому человеку, всепоглощающая, настоящая, страстная и страшная, нежная и оберегающая. Тысяча оттенков у такой любви, а я человек простой, я слов таких не ведаю и оттого, может, плохо объясню. Я знаю о ней, потому что когда-то любил сам. Те времена давно прошли, однако любовь человеческую я узнать способен. Найдите такого человека, если его нет у вас, найдите и любите, обретите его любовь в ответ – и мир станет для вас свободным, и ничего невозможного не останется.

Я сжимала губы, прикусив их, рот наполнялся горькой слюной. Отец Реми вынимал слова у меня из головы – старые, давно забытые мысли. Я хранила их запертыми вместе с другими моими ценностями в секретной шкатулке вот уже четыре года и не думала, что соберусь когда-нибудь отпереть ее. Когда-то я думала так, как он теперь говорит, и мечтала о любви как о свободе вдвоем, теперь это невозможно. И невозможность резанула меня так остро, что я готова была губы прокусить, лишь бы себя не выдать.

– Потому я советую вам прислушаться к себе, задуматься над грядущим браком. Я не увидел в вас и виконте того огня, каким горит любовь, о которой я рассказывал. У вас, в отличие от многих, есть возможность выбирать; не потратьте ее зря. Скажите мне, что я ошибаюсь, и я стану беспокоиться меньше.