Элизабет Вернер - Цветок счастья Страница 3

– Делал бы то, что делают многие другие, а именно собственными силами проложил бы себе дорогу!

– Ты собственными силами проложил бы себе дорогу? – с оскорбительным удивлением повторил отец. – Нет, мой милый, ты не из тех людей, которые могут пробиться без посторонней помощи. Благодари Бога, что у тебя есть отец, который вовремя позаботился о твоем будущем. Все свои надежды я возлагаю на этот брак. Может быть, Кетти и удастся сделать из тебя благоразумного человека, так как ты любишь ее и она, по-видимому, отвечает тебе взаимностью.

– Во всяком случае, мы – большие приятели! – небрежно заметил Генрих. – Только оставим этот разговор о браке, папа. До будущего года ты обещал предоставить мне полную свободу и не говорить со мной о женитьбе, а теперь снова надоедаешь мне со своей невестой, помолвкой…

– Что за выражения! – прервал сына Кронек, в отчаянии поднимая руки. – Что подумала бы Эвелина, если бы услышала это. Когда мы приехали сюда, она сказала мне следующее: «Мое единственное желание еще увидеть перед смертью дорогую Кетти в сильных, надежных руках человека, который может быть для нее защитой на всю жизнь».

– Нечего сказать, хороший она нашла «оплот» для своей дочери в моем лице! – смеясь, заметил Генрих.

Терпение тайного советника, наконец, лопнуло.

– Да неужели ты не можешь ни на минуту быть серьезным? – сердито воскликнул он. – Трогательная материнская забота вызывает лишь смех с твоей стороны.

– Папа, я не понимаю, почему ты сердишься? Я ведь повторяю твои же слова. Ты каждый день называешь меня никуда не годным человеком, бездельником; как же можно отдавать в руки такого человека всю жизнь, все будущее молодой девушки?

Тайный советник глубоко вздохнул и воскликнул:

– Бог знает, как мне тяжело будет отвечать на том свете перед моим покойным братом и Эвелиной за то, что судьбу их дочери я отдал в такие ненадежные руки!

Лицо молодого человека слегка вспыхнуло, и он несколько раздраженным тоном ответил:

– Ты говоришь обо мне так, точно я – тот блудный сын, о котором упоминается в библии. В чем, в сущности, заключаются мои преступления? Несколько бессонных ночей, несколько совершенных глупостей, свойственных молодости, и, наконец, небольшие долги, в которых я покаялся и просил у тебя прощения. Вот и все мои преступления.

– Неужели этого мало? – с ужасом воскликнул Кронек. – Ты так говоришь об этом, точно это пустяки. Предсказываю тебе, Генрих, что ты окончательно погибнешь. Ты на пути к этому, и даже сам Гельмар…

– Гвидо? – быстро прервал отца молодой человек, и его голос задрожал от негодования. – Значит, он разделяет твое лестное мнение обо мне?

– Нет, наоборот, он на твоей стороне и со свойственной ему любезностью извиняет твои недостатки; а ты ему платишь за такое отношение самой черной неблагодарностью. Ты насмехаешься над ним и его поэзией. Неужели ты не понимаешь, что Генрих Кронек – полное ничтожество в сравнении с ним. Гельмар – признанный всеми поэт. Ты должен гордиться дружбой с ним. Он оказывает тебе большую честь, удостаивая своим расположением.

– Его расположение ко мне так велико, что он даже счел нужным сопровождать меня сюда, – с презрительной улыбкой ответил Генрих. – Услышав, что мы собираемся ехать к Рефельдам, он тоже возымел желание отправиться в горы. Затем он без моего приглашения приехал навестить меня и принял предложение Эвелины погостить на ее вилле. Теперь он даже и не заикается об отъезде. Между ним и хозяйкой дома вдруг обнаружилось «родство душ». Они обмениваются мечтательными взглядами, вместе вздыхают над осыпавшимися розами и умершими соловьями. Госпожа Рефельд тает перед романтическим ухаживанием поэта, который не отходит от дамы своего сердца. Эта вечная сентиментальность, вздохи и нежные взоры меня крайне раздражают.

Тайный советник с удивлением смотрел на сына, щеки которого пылали ярким румянцем. Молодой человек так разгорячился, что даже топнул ногой от злости.

– Если это даже и так, то тебе-то какое дело? – спросил старик.

– Да, конечно, мне-то какое дело! – подтвердил Генрих и, закусив губу, подошел к окну.

– Я понимаю, что тебя могло бы рассердить поведение Гвидо, если бы он так открыто ухаживал за Кетти, – продолжал отец, – но какое тебе дело до Эвелины? Если ей, действительно, нравится Гельмар, то можно только порадоваться за нее. Это последний солнечный луч в страдальческой жизни больной. Ты ведь прекрасно знаешь, что дни бедняжки сочтены. Нежное ухаживанье поэта скрасит ей эти дни. Кстати, должен сказать тебе, что твое поведение по отношению к Эвелине мне тоже не нравится. Почему ты всегда говоришь с ней таким холодным тоном? Ты умышленно не называешь ее иначе как «сударыня», точно малознакомую даму! Для чего ты это делаешь?

– Как же прикажешь называть ее? Не тетей, надеюсь? – насмешливо спросил Генрих.

– А почему бы и не так? Она, конечно, моложе тебя на три года, но это ничего не значит. Эвелина – вдова твоего дяди и в недалеком будущем станет твоей тещей.

– Моей тещей! – воскликнул Генрих с таким гневом, точно неожиданно получил пощечину.

Тайный советник испуганно попятился назад и сокрушенно покачал головой; он сомневался, в полном ли разуме его сын.

– Да ведь это уже давно решено, – проговорил он, наконец. – Ты был согласен жениться на своей кузине, для этого мы и приехали сюда… Что с тобой?

Генрих вдруг громко, но принужденно расхохотался.

– Ничего! Меня только смешит заблуждение твое и госпожи Рефельд. Вы думаете, что такой ребенок как Кетти может на меня повлиять и исправить. Она-то уж никоим образом не может руководить мной. Одним словом, папа, я раздумал и не хочу жениться. Моя свобода для меня дороже всего!

Этот беспечный ответ вывел Кронека из себя. Он снова начал читать сыну длиннейшую нотацию, пересыпанную упреками и угрозами; но она никак не подействовала на Генриха, который продолжал стоять у окна и отбивал пальцами по стеклу какой-то марш.

– Что с вами, ваше превосходительство? Отчего вы так сердитесь? – вдруг раздался ласковый, мелодичный голос, и в дверях показалась красивая голова Гвидо Гельмара. – Чем так провинился мой бедный Генри, что вы низвергаете громы, подобно Юпитеру! Я очень прошу смилостивиться над моим другом.

– Благодарю тебя за вмешательство, но не нуждаюсь в нем, – холодно ответил Генрих. – Мы с отцом как-нибудь сведем свои счеты без твоего посредничества.

Однако слова поэта произвели, по-видимому, некоторое впечатление на тайного советника, так как он сразу успокоился и сильно понизил тон.

– Я снова вынужден был сделать выговор своему сыну, – обратился он почтительным тоном к Гельмару, – ведь вы знаете его легкомыслие, Гвидо? Он остается неисправим.

– Поэтому меня хотят отдать в исправительное заведение, именуемое супружеством, – насмешливо заметил Генрих. – Из этого ничего не выйдет, папа, уверяю тебя. Я чувствую себя недостойным быть мужем Кетти и потому руками и ногами отталкиваю твое предложение.

Старик снова хотел разразиться негодованием, но Гвидо успокаивающим жестом положил ему руку на плечо и, обратившись к другу, наставительным тоном проговорил:

– Ты совершенно неправ, Генри, и я вполне разделяю мнение твоего отца. Ты никогда не мог бы сделать лучший выбор, чем тот, который тебе предлагает генерал. Кетти Рефельд – прелестное существо и, кроме того, очень богатая невеста. Она, кажется, унаследовала половину отцовского состояния?

– Нет, не половину, но значительную часть, – ответил Кронек, – это тоже порядочная сумма. Главная наследница моего покойного двоюродного брата – его жена. Вероятно, в знак благодарности за то, что она с таким самопожертвованием ухаживала за ним, муж Эвелины большую часть своего состояния оставил ей.

– Госпожа Рефельд имеет право распоряжаться этим имуществом по своему усмотрению? – снова спросил поэт.

– А тебя очень интересует этот вопрос? – резко проговорил Генрих.

– Конечно, – непринужденно ответил Гельмар. – Меня интересует все, что касается тебя, а от этого вопроса зависит твое будущее!

– Да, Эвелина может распоряжаться своими деньгами как ей угодно, – проговорил тайный советник, – в духовном завещании так это и сказано. Конечно, для бедняжки это имеет мало значения, так как дни ее сочтены. Катенька будет единственной наследницей всего. Видит Бог, что я не желал бы для Генриха этого богатства, если бы его ценой можно было купить жизнь бедной Эвелине. Кто мог подумать, что такую молодую женщину настигнет эта ужасная болезнь! В последнее время она развивается у Эвелины чрезвычайно быстро. Я испугался, когда увидел свою кузину. Может быть, можно было бы приостановить быстрый ход болезни – на это я и рассчитывал, когда пошел приглашать доктора Эбергарда, но спасти бедную женщину невозможно, на это нет ни малейшей надежды.