Хорхе Исаакс - Мария Страница 34

– Отправимся в путь, Най, поищем другую, не такую неблагодарную, страну для моих внуков. Самые прославленные вожди Гамбии, где бывал я в юности, рады будут дать мне пристанище и предпочтут тебя прекраснейшим женщинам своей родины. Руки мои еще достаточно сильны, чтобы сражаться с врагом, а богатство наше даст нам власть и счастье под любым кровом… Но прежде чем уйти отсюда, мы должны смягчить гнев Тандо, карающий меня за любовь к славе, и принести ей в жертву лучших наших рабов; первым будет Синар…

Услыхав ужасный приговор, Най упала бездыханная, и имя Синара сорвалось с ее уст. Рабыни подняли и унесли ее, а разъяренный Магмау повелел привести к нему Синара. Не помня себя от гнева, он обнажил саблю и крикнул:

– Раб! Ты посмел поднять глаза на мою дочь. В наказание ты закроешь их навеки!

– Это в твоей власти, – спокойно отвечал юноша. – Не впервые окрасится твоя сабля кровью вождей ашими.

Магмау был так ошеломлен этими словами, что рука его дрогнула и кривая сабля зазвенела о каменные плиты пола.

Най вырвалась из рук перепуганных рабынь, вбежала в покои Магмау и, охватив колени отца, обливая его ноги слезами, воскликнула:

– Прости нас, господин, или убей обоих!

Старый воин отбросил грозное оружие, упал на подушки и прошептал, закрыв лицо руками:

– Она любит его!.. Орсуэ, Орсуэ! Ты отомщен…

Най присела на колени к отцу, обняла его и, осыпая поцелуями его седины, со слезами проговорила:

– У тебя будет теперь двое детей: мы будем голубить твою старость, а рука Синара защитит тебя в бою.

Магмау поднял голову, знаком подозвал Синара и мрачно сказал, протянув к нему правую руку:

– Эта рука убила твоего отца, вырвала сердце у него из груди… и глаза мои наслаждались зрелищем его предсмертных мучений…

Най, прижавшись губами к губам Магмау, заставила его умолкнуть, повернулась к Синару и, простирая к нему прекрасные руки, нежно заговорила:

– Эти руки врачевали твои раны, мои глаза проливали слезы о тебе…

Синар упал на колени перед своей возлюбленной и своим господином, и тот после долгого молчания сказал ему, обнимая дочь:

– Вот дар, который я принесу тебе как залог моей дружбы в тот день, когда уверюсь в твоей.

– Клянусь своими богами и твоим богом, – ответил сын Орсуэ, – дружба моя нерушима навеки.

Через два дня, под покровом темной ночи, Най, Синар и Магмау покинули Кумаси, уводя с собой тридцать рабов обоего пола, а также караван верблюдов и страусов; одни из них везли людей, другие были нагружены драгоценностями, посудой, золотым песком, раковинами, служившими в тех краях разменной монетой, водой и запасом продовольствия на долгий путь.

Много дней продолжались полные опасностей странствия. К счастью для путников, стояла хорошая погода и ни разу не повстречались им разбойники. Дорогой влюбленные Синар и Най старались развеять печаль Магмау веселыми песнями, а по вечерам, при свете луны, плясали перед его шатром под звуки лир и рожков из слоновой кости, на которых играли рабы.

Наконец добрались они до страны народа комбуманес на берегах Гамбии; племя устроило торжественные празднества и жертвоприношения в честь знатных гостей.

С незапамятных времен комбуманесы вели ожесточенную войну с камбесами; война эта разгорелась не только из-за племенной вражды, но также из-за низменной алчности. И те и другие продавали европейским работорговцам захваченных в бою пленников в обмен на оружие, порох, соль, железо и спиртное; если же не хватало пленных врагов, то вожди обоих племен продавали собственных подданных, а случалось, все они продавали родных сыновей.

Отвага и опытность Магмау и Синара в военных делах оказались весьма полезны комбуманесам: они одержали победу во всех боях с соседями и достигли успеха, до той поры не виданного. Магмау пришлось сделать выбор: убивать пленных или продавать европейцам. Он решил выменивать их, но зато добился от вождя комбуманесов, чтобы тот под страхом суровой кары запретил своим подданным продавать собственных слуг и детей.

Однажды вечером, когда Най отправилась со своими рабынями искупаться в водах Гамбии, а Синар с нетерпением поджидал ее под сенью огромного баобаба, где в дни мира любили они уединяться вдали от всех, два рыбака причалили на своей пироге к берегу неподалеку от Синара. В пироге, кроме рыбаков, было двое европейцев. Один из них с трудом выбрался на землю и, преклонив колени, погрузился в молитву: бледные лучи заходящего солнца, пробиваясь сквозь листву, озаряли его лицо, сожженное зноем и окаймленное пышной, почти седой бородой. Склонясь в молитве, он положил на песок свою широкополую соломенную шляпу, и речной ветер развевал его длинные спутанные волосы. На нем было черное одеяние до пят, все в грязи и лохмотьях, а на груди блестел медный крест.

И тут его увидала Най, которая пришла на встречу с возлюбленным. Рыбаки в это время вынесли на берег мертвое тело второго европейца, одетого так же, как его спутник.

Рыбаки рассказали Синару, что нашли этих белых в шалаше из пальмовых листьев двумя лигами выше по течению Гамбии; молодой европеец умирал, а старик напутствовал его, произнося молитвенные заклинання на каком-то незнакомом языке.

Старый священник еще некоторое время молился, никого не замечая. Когда он поднялся на ноги, Синар, взяв за руку Най, испуганную видом чужеземца, его странным лицом и одеянием, спросил у старца, кто он, откуда и зачем приехал? И с удивлением услышал, что тот, хотя и с трудом, но отвечает ему на языке ашими:

– Я пришел из твоей страны, я вижу на твоей груди изображение красной змеи – знак вождей ашими, и говоришь ты на их наречии. Я родом из Франции, и проповедую я мир и любовь. Позволяют ли обычаи этой страны хоронить в ее земле чужеземца? Твои соплеменники оплакали двух других моих братьев и поставили кресты на их могилах; многие в твоей стране носят золотые крестики на груди. Разрешишь ли ты мне похоронить чужеземца?

Синар отвечал:

– Сдается, ты говоришь правду. Видно, ты не такой дурной человек, как все белые, хотя и похож на них. Но у меня нет здесь большой власти. Пойдем с нами, я отведу тебя к вождю комбуманесов, мы возьмем с собой тело твоего друга и узнаем, разрешит ли вождь похоронить его в своих владениях.

По пути к городу Синар разговаривал с миссионером, а Най, прислушиваясь, старалась понять их. Рыбаки несли за ними на плаще тело молодого священника.

Из разговора с чужеземцем Синар понял, что тот говорит правду: миссионер рассказал, что в стране ашими правит брат Синара, а самого его считают погибшим. Он объяснил, как удалось ему заслужить доброе отношение племени ашими: он успешно вылечил многих больных я среди них, по воле случая, любимую рабыню вождя. Ашими дали ему провожатых и продовольствие, чтобы он мог отправиться на побережье вместе с единственным своим товарищем, оставшимся в живых. Но в пути на них напал вражеский отряд, часть проводников бежала, остальные были перебиты. Победители бросили священников в пустыне, одних, без продовольствия, возможно, опасаясь, что побежденные вернутся с подкреплением. Долгие дни шли они, держа путь по солнцу и питаясь только плодами в оазисах, и наконец добрались до берегов Гамбии, но жестокая лихорадка подточила силы его молодого друга, в когда рыбаки нашли их, он уже умирал.

Магмау и Синар привели священника к вождю комбуманесов, и Синар сказал:

– Перед тобой чужеземец, который умоляет дозволить ему предать земле тело своего брата, а самому отдохнуть здесь немного, чтобы затем вернуться в свою страну. В благодарность он обещает исцелить твоего сына.

В ту же ночь Синар и два его раба помогли миссионеру похоронить покойного. Преклонив колени на краю вырытой рабами могилы, старец запел песнь, исполненную глубокой печали, и в лунном свете на седой бороде священника блеснули слезы, увлажнившие чужую землю, которая дала приют его бесстрашному другу.

Глава XLІ

Знаешь ли ты, кто сотворил горы?

Прошло около двух недель после появления французского миссионера в стране комбуманесов. Потому ли, что один Синар понимал его речь, или же самому Синару нравилось беседовать с европейцем, но они каждый день совершали вместе длинные прогулки, и Най заметила, что всякий раз ее возлюбленный возвращался задумчивый и грустный. Она предположила, что чужестранец сообщил Синару какие-нибудь печальные вести о его родине, но, подумав, решила, что оживленные рассказами священника воспоминания пробудили грусть в душе сына Орсуэ и он стремится снова увидеть родные края. Однако нежная любовь Синара не только не охладела, но становилась все горячей, и Най при первом же удобном случае поведала ему о своей тревоге.

Жаркий день угасал, Синар сидел на берегу, охваченный глубокой печалью, которая, бывало, так трогала сердце Най в дни его рабства. Завидев возлюбленного, девушка тихо подошла к нему. На ней была короткая алая шелковая юбка, затканная серебряными звездами, длинная, скрещенная на груди лазоревая шаль, красный тюрбан, сколотый золотыми булавками, агатовые браслеты и ожерелье; в этом уборе она выглядела еще соблазнительней, чем всегда. Най присела подле Синара, но он не оторвался от своих мыслей. Наконец она сказала: