Дебора Смит - Счастье за углом Страница 4

Она упрямо осталась на месте. Яркая, как при жизни. Ее зеленые глаза пугали живым огнем. Седые волосы выбивались из-под кепки с трактором, которая для меня была экзотикой, совсем как тюрбан султана. Она умерла, когда мне исполнилось двенадцать, вскоре после моего последнего визита в Северную Каролину. Уклад жизни на ее горной ферме настолько отличался от жизни в Атланте, что мне казалось, будто я попала в другую страну. Мама прожила слишком мало и не смогла меня вырастить, а бабушка Нэтти не успела увидеть меня взрослой. Две самые важные женщины в моей жизни умерли, не сказав мне, как справляться с этими отражениями.

Я моргнула, закружилась голова. Видение исчезло.

– Босс, вы в порядке? – спросила Джуди. – Хотите что-нибудь съесть? А то вы так смотрите на киви и брокколи, словно они могут вас укусить.

Я глубоко вдохнула, рассмеялась и пошевелила пальцами возле сердца.

– Ты что, я не смею есть перед пресс-конференцией. Если я наберу хоть пару грамм, порнокультура аннулирует мою членскую карточку.

Снова смех. Я еще раз вздохнула. Я просто голодна, вот и все. Просто представила то, что действительно хотела бы съесть. Иногда бисквит – это просто бисквит.

Двойная дверь распахнулась. Шесть футов три дюйма элегантного калифорнийского миллионера широкими шагами явились нам в сером костюме от Армани.

Мой муж, Геральд Барнс Мерритт (никогда просто Геральд Мерритт, это слишком просто) был на тринадцать лет старше меня, крепок, умен, богат и – да, дико сексуален в своей властности. В общении он перенял экстравагантный стиль Дональда Трампа. Мы были женаты меньше года, и все это время Геральд часто хвастался прессе двумя своими очаровательными бывшими женами, тремя красивыми взрослыми дочерьми, успешными сделками в области недвижимости, компьютерных технологий, маркетинга, а теперь и мной. Благодаря ему я стала главой собственной косметической империи. Безупречность от Кэтрин Дин. На самом деле всем заведовал Геральд. Он был генеральным директором. Но – эй! – я была лицом.

– Готова заявить прессе о своей очередной авантюре, моя чудесная девочка? – загремел Геральд, распугав мою свиту, как ротвейлер кроликов.

Я покосилась в зеркало, стараясь не смотреть на таинственное блюдо с фруктами.

– О, я даже не знаю. Ты видишь во мне хоть что-то, что может быть еще идеальнее?

Он обнял меня сзади, склонил голову мне на плечо, но аккуратно, чтобы не испортить мою безупречную прическу, обрамлявшую искусно уложенными прядями мое безупречное лицо. Я почувствовала, как он дразнит меня своей эрекцией.

– Ты не можешь стать еще красивее, – тихо сказал он. – Я женат на девушке, которую хотят все.

И снова странная дрожь пробежала по моей спине. Красота приходит и уходит, а бисквиты вечны. Я улыбнулась и покачала головой, отбрасывая глупую мысль.

Я была самой красивой женщиной мира. И наверняка буду такой всегда.

С экрана маленького переносного телевизора, свисающего с декоративного потолка кафе в компании цветочных горшков и сковородок, самая красивая кинозвезда, Кэтрин Дин, очаровывала меня так незаметно, так ненавязчиво, что – как и безликие репортеры, задающие ей вежливые вопросы, – я не сразу понял, что готов есть с ее ладони. Нравилось мне это или нет.

Одетая в облегающее серебряное платье, Кэтрин сидела на кресле перед плакатом – фото ее самой над словом Безупречность. Ее голос был хриплым призывом, с медовым акцентом, выдававшим южные корни, и при этом в нем слышался намек на улыбку, что намекало на то, что она уверена в себе и довольно умна. Она знала, как повернуть лицо, как улыбаться, как заставить длинную прядь каштановых волос подчеркнуть безупречность ее щеки. Выражение ее темно-зеленых глаз говорило, что она ни разу в жизни в себе не сомневалась, а если вам выпадет шанс коснуться ее страстного рта, она заставит и вас забыть о том, что есть сомнения.

Я как под гипнозом застыл посреди шумящей кухни, а многочисленная родня Дельты, обряженная в униформу из джинсов и футболок с названием кафе и вышивкой «Рецепты Господни неисповедимы», вертелась вокруг меня каруселью.

– Господь мой пастырь, – прорычала невестка Дельты, Клео МакКеллан, шлепком приклеивая мне на рукав стикер «Иисус любит тебя» по дороге с кухни. Она несла тарелки с капустным салатом, кабачковой запеканкой, грушевым салатом с майонезом и сыром. – Но если он не уберет тебя с этой оживленной дороги, я тебя перееду.

Ее муж, Бубба, фыркнул, нарезая лук в сковороду с мясным рулетом. Я отошел в более спокойное место. Клео послала мне воздушный поцелуй и исчезла за дверями в зал.

– Вот, Томас, вот это красивая южная женщина, – гордо сказала Дельта, наблюдая за Кэтрин на экране. – Она дочь кузины мужа моей кузины. – Дельта повторяла эту информацию при каждой возможности. Я неопределенно кивнул.

Есть причины, по которым некоторые люди привлекают наше внимание, а их обаяние заставляет нас думать, что мы их давно знаем; один только взгляд, брошенный на них, словно поднимает нас на новый уровень бытия. Есть причины, по которым женщины шлют предложения пожениться известным убийцам, находящимся в тюрьме, а мужчины готовы потратить месячную зарплату на хорошие места на стадионе. Мы хотим разделить ауру славы, любой славы, схватиться за конец радуги, словно она тоже сделает нас особенными.

Привлекательна не сама слава, а обещание того, что мы – больше не безымянные песчинки жизни на крошечном камешке в безбрежной Вселенной. Любая знаменитость – какой бы ни была ее слава, пусть даже дурной, – кажется нам носителем загадочной судьбы, которая по какой-то причине обошла нас стороной. Кто-то настолько вызывающий восхищение кажется нам благословенным. Господь ему улыбнулся, и кажется, что стоит нам заслужить хотя бы взгляд этого благословенного, как Бог и нас благословит. Шанс поймать «молнию в бутылку». Химия организма? Втайне мы верим, что дело не в случайном шансе, не просто в чьей-то удаче. Дело в судьбе.

У Кэтрин Дин это было. Это. Нереальное качество, которое отделяет обычность от экстраординарности. Я видел несколько ее фильмов, моя жена была ее поклонницей. Фильмы варьировались от комедий до серьезных мелодрам, но был фактор, от которого все эти фильмы сияли. Она. Она не была великой актрисой, но действительно обладала тем, что журналисты и любители сплетен называли «мегаваттной улыбкой». Ее яркие глаза, светящиеся смехом, умом и осознанием собственной неотразимости добавляли к общему образу бесконечную сексуальность. «Я могу причинить вам боль, но и вы можете сделать мне больно», говорила она зрителям.

– Ты только взгляни на эти глаза, – заговорила Дельта, останавливаясь рядом с противнем бисквитов в пухлых руках. – Знаешь, Томас, у всех великих актеров и актрис был такой взгляд. Слегка печальный, словно они знают, что слава не вечна, и при этом ироничный. Знаешь, что я думаю? Как бы ни было здорово быть настолько красивым и привлекательным, но каждое утро эти люди просыпаются с осознанием того, что стали еще на день ближе к превращению в увядшую посредственность вроде нас. Быть особенным только благодаря внешности – это что-то вроде проклятия. – Она вздохнула, затем просветлела и отсалютовала телевизору бисквитами. – Красота преходяща, бисквиты вечны. Так говорила мне бабушка Кэтрин, Мэри Ив Нэтти. Она была настоящей дикаркой. Оставила девичью фамилию, спала с кем хотела и не скрывала этого, голосовала за либералов. Люди назвали горный хребет в ее честь. Хребет Дикарки.

Я снова кивнул, глядя на экран в редком состоянии спокойного возбуждения. Кэтрин Дин была сексом, загадкой, наивностью, мечтой и… волшебством. Она была классической архитектурой в мире, где все одержимы уничтожением икон. Постройте вокруг крепостную стену, защитите ее от мрачной реальности.

Дельта ткнула меня локтем.

– А глаза у нас похожи, правда?

Я вышел из транса.

– Определенно. Но готов поспорить, что она слишком милая для того, чтобы поливать водой человека, который мирно спит под ее дубом.

Дельта шлепнула меня кухонным полотенцем. Я принял удар как мужчина, подхватил поднос и направился в зал. Даже у похмельных помощников официанта есть своя гордость.

Я, смеясь, провела свою свиту через один из скрытых выходов «Четырех сезонов». Эти выходы были специально предназначены для VIP-гостей. Отель был одним из самых известных убежищ для знаменитостей. Фрэнк Синатра на свой восемнадцатый день рождения пел, аккомпанируя себе на фортепиано, у главного бара. Рене Зеллвегер там приняли за официантку, а она из скромности принимала заказы у компании бизнесменов. Персонал главной стойки говорил на загадочном диалекте английского, с едва уловимым евроазиатским акцентом, словно их специально импортировали для обслуживания знаменитостей из таинственной страны, где у всех были чудесные манеры. В любой день года можно было увидеть множество знаменитых тел во время массажа в частных кабинках у бассейна. Бары в фойе были просто выставкой звезд Голливуда, там, по слухам, подавали самые дорогие кальяны.