Т. И. Каминская - «Антика. 100 шедевров о любви» . Том 4 Страница 4

Пелидов сын, касался руки

Царевниной, на холм ее поставил.

Я, как тебя, теперь их видел. Шли

И юноши отборные за ними,

Чтоб твоего детеныша держать

В минуту содроганий. Следом кубок

Из золота литой и полный царь,

Обеими руками взяв сначала,

Потом одной возносит и отцу

Готовится свершить он возлиянье.

Он знаком мне велит призвать народ

К молчанию, а я, в ряды вмешавшись,

Так говорю: «Молчание… молчи,

Ахейский люд… Молчите все…» Толпа

Застыла, как под штилем… Зазвучали

Слова Неоптолема: «О Пелид,

О мой отец, те чары, что приводят

К нам мертвецов, ты не отринь. Явись

Ты девичьей напиться крови чистой;

То войска дар и сына. Ты ж за это

Открой дорогу кораблям, узду

От них вручи ахейцам, чтобы легок

Наш был возврат и всем увидеть дом!»

Так вот слова его. А войско кликом

Венчало их.

Тут, взявшись за эфес,

Царь меч извлек сияющий. А свите

Отборной он кивает, чтоб схватила

Она юницу. Ею царский знак

Уловлен был, и речь ее ответом

Была к толпе: «Вы, Аргоса сыны,

Что город мой разрушили! Своею

Я умираю волей. Пусть никто

Меня не держит. Я подставлю горло

Без трепета. Но дайте умереть

Свободною, богами заклинаю,

Как и была свободна я. Сойти

Рабынею к теням царевне стыдно».

И смутный гул покрыл слова.

А царь

Агамемнон сказал: «Освободите».

И, царское приявши слово, дочь

Приамова от самого плеча

И по пояс свой пеплос разорвала,

Являя грудь прекрасней изваяний.

Потом, к земле склонив колено, так

Сказала нам она отважно: «Вот,

О юноша, вот – грудь моя, коль хочешь

Разить ее, ударь; а если шеи

Возжаждал нож, – мое открыто горло».

И, жалостью объят, Неоптолем,

Невольной волей движимый, дыханью

Ударом быстрым пресекает путь.

Потоком кровь из раны льется. Дева ж

Последний луч – старается упасть

Пристойно и скрывает, умирая,

То, что должно быть тайной для мужей.

Но только вздох последний отдан, мигом

В движенье все приходит: те бегут,

Умершую листами покрывают,

А те костер готовят и еловых

Туда несут вязанки сучьев; если ж

Кто ничего не делает, тому

Со всех сторон кричат: «Лентяй, негодный!

Чего стоишь? Убора ль не припас?

Иди сейчас и дар готовь – почтить

Великое, бестрепетное сердце».

Вот, женщина, о дочери твоей

Что говорили там покойной. Если

Между детьми твоих прекрасней нет,

Нет и тебя меж матерей несчастней.

Корифей

Клеймо беды на городе и вас,

Рожденные Приамом, боги выжгли.

Гекуба

О дочь!.. Но сколько ж бед передо мною?

Коснись одной, – глядишь, впилась другая,

А новая к себе влечет… Никак

Не выпустят из очереди сердца…

Страдание твое с ума нейдет

Я не могу не плакать. А ведь как бы

И скорби-то не стихнуть от вестей

Такой прекрасной смерти!

Если нива

С бесплодною землей орошена

И вовремя согрета небом, может

Она родить сторицей. А другие,

И тучные порой, неурожай

Постигнет от погоды. Между смертных

Совсем не то. Порочный только злым

И может быть. А добрый – только добрым:

Несчастия не властны извратить

Природный дар. Ну, а заслуга чья же?

Родивших ли иль тех, кто воспитал?

О, воспитанье много значит. Если

Кто обучен прекрасному, того

Не увлечет постыдное: имеет

Он образец в прекрасном.

Но зачем

Ты мечешь, ум, на воздух эти стрелы?

(Талфибию.)

Ступай, глашатай, грекам объяви,

Чтобы никто до мертвой не касался.

Пусть удалят толпу. Средь мириад

Бессильна и угроза. А матросы,

Да без вождя, – ведь это пламя, хуже

Чем пламя; и для них – кто зла бежит,

Тот сердцем слаб.

Талфибий уходит.

Ты, старая слуга,

Как встарь, сосуд возьми: с волною моря

Края его сравнявши, дашь сюда.

Рабыня уходит.

Сама хочу последним омовеньем

Ее омыть, мое дитя – невесту

Без жениха и деву без светлицы;

Затем – убрать по мере сил. Достойно

Я не могу; не стоит и мечтать.

Из украшений женских кое-что

У пленниц соберу, товарок в рабстве,

Что делят мой шатер. Ведь от господ

Припрятала ж иная от недавних

Хоть что-нибудь из прежнего добра.

О мой чертог, горевший позолотой…

Блаженная обитель… Ты, Приам,

Отец детей могучих и прекрасных,

И я, их мать, – о, как же низко мы,

Как глубоко мы с гордой выси пали!

Подумаешь, не все ль мы точно гребнем

Вздымаемся кичливо: тот – гордясь,

Что он богат, а тот – что между граждан

В почете он. Какая суета!

Заботы эти, замыслы… пустая

Шумиха слов. Того зови блаженным,

Кому не кроет зла насущный день.

(Уходит в палатку.)

Хор

Строфа

Муку мою решили,

Гибель мою написали

В день, когда в ель на Иде

Париса топор вонзился

И он на темные волны

Замыслил ладью направить

Туда, за Пленой, коей

Краше и солнце златое

С выси своей не зрело.

Антистрофа

Мука на смену мукам,

Цепи цепей тяжелее,

И одного безумье

Народу стало на гибель.

Теперь тот спор пересмотрен,

Тот спор на лесистой Иде,

Когда волопас беспечный

Трех обитательниц неба

Мыслью судил земною.

Эпод

Он пересмотрен, да

На брань, на кровь, на убийство,

На гибель чертогам моим!

Но стонут и там,

На тихом Евроте,

Верно, спартанки:

Стонет и плачет дева в дому;

Дряхлой рукой терзает

Мать там косы седые,

Щеки терзает, а кровь

По пальцам с ногтей струится.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Входит старая служанка, которую посылали за водой; она несет тело Полидора, наскоро закутанное в ее троянский пеплос.

Служанка

Гекуба где ж?

(Оглядывается и ищет глазами царицы.)

Уж точно злополучьем

Мужей и жен опередила всех:

Никто у ней победы не оспорит.

Корифей

О, проклят будь зловещий твой язык!

И отдыха не знают вести горя.

Служанка

Гекубе скорбь несу: а тем, кто скорбью

Застигнут, – тем уж не до благоречья.

Корифей

Да вот она выходит… И как раз

К твоим вестям Гекуба подоспела.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Из средней двери – Гекуба. За ней женщины несут уборы. Готовится погребальный обряд.

Служанка

(Гекубе)

Бессчастная превыше слов моих,

Погибшая! Уж нет тебя под солнцем,

Изгнанница, бездетная, вдова!

Гекуба

(мрачно)

Не ново уж. Я знаю все. Молчи!

Но труп зачем несешь ты Поликсены,

Когда мы все слыхали, сколько рук

Ахейских ей готовит погребенье?

Служанка

Не знает… все о Поликсене плачет,

А новых бед и краем не коснется.

(Кладет труп.)

Гекуба не подходит к нему, издали всматривается в него зорко и беспокойно.

Гекуба

О, горе мне! Не девы ль исступленной,

Пророчицы Кассандры, тело там?

Служанка

Она жива.

(Развивая пеплос.)

Ты ж мертвого оплачь,

Вот труп его. Гляди. Дивишься, верно?

Ты этого ль, несчастная, ждала?

Гекуба

(в ужасе глядя на сына)

Мертвец – мой сын, мой Полидор; в чертоге

Его фракиец для меня берег.

Погибла я! Конец, всему конец!

(Приближается к мертвому. Музыка.)

Мальчик, мальчик мой!

Пенясь в безумье,

Губы мои поют…

Выходец ада

Песнь мне внушает.

Служанка

Над сыном грех свершили? Ты узнала?

Гекуба

(ломая руки)

Нежданный грех! Неслыханный удар!

К горю прежнему

Горе новое!

Уж не вижу дней

Пред собою я

Без горючих слез,

Без стенаний жалких!

Корифей

Да, что за ужас, что за ужас это!

Гекуба

Дитя, о матери дитя несчастной,

Как умер ты? Каким ударом

К земле прибит и чья

Рука с тобой покончила?

Служанка

Узнаешь ли? Не берег же расскажет.

Гекуба

Волна ли его иль копье

Глади песчаной отдали?

Служанка

Он вынесен прибоем моря бурным.

Гекуба

Увы, о, горе… о, сон…

Я сон узнала свой!

Тот сон чернокрылый,

Что видела я.

Тебя, знать, вещал он,

Вещал, что ушел ты

От божьего света

В обитель теней.

Корифей

Но кто ж убил его? Тебе не снилось?

Гекуба

Мой гость, мой друг, фракийский конелюбец,

Которому отец малютку вверил!

Корифей

Что говоришь? На золото польстясь?

Гекуба

Без имени поступок, наважденье…

О, боги милые! Где ж это совесть?

Кто за гостя накажет тебя?

О, будь ты проклят!