Хорхе Исаакс - Мария Страница 41

– Да я его видел последний раз, когда мы еще мальчишками были.

– Ну, коли сбрить дону Кар л осу бачки, получится дон Хустиниано, они на одно лицо. Красивый парень, ничего не скажешь, только был бы он таким, как его брат а то ведь это сущий черт. Не знаю уж, где он увидел Саломе, может, когда я заключал сделку с его отцом, – парень приходил с ним клеймить бычков. И вот с того самого дня ни один банан мне в горло не лезет.

– Все это никуда не годится.

– Я вам чистую правду говорю, хотя ваша кума, если узнает, скажет, что я сбрендил и чушь мелю. Но на всякую хворь есть лечение. Немало я думал и гадал, пока понял, что надо делать.

– Погодите, кум. Скажите раньше, если не сочтете мой вопрос нескромным, как Саломе относится к Хустиниано?

– То-то и оно, сеньор. Потому я и мучаюсь днем и ночью, будто сплю на крапиве… Кум, девчонка попалась на крючок… Убить ее мало… А этот черт только попадись мне… Она его любит, сынок, вот почему я и решил рассказать вам все, авось поможете выпутаться с честью.

– А почему вы решили, что Саломе влюблена?

– Вот тебе на! Не вижу я, что ли, как у нее глаза разгораются, едва завидит белого сеньорито, как суетится, когда подает ему воду или свечу, – ведь он всегда словно помирает от жажды, а кроме курения, у него и дела другого нет; вот то за водой, то за огоньком он и забегает в дом всякий раз да еще по воскресеньям наведывается вечерами к старой Доминге. Знаете ее?

– Нет.

– Так вот скажу вам, она из тех, кто порчу наводит. У Канделарии никто из головы не выбьет, что эта летучая мышь сглазила нам обезьянку. Помните, какая умница была, как вас веселила? А сейчас бедняжка все трет животик и стонет, словно ребенок.

– Да она, верно, скорпиона проглотила, кум.

– Откуда! Ее бывало не заставишь ничего холодного съесть. Уж поверьте, колдунья на нее порчу напустила. Но не о том речь. Пошел я как-то искать кобылу и встретил эту старуху на плантации гуаябо, вижу – идет она к вам. Ну, а я-то всегда начеку, перехватил ее и говорю: «Вот что, донья Доминга, поворачивайте оглобли, здесь люди делом занимаются, а не разговорами. Отправляйтесь подобру-поздорову, не нужны вы мне в моем доме». Она вся затряслась, а я как увидел, что напугал ее, сразу подумал: это добром не кончится. Старуха начала плести и то, и другое. Но я ее сразу осадил: «Я не дурак, – говорю, – и если опять вас здесь встречу, сдеру с вас шкуру, я не я буду, если не сдеру!»

Возмущение моего кума дошло до предела. Он перекрестился и продолжал:

– Господи Иисусе, прости меня! Эта мерзавка меня до погибели доведет, когда-нибудь не стерплю в сердцах. Подумать только! С таким трудом вырастил добрый человек дочь, что же теперь, краснеть ему за свое любимое дитя!

Разгневанный кум, очевидно, уже готов был растрогаться, и я поспешил ухватиться за последние его слова.

– Расскажите же, какой выход из беды вы придумали? Я вижу, дело и впрямь серьезное.

– А вот слушайте: было время, ваша мама предложила прислать к ней Саломе на несколько недель, пусть, мол, девочка поучится шить и вышивать, а Канделария только того и хотела. Но тогда дело не вышло… Я ведь еще не знал вас так, как сейчас!

– Кум!

– Вот вам крест святой, все говорю начистоту. Теперь дело другое: хотелось бы мне, чтобы ваша мама подержала девочку у себя несколько месяцев. К вам в дом этот вражий сын бегать за ней не будет. Саломе образумится, а его я все равно что ко всем чертям пошлю. Правильно я говорю?

– Конечно. Сегодня же поговорю с мамой. И она и сестры будут очень рады. Обещаю вам, все уладится.

– Да наградит вас бог, кум. Коли так, я уж постараюсь дать вам случай поговорить с Саломе один на один. Предложите ей прийти к вам, передайте, что ваша мама ждет ее. А потом мне расскажете, что вам удалось из нее вытянуть, и тогда уж все у нас пойдет, как по прямой бороздке. Но если девчонка заартачится, клянусь, дня не пройдет, как отвезу ее на самой дрянной кляче в женский монастырь, в Кали, куда и муха не залетит. И если не выйдет замуж, как положено, молиться ей там и учиться читать по книгам до скончания века.

Когда мы проезжали через недавно купленный кумом Кустодио участок, он сказал:

– Вот видите: клад, а не земля, такой кустарник – первый признак хорошей почвы. Одна беда – воды нету.

– Да вы, кум, можете получить воды сколько угодно, – отвечал я.

– Бросьте шутить. Тогда бы я эту землю и за двойную цену не продал.

– Мой отец разрешил вам брать сколько надо воды на нижних лугах. Я рассказал ему о вашей незадаче, и он удивился, как это вы раньше к нему не обратились.

– Ну и память у вас, куманек. И такую новость приберегли напоследок! Скажите хозяину, я ему всей душой признателен, он знает, я не какой-нибудь неблагодарный, он может мной располагать, как только хочет. Канделария будет без памяти рада: воды вволю – для сада, для куба, для скотины… Представьте только, ручеек наш как ниточка, да и то всю воду баламутят свиньи моего соседа Рудесиндо, – сколько от них вреда, не перечесть. Словом сказать, если хочешь, чтобы в доме чисто было, гони кобылу к Амаймито, а то ведь, чем брать воду в Онде, лучше уж жевель привозить, – не вода, а чистый купорос.

– Это медь, кум.

– Может, и так.

Весть о разрешении отца брать у него воду так воодушевила Кустодио, что он заставил своего жеребца блеснуть особой иноходью, которой сам научил его.

– Чей это конь? У него не ваше клеймо.

– Нравится вам? Это конь старого Сомеры.

– А сколько он стоит?

– Что же, если говорить напрямик, признаюсь, что дон Сомера не соглашался и на четыре золотых. Этот конь получше моего пегого, он уже и узды слушается, и ровной рысью ходит, и хвост держит на заглядение. Я его целую неделю объезжал, просто рука отнялась, ведь другого такого злющего не найдешь, да и упрям как черт… Он малость раздобрел, так что сейчас я его придерживаю с кормом.

Мы подъехали к дому Кустодио, он пришпорил жеребца и ловко распахнул ворота во двор. Едва скрипучие створки захлопнулись за нами с грохотом, от которого задрожал конек на соломенной крыше, как кум напомнил мне:

– Заведите-ка поскорей да половчей разговор с Саломе, выведайте все, что можно.

– Не беспокойтесь, – отвечал я, стараясь подвести к галерее лошадь, которая испугалась развешанного там белья. Пока я собирался спешиться, кум уже успел накинуть на голову норовистого жеребца свою куртку и встал рядом со мной, поддерживая стремя и повод. Потом привязал коней и вошел в дом, призывая женщин:

– Канделария! Саломе!

В ответ послышалось лишь бормотание индюков.

– Ни одной собаки, – проворчал кум. – Сквозь землю все провалились, что ли?

– Иду, иду, – донесся из кухни голос кумы.

– Э, тетери! К нам кум Эфраин приехал!

– Подождите малость, кум! Мы тут сладкий пирог поставили, боимся – подгорит!

– А Фермин куда подевался? – спросил Кустодио.

– Пошел с собаками дикого кабана выслеживать, – раздался звонкий голосок Саломе.

Она выглянула из двери кухни, но в это время кум помогал мне стаскивать кожаные штаны для верховой езды.

Хижина у Кустодио – крытая соломой, с земляным полом, но очень чистенькая и недавно побеленная. Вокруг растут папайи, кофейные, аноновые и другие деревья. Не хватало одного: свежей проточной воды; недаром надежда получить ее так улучшила настроение хозяина.

Обстановку столовой составляли несколько табуретов, обтянутых недубленой кожей, деревянная скамья со спинкой, стол, накрытый сейчас накрахмаленной скатертью, и посудный шкаф с блистающими чистотой тарелками, блюдами и мисками разных цветов и размеров. Розовая ситцевая занавеска прикрывала дверь, ведущую в спальню, над карнизом красовалось изображение божьей матери, а по обе стороны от литографии – статуэтки святого Иосифа и святого Антония.

Вскоре из кухни появилась моя веселая круглолицая кума, отдуваясь от жара очага и сжимая в правой руке сбивалку. Посетовав, что я совсем забыл их, она сказала:

– А мы с Саломе так и ждали вас к обеду.

– Это почему?

– К нам приходил Хуан Анхель за яичками, вот сеньора и наказала ему передать, что вы сегодня приедете Послала я за Саломе на речку, она там белье стирала и хоть у нее спросите, она не даст соврать, говорю: «Ну, если и сегодня кум не придет к нам обедать, уж я его отчитаю».

– Значит, меня настоящий пир ждет?

– Вот погляжу, как вам понравится санкочо,[38] которое я своими руками приготовила. Жаль только, еще не поспело.

– Наоборот, отлично! Раз так, у меня есть время искупаться. Ну-ка, Саломе, – сказал я, остановись в дверях кухни, пока мои кум и кума тихонько совещались в столовой, – что ты мне тут наготовила?

– Желе и вот еще одно блюдо делаю, – отвечала она, не переставая что-то молоть. – Если бы вы только знали, как я ждала вас.

– Потому что… приготовила столько вкусных вещей?

– Немного и поэтому. Погодите минутку, я умоюсь, тогда смогу вам руку подать, хотя это зря, ведь вы мне больше не друг…