Если случится чудо - Шэн Л. Дж. Страница 6

«One» группы U2.

Странное совпадение. Стараюсь убедить себя, что это ничего не значит. Я в Ирландии. U2 – достояние нации.

Мэлаки поет, крепко зажмурившись. Словно во всем мире существуют только он и его гитара. Жаркой волной по коже пробегает тепло, и я вздрагиваю от удовольствия.

Тепло.

Я всегда находила в уличных исполнителях некую меланхолию. Ведь люди проходят мимо, не слыша их музыку, их искусство, их страсть. Но сейчас именно этот парень никого не замечает. Роли поменялись. Зрители готовы есть с его ладони. Все женщины под сильными мелодичными чарами. Мэлаки как Гарри Стайлз: девушки мечтают затащить его в койку, а старушки – усыновить. Мужчины испытывают противоречивые чувства: нетерпение, раздражение и зависть. Это заметно по тому, как они притоптывают ногами, смотрят на часы и, подталкивая, уводят своих жен и девушек.

Песня заканчивается, Мэлаки Доэрти медленно открывает глаза и смотрит прямо на меня, будто знает, что я здесь. Будто видел меня закрытыми глазами. Растерявшись, я, желая сделать хоть что-то, кидаю купюру в его гитарный чехол и отвожу взгляд, с ужасом осознав, что бросила те пятьдесят евро, что дал его дедушка. Люди вокруг шепчутся и присвистывают. Думают, что я сделала это умышленно. Чувствую, как пылает лицо. Он наверняка считает, что я хочу с ним переспать.

Хочу ли я? Наверное. Но стоит ли ему знать? Черта с два.

Слишком поздно забирать деньги, потому что иначе я буду выглядеть чудачкой. А между чудачкой и девицей легкого поведения предпочту прослыть последней.

Сгорая от стыда, я делаю шаг назад. Мэлаки наклоняется, хватает меня за запястье и тащит на себя. По венам мигом распространяется волнующий жар. Я охаю.

Смотрю вниз на свои ботинки, но парень, присев, заглядывает мне в лицо и ухмыляется.

– Есть у вас пожелания, баронесса Ротшильд счастливого случая? – протяжно спрашивает он.

«Можно забрать деньги? Мне нужно угостить тебя выпивкой, чтобы ты рассказал о моем отце». Елейным, но, честно говоря, безумным взглядом пытаюсь передать эти намерения.

– Ничего не могу придумать. – Кошусь в сторону, притворяясь невозмутимой, а втайне мечтаю провалиться сквозь землю.

Есть плюс: я больше не думаю о своем мертвом отце. Вот и прогресс намечается.

– «Копакабана»! – поступает предложение.

– «Девушка из Кавана»! – кричит кто-то другой.

– «Член в коробке»!

Мэлаки оглядывает толпу и смеется. В ту же секунду, как он отводит взор от моего лица, у меня словно отбирают тепло. Однако от его раскатистого смеха возникает ощущение, будто в животе разливается горячий воск.

Мэлаки выпрямляется.

– Что за звонкий болгарин это предложил?

Парень в зеленом берете и оранжевом твидовом пиджаке поднимает руку и машет.

– Не болгарин, а англичанин, – самодовольно усмехается он.

– Господи, это еще хуже, – невозмутимо заявляет Мэлаки, и все заливаются смехом.

Я пользуюсь передышкой, чтобы замедлился пульс, и улыбаюсь вместе с остальными. Ха-ха, как смешно.

Мэлаки возвращается на место и перекидывает через плечо ремень от гитары. У него стройное, но мускулистое тело человека, работающего не в спортзале, а на поле. Мэлаки показывает гитарой на меня, и все поворачиваются в мою сторону.

– Я не в восторге от девушек, которые не знают, чего хотят. – Он поднимает темную густую бровь. – Однако нутром чую, что ты заставишь меня передумать.

Мэлаки начинает играть. Я – может, потому, что пристыженная, ранимая и грустная, – капитулирую перед его мелодией, закрываю глаза и отпускаю все плохое. И кажется, эту песню сочинил он сам, потому что слова незнакомы, но настолько хороши, что вполне могут стать хитом. Теперь Мэлаки поет совсем иначе, не так, как исполнял «One». Каждое отдельное слово прорывает ему плоть. Волдырем, шрамом, ожогом.

Я двигаюсь, хотя этот парень и не дотронулся до меня, и чувствую его прикосновения, хотя он даже пальцем меня не задел. Его дед прав. Мэлаки – проблема.

Зрители так притихли, что я начинаю сомневаться в том, что все это происходит на самом деле. Перестаю покачиваться и открываю глаза. С изумлением вижу, что вся улица смотрит на него. Даже официантки в ресторанах и кафешках стоят на пороге и с восхищением слушают его голос.

А что до Мэлаки? Он смотрит на меня.

Я подхватываю камеру и делаю фото, как он поет.

Закончив, Мэлаки делает легкий поклон и ждет, когда стихнут аплодисменты и выкрики. Он игриво шевелит бровями, не сводя с меня глаз, словно обещает, что мы переспим. Это глупо, потому что мне восемнадцать и я не сплю с кем попало.

Пока я спала только с одним человеком – с выпускником Тейлором Киршнером, потому что мы долго встречались и не хотели уезжать в колледж, неся бремя неудобной девственности.

Но Мэлаки я верю. Мы переспим.

Верю, потому что он как раз такой. Таким, полагаю, был и мой папа. Совершенно безбашенный, духовно страдающий, морально надломленный Ромео, который сломает вам кровать, разобьет сердце и сломит силу воли с вашего позволения.

Без злого умысла. И не потому, что хочет. Просто такой уж он по натуре. Он рушит все на своем пути. Этот недооцененный, красивый и гениальный парень наделен талантом, о котором никогда не просил, но он умело им пользуется. Его дарование, обаяние и красота – оружие, и в эту секунду оно направлено против меня.

Я вижу, как он зачерпывает деньги из чехла и засовывает их себе в карман. Толпа вокруг начинает расходиться. К Мэлаки приближаются две девицы-студентки, заправляя волосы за уши. Он напропалую флиртует с ними, то и дело поглядывая на меня, чтобы убедиться, что я никуда не ушла.

Я хочу объяснить, что не ухожу только из-за своего отца. Скажу ему сразу, как он закончит.

И, поскольку Мэлаки не претит заставлять меня ждать, я не чувствую вины, когда снова вытаскиваю камеру и делаю фото, как он закидывает гитарный чехол себе на плечо и удостаивает одну из девушек поцелуем руки.

– Польщен, но, видите ли, я обещал разрешить этой щедрой, пусть и немного навязчивой девице угостить меня пинтой пива.

Я опускаю камеру и смотрю на него, изогнув бровь. Он расплывается передо мной в улыбке, а девушки, мечтательно хихикая, несутся к автобусной остановке и на ходу подталкивают друг друга.

– Учитывая произошедшее, думаю, ты и сам в состоянии угостить бокалом эту щедрую, пусть и немного навязчивую девицу. – Я засовываю камеру обратно в рюкзак и набрасываю капюшон куртки на голову.

– Только если она отправит мне копию этого снимка. – Мэлаки кивает на мой рюкзак и блаженно улыбается.

– Чего ради?

Он подцепляет большим пальцем ремень на чехле и неспешно подходит ко мне. Останавливается так близко, что мы можем вдыхать запах друг друга.

– Чтобы у меня был ее адрес.

– Ну и кто теперь навязчивый?

Я скрещиваю на груди руки.

– Я, – ухмыляется парень. В его завораживающих глазах броского фиолетового цвета словно отражается весь мир. – Определенно, я. Ты американка?

Я киваю. Он обводит меня взглядом.

У него такие же фиолетовые глаза, что и у его деда. Но немного другие. Яснее. И такие глубокие, что утащат на самое дно, если не проявлять осторожность.

Я разворачиваюсь и иду в обратную сторону, зная, что он пойдет за мной. Так и происходит.